*
В первые же дни моего сидения в одиночке, я через шпану связался с "волей" (Со своими сообщниками.). "Цидульки" (Записки.), как "pneumatique" ходили туда и обратно. Оказалось, что Иван Иванович, получив от белой разведки секретное поручение, возвратясь к красным, где то в вагоне, покуривая английский табачок, хвастанул своей службой у белых и его арестовали. Допросили и, раза два, вывели на расстрел... Он трухнул и начал сыпать фамилиями. Хватали кого попало и забрали человек 20, но потом, часть совершенно невинных выпустили, и нас осталось 11 человек.
Я понимаю, что на допросах он всю вину валил на меня - {79} я был в это время у белых и для Чека недосягаем, но хуже было, что он посадил остальных, и, как говорят уголовники, "завертел быка" т. е. заварил "дело". Впрочем, Чека на то и Чека, чтобы выдавить какие ей нужно показания и нельзя строго судить человека, спасающего свою жизнь...
Раза два нас водили на допрос в Вологодский особый отдел... Оба раза мы просидели там целый день, но допросили только одного Геруца.
Дело наше было серьезное, но я им очень мало интересовался... И вот почему.
Как то днем я удостоился визита самого Н-ка Особого отдела Вологодской Чека. Меня вызвали в коридор, и я вышел к нему только с чувством любопытства.
- "Вы бежали от нас к белым?"
- "Да, бежал"...
- "И вы знаете что вам угрожаешь"?
- "Знаю"...
И я действительно знал это не хуже его - Я знал что большевики отменили смертную казнь!
Невероятно. Непонятно. Но это было так. Еще сидя в концентрационном лагере, я уже слышал об этом, теперь же, через уголовников я узнал наверное.
В спешном порядке, в ночь перед опубликованием этого декрета, вывозя людей грузовыми автомобилями, они расстреляли в этой же Вологодской тюрьме несколько сот арестованных. Вся тюрьма дрожала... И, с тех пор, людей не стреляют, они не исчезают, их не травят, словом, их не убивают. Это я исследовал тщательно. А для спокойной жизни в тюрьме важно знать убьют тебя или нет. И я знал, что нет.
Вот почему я ходил ручки в кармашки, посвистывал, поплевывал, и рассуждал так:
- "Зажимы" (Прошлые преступления.) велики... Дадут ли 5, 25, или 55 лет... Все равно... Свободы не видать. Здесь не плохо и лучшего желать нечего...
Так думал я, но попал не в лучшие условия, а прямо в "санаторию". Меня перевели в общую камеру, а оттуда в тюремный лазарет на должность истопника...
{80} Сама наша матушка - Вологодская "кича" (Тюрьма.), была тюрьма из тюрем.
Не какая-нибудь захудалая, провинциальная и не теперешняя деликатная, а старая, заслуженная, массивная, видавшая виды и настоящих матерых преступников...
Дверь нужно втроем открывать, решетку, если бежать, год пилить. Одним словом была: - Тюрьма.
Стояла она в версте от города и издалека был виден ее розовый массив с высокой стеной и бойницами для часовых.
В середине был корпус общих камер, через двор женская тюрьма, затем лазарет, соединенный с мастерскими, а за ним одиночки...
Вот в этом то "отеле" я и прожил свои лучшие дни в советских тюрьмах...
Весь день, то есть с утренней до вечерней поверки вся тюрьма, значит все камеры, за исключением одиночек, были открыты. Жизнь здесь, в то время, можно было уподобить жизни маленького провинциального города со своими интересами, сплетнями, встречами, хождениями друг к другу в гости и подчас очень интересными разговорами. Центр встреч - это большой двор, разделяющий мужской корпус от женского. Женщины, как и в маленьких городках, сидят на завалинках, около них вертятся мужчины. Правда разговоры здесь допускались короткие, больше объяснялись мимикой и записочками. "Менты" (Надзиратели.) их быстро прерывали, но тем не менее все это создавало необычную для тюрем обстановку.
Тюремная церковь была переделана в театр, там ставились какие то революционные пьесы. На репетициях неразборчивыми людьми устраивались свидания с женщинами, и начинались, мягко выражаясь, романы и флирты. Словом, тюрьма была не тюрьма, а курорт.
Меня перевели в лазарет. Только толстые решетки на больших окнах светлой лазаретной камеры моего нового помещения напоминали мне, что я все таки в тюрьме. Дверь в коридор была открыта. Вместо обычных нар стояли койки с бельем, и у постелей ночные столики. Помещалось нас в {81} этой комнате 5 человек. Люди, вне подозрений в провокации, - все администрация лазарета: Во главе стоял доктор, тоже из заключенных, затем повар, - бывший балетмейстер, и два истопника - мой знакомый Д-ва и я.
Вся тюрьма голодала. Вопрос питания в тюрьмах, это вопрос первейший. Он ворочает людьми. Заставляет их идти на компромиссы с совестью, сдаваться большевикам и просто делает людей мерзавцами.
Большевики это прекрасно учли и этим орудуют. В России питания в тюрьмах нет. В тюрьмах ясно выраженный голод. Человек на одном тюремном пайке должен протянуть ноги.
Мы и в этом отношении находились в исключительных условиях. Свой повар, следовательно своя рука владыка. Суп с мясом, правда с кониной, каша с маслом и каша с сахаром. Об этом, конечно не могли и мечтать "свободные граждане" - "свободной России".
Если ко всему этому прибавить еще молодую надзирательницу, дежурившую вместо надзирателя у дверей лазарета, то ясно станет, что иногда и в тюрьмах бывает хорошо. А на Советскую "волю" из такого положения можно только выгонять...
Вся эта жизнь покупалась мною за две-три вязанки дров которые я должен был напилить, наколоть и принести их для кухни и лазаретной ванны, которой мог пользоваться и я сам.
Конечно, такие места ценились очень высоко и за них нужно было платить продуктами из города, или они давались по колоссальной протекции. Протекция же у меня была через Д-ва, старого арестанта, уже пустившего корни на должности истопника.
Время шло... Я ждал... Недоумевал... Но наконец, дождался...
- "Бессонов"!...
- К решетке для свидания... Подумал я.
- "В канцелярию." Крикнул надзиратель.
- Нет, не то...
Я пошел за ним уже без особой охоты. Открыл дверь. Настя... и ее неестественный тон...
- "Я только сегодня приехала в Вологду и от Особого отдела получила подарок: Пулю в лоб ввинчу вам я..."
{82} - "Поздно милая, надо было раньше думать... Теперь эта шутки из моды вышли".
Сели. Я был очень рад ее видеть...
Рядом с ней корзина с английскими консервами, сигаретами и шоколадом.
- "Узнаете"? спросила она указывая на нее. "Ведь "там" вы к этому привыкли".
Было неприятно... Наконец заговорили по хорошему. Вижу хочет, чтобы я попросил ее о себе... А я упираюсь, наоборот, рассказываю, как хорошо живется в тюрьме.
- "Ну что ж? Выпьем? Шутила она.
- "Вот только этого мне и не хватает".
- "Ну так скоро будет".
Чем ни жизнь была в моей Вологодской тюрьме... Но водки в ней, мне так и не удалось выпить. Как всегда все перемены в тюрьмах производятся неожиданно для арестантов. Так же произошла и моя...
Особый отдел, за которым мы числились, расформировался и нас "по этапу" махнули в Архангельск.
ПОД СУДОМ ТРИБУНАЛА.
Архангельская тюрьма...
Контраст между Вологодским "санаторием" и нашим теперешним положением был резкий.
Камеры на запоре. На тюремном дворе пулеметы в углах. Связь по тюрьме и с внешним миром слабая.- Перестукиваемся. Переписываемся. И ползут слухи о расстрелах.
Слышно, что действует комиссия Кедрова и Ревекка.
То и другое знаменитость. Где они - там массовые расстрелы. Но покуда ничего определенного.
Однако ждать пришлось недолго. Скоро появились и первые капли крови.
Я сидел в общей камере. Напротив были одиночки. Уборная была общая. Выпускали нас редко, но все таки связь была.
{83} Утром я вышел умываться. Надзиратель был чем то занят, и я подошел к камере знаменитого в Северной области партизана Ракитина. У меня был табак, и я передал его ему. Он обрадовался и мы закурили.