Филя смотрел на занавески с выгоревшими маковыми букетами, сквозь которые светились многие ночи - то жаркие, в любовном чаду, то семейно-мирные, с запахом поджаренной "докторской". И мечты, дерзания, и сомнения горькие и страхи... Все прошло. Уходили навсегда занавески и крыша дома напротив с крестами антенн, обсиженными воронами, переворачивалась страница жизни, исписанная торопливо и не очень старательно. А ведь каким дорогим оказался небрежный этот, кое-как набросанный "черновик".

- Постой, чего прямо так уходишь? Ты ж торт принес. Может посидим, помянем усопшую? - остановила в дверях женщина уходящего мужчину.

- Не надо. Я сам помяну, - в птичьих глазах блеснули слезы. Филя целеустремленно зашагал к лифту.

- Я сказать хотела... - окликнула Валентина с порога. - Вообще-то я в тебя верю! У тебя талант есть... Только ты стихов не бросай. Эх, расстались не по-людски как-то... - всхлипнула в след поплывшему вниз лифту.

Брел Филя в сумерках к остановке, словно ролик пленки обратно сворачивал: пришел, прожил кусок жизни и назад... Быстро-быстро пробежали кадры и засветился экран ослепительной белизной. Пустой. Предстояло на этой торжественной чистоте писать иные картины мужественной бестрепетной рукой. Теперь уж точно - набело. Растворилось в смутном мареве суеты прошлое и почувствовал Филя, что начал он расти не в ботву, а "в силу". Так тянется к свету бамбуковый росток - аж жилки хрустят и крепким, гибким становиться устремленный в высь стебель.

...Терна бежав, лавра взыскуя,

горечь смакуя горних отрав,

я говорю: Зверь шестикрылый!

Чистая Сила! Благодарю!

Не отнимай скорбного дара,

ярость ударов - не отменяй!

не упаси и не помилуй

Чистая Сила! Оголоси!

Лавр не к лицу, терн не по силам

только б хватило крови словцу...

26

Пары героической эйфори побродили в организме и как-то выдохлись. Одному и впрямь стало неприкаянно. Ни Валентины, ни Севана. Быт на поверхности спокойный, а подводное течение так и штормит. Ходят там, в темном омуте страшные волны, да того и гляди - вырвутся. Отсюда и невроз и сон плохой и трепет - будто ждешь чего-то ответственного. Как перед экзаменом. А ждал Теофил многого - разгадку тайны ждал, встречу какую-то, что только стихами описать можно, востребованности своей новой силы ждал. А главное - ответ Севана. В отделе НЕХИВО сообщили, что Вартанов в командировке. Он снова звонил и снова получал тот же ответ. Отчаявшись, Филя запечатал свои исследования в конверт и отправил заказное письмо в институт Земли. Понимал, что поступает рискованно. Получит Севан записки и поймет, что Филе и про бункер и про встречи его с Алярмусом известно. Если свой он - возьмет в помощники. Если враг - попытается убрать. Интересно, как? От одних размышлений о методах воздействия сообщников Алярмуса, Филю начинала колотить дрожь и даже свежайшие беляши, принесенные продавщицей Жанной, не лезли в горло. Он исхудал, замкнулся и все время затравленно озирался.

...Однажды вечером, в час необычайно теплого и слякотного апрельского заката, возник из вредного московского смога прямо перед киоском Фили странный человек и он с минуту молча таращился на него через стекло испуганные глаза, а потом выскочил на воздух и шумно задышал.

- Я.. я... Я звонил, хотел лично передать... Написал тут соображения... Пакет отправил на Институт. Исключительно по материалам ясновидения...

- Получил только сегодня. Прости, что исчез. Поездить пришлось. Может посидим на воздухе? - Севан обмельчал и как-то сник. Даже глаза выцвели. И завитков никаких нет - коротко стриженный бобрик, торчащий перьями как у мокрого ворона. Или это раньше казался куратор доверчивому Филе раскрасавцем - богатырем?

- Посидим. Отчего ж... - не попадая в рукава, Филя всунул свое вдруг озябшее тело в куртку и несколько раз по уши обмотался связанным Валькой в расцвете романа непомерно длиннющим шарфом.

"Вот и хана тебе, ясновидец..." - подумал с прощальной тоской, глянув на лужу, раскинувшуюся вместо книжного развала. Уже третий день Жетон не выходил на свой пост - в загул ушел ли в творчество. Одно к одному. Смиренно топал Филя за широко шагающим человеком, которого Алярмус назвал "своим".

Они углубились в сырую, довольно мрачную аллею начинавшегося за метро парка. Отыскав скамейку, Севан застелили её обнаружившейся в кармане прессой. Сели, помолчали. Севан жадно затянулся. Филя не угостился сигаретой и не подал вида, что удивлен курением Вартанова.

- Я о тебе помнил. В твой аппаратик такую штуку сунул, что звонок должен был пройти сразу ко мне или очень доверенному лицу. Ну, на всякий случай, что бы подстраховал, в случае... - Севан хотел улыбнуться, но только искривил губы. - В случае нападения спрутов.

- Не пользовался я мобильником и не нападал на меня никто. Работал над тезисами. - Филя сурово взглянул на собеседника. - Мне важно знать ваше... твое мнение. Насчет видений. Сейчас же.

- Идет. Время у меня сегодня полно, - Севан бросил взгляд на свои темные часы и воздел глаза к голым веткам, поблескивающим в свете неонового фонаря.

- В общем, ты верно усек тенденцию. Если нельзя уничтожить, надо растлить. Это ещё Аллен Даллас про Россию заметил. Вытащил стержень главный, на котором все держится и отдыхай - обездушенные люди уничтожат себя сами. Выморочный род, уходящий... Ведь приглядываться к окружающему страшно. Газеты читать, телевизор смотреть - страшно. Подавляющая энергетическая парадигма - садизм, презрение к жизни... Я тоже думал обо всем этом и наблюдения записывал. Дам тебе на экспертизу.

- Про Алярмуса? С большим любопытством ознакомлюсь, - пошел вабанк Филя, дерзко глянув на горбоносый профиль Филя и в паническом ужасе думая: "Так было это все или не было?" Не дрогнул Севан - сник.

- Не торопись с выводами и не темни. Ты был там, я знаю... Видишь ли, Теофил, по изначальной профессии я разведчик. И в общем-то, человек недоверчивый. Знаю, что если кто и срывает маску, то совсем не обязательно для того, что бы показать истинное лицо. Зачастую - что бы открыть другую маску.

Филя с сомнение посмотрел в печальные глаза человека, ведущего плохую игру и вымолвил глухо, одервеневшими губами: