— Ну, что глазенапы вылупил? — пронзительным голосом выкликнула она, подступая к нему с угрожающе сжатым кулачком. — Или доктора не видывал, рвань позорная? Я ее в «Лондонского коня» по делу веду, вот оно как, а ты на ейную сумку глаз положил, а то нет? Я таковских, как ты, насквозь вижу, до самого сучьего потроха ихнего, а ты не на таковских напал — я таких враз узнаю, ежели они чего супротив леди задумают! Вот огребешь по мордасам — еще кровавой юшкой умоешься! А ну пошел!

Марго и сама сжимала кастет со свинчаткой — сжимала так сильно, что костяшки пальцев побелели. Неряшливо одетый тип остановился, разинув рот, потом рассмеялся и сплюнул сквозь гнилые зубы.

— Ну здорова языком чесать, шалава! Нужна мне твоя баба, тоже еще скажешь. Да я скорей со своей клячей схвачусь, как она назюзюкается, чем с тобой лаяться. Тьфу!

Он повернулся и исчез, только неприятный смех его доносился до них из темноты. Марго постепенно, палец за пальцем, ослабила хватку на кастете, потом повернулась и обнаружила рядом Дага Тэнглвуда, сунувшего руку в карман с пистолетом.

— Неплохо сработано, — заметил он вполголоса, — хотя и чуть слишком театрально. Леди и джентльмены, нам нельзя отставать от графика. Прошу вас, идем дальше.

Только тут Марго заметила, что члены группы наблюдателей украдкой косятся на нее через плечо, а Гай Пендергаст и Доминика Нозетт так и вовсе смотрят на нее, разинув рот. Впрочем, первой нарушила потрясенное молчание Шахди Фероз.

— Вот это да! Что вы ему такого сказали? Это вроде даже не по-английски! Правда? — неуверенно добавила она.

Марго смущенно кашлянула.

— Ну, не совсем. Это был диалект кокни. Конечно, это не литературный английский язык.

— Но все-таки, что вы сказали? — не отставала от нее ученая. — И что он вам ответил?

— Ну… — Марго помолчала, припоминая. — Я говорила ему, что у него внешность так себе, что он задумал напасть на доктора из церковного прихода, которого я провожаю в Лондонскую больницу, то есть вас. Я пообещала ему, что, если он только дотронется до вас, я дам ему по зубам кастетом, так что пусть себе проходит. А он… он ответил мне, что я выражаюсь не слишком красиво и что он не хотел ничего плохого. Сказал, что он скорее подерется со своей пьяной женой, чем будет путаться со мной. — Марго чуть улыбнулась. — В общем-то, говоря, что я грубо выражаюсь, он был прав. Кое-что из того, что я говорила, было просто ужасно. Порядочная леди могла бы упасть в обморок, пойми она хоть половину того, что я сказала.

Доминика Нозетт захихикала в полнейшем восторге:

— Милочка, да вы настоящее сокровище! Нет, правда, вас ждет блестящая карьера. Почему вы решили податься именно в разведчики? По дедовским следам, верно?

Марго не слишком хотелось говорить о своей семье. Слишком многое из того, что ее касалось, продолжало причинять ей боль.

— Нам, право же, не стоит обсуждать здесь ничего, связанного с Верхним Временем, мисс Нозетт. Этот жулик привязался к нам потому, что он подслушал наш разговор. Вы назвали мадам Фероз ее научным титулом, и это заставило его заинтересоваться нами и в первую очередь содержимым ее сумки. Здесь, в тысяча восемьсот восемьдесят восьмом году, очень мало женщин-врачей, и это привлекло его внимание. Если позже, в Сполдергейте, вам захочется еще поговорить о ремесле разведчика, что ж, я к вашим услугам, но не сейчас. И пожалуйста, не надо задавать столько вопросов о подозреваемых, пока мы на улице. Сами-знаете-кто еще не наносил удара, несмотря на убийства на Пасху и в августе, которые припишут ему уже завтра утром. И поскольку прозвище не получит широкой известности до тридцатого сентября, когда после двойного убийства его письма опубликуют в газетах, обсуждение этой темы должно быть ограничено стенами Сполдергейт-хаус.

Доминика бросила на нее упрямый взгляд, но тут же расплылась в улыбке.

— О, ладно. Не сомневаюсь, вы просто заботитесь о нашей безопасности. Но я возьму-таки это интервью, мисс Смит!

Марго так и не поняла, льстит это ей или тревожит.

А потом они подошли к повороту на Бакс-роу, и все разговоры стихли сами собой, когда наблюдатели принялись за работу. Они расставляли по заранее намеченным местам аппаратуру: мини-камеры, системы инфракрасного видения, крошечные, но мощные микрофоны и такие же крошечные передатчики, которые передадут звук и изображение на другой конец Лондона. Все работали молча, в спешке, пока не проснулись обитатели домов напротив. Стоило Конрою Мелвину воткнуть в гнездо последний штекер, как в конце улицы показался констебль, совершавший очередной обход своего участка.

— Это еще что? — подозрительно покосился на них полисмен..

— Никакой бузы, начальник, — поспешно отозвался Даг Тэнглвуд. — Так, гуляем, верно? А ну, шпана, идем, пропустим еще по одной, а?

— Ага, — буркнула Марго, — Ужрешься как свинья, а я потом тащи тебя!

— Заткни пасть, дура! Не срамись перед начальником и меня не срами!

Констебль все так же подозрительно смотрел, как Дуглас Тэнглвуд и Марго гонят остальных с Бакс-роу обратно на Уайтчепл-роуд. Впрочем, за ними он не пошел, а двинулся дальше по обычному пути. Марго с облегчением перевела дух.

Напряжение не отпускало ее всю дорогу обратно до Сполдергейт-хаус, где и ее захватила разворачивающаяся в Ист-Энде драма. В подвале особняка как раз делали пробную запись. Камеры запечатлели беспорядки в одном из домов напротив, где за возвращением домой пьяного мужа последовала потасовка. Крики и ругань, доносившиеся из дома, были явно не по-английски. Ругались даже не на кокни. Возможно, по-болгарски. В Ист-Энде проживало множество иммигрантов, так что определить язык было порой весьма сложно. Шум усилился, послышался звон бьющейся посуды, а потом все стихло, если не считать женского плача.

На улицу и окружавшие ее дома вновь опустилась тишина. За следующие три часа перед объективами камер несколько раз прошел констебль, совершенно одинокий на улице, не освещенной даже газовыми фонарями. Тихо было и в подвале Сполдергейт-хаус. Ученые и техники ждали, пили кофе, колдовали с аппаратурой. По мере того как стрелки часов неуклонно приближались к намеченному часу, напряжение в подвале особняка сгустилось настолько, что его можно было кромсать ножом Потрошителя. За десять минут до расчетного времени включили записывающую аппаратуру, хотя в кадре пока не было ничего, кроме пустынной булыжной мостовой.

— Проверьте резервные магнитофоны, — буркнул Кон-рой Мелвин. — Надо, черт возьми, быть уверенными, что запись идет по нескольким каналам.

— Номер два — идет запись.

— Номер три пишет.

— Четвертый тоже включен.

— На пятом проблемы со звуком. Сейчас разберусь.

Марго, которой все равно нечего было делать, кроме как смотреть на застывших у пультов специалистов, вдруг встрепенулась при мысли о том, как там Малькольм. Почему он еще не вернулся? Прошло ведь уже несколько часов с тех пор, как он отправился на поиски по лондонским больницам. Сколько их в Лондоне? Этого Марго не знала. После всей работы, что проделал он за последние несколько недель, обустраивая базовый лагерь и помогая ученым освоиться в Ист-Энде, он пропускал самый исторический момент: минуту, когда они наконец узнают, кто же на самом деле такой этот Джек-Потрошитель. Будь он проклят, этот Бенни Катлин! Ну почему этот идиот для перестрелки в «Пикадилли» из всех ночей выбрал именно эту…

— О Боже! — нарушил тишину взволнованный голос Павла Костенко. — Вон они!

У Марго невольно перехватило дух.

Джек-Потрошитель появился в кадре, не спеша сопровождая ничего не подозревающую Полли Николз навстречу ее смерти.

Ночь выдалась такой, каким было все прошедшее лето: холодной и сырой. Дождь заливал мостовые, неожиданно стихал и так же неожиданно начинался снова. Гром рокотал над крышами из плитняка, словно колеса тяжело нагруженной повозки по булыжной мостовой. Вспышки молний озаряли низко нависшие тучи, подкрашенные багровым отсветом зарева: в порту снова что-то горело. Было полтретьего утра пятницы, последнего дня уходящего августа.