Да какая тебе разница? Приспичит, потрахаешься с любым пехотинцем, пока остальные место зачищают.
Ну, ты даешь. Ты меня за кого держишь? – обиделась Ленка. Или, скорее сделала вид, что обиделась. Ленка страдала нимфоманией. Ну, то есть день, прожитый без «этого» ей казался прожитым зря. Ее соблазнил ещё в пятом классе учитель физкультуры. Перепугался со страшной силой. Да, именно так, – не она испугалась того, что произошло а он. И вот тогда, она, мало что пацанка, хорошо поняла мужскую психологию и потом всю жизнь держала мужиков в руках. Учитель трахал её до 10 класса, так ей это понравилось. Вся школа знала. Мальчишки заглядывались, девчонки завидовали, а учителя ничего доказать не могли.
Они с физкультурником были очень осторожны. И презервативом пользовались, и место удачно выбирали. Но у него на почве вечного страха, перед обвинением в совращении малолетней, развился невроз, психогенная импотенция. Что она с ним ни делала, а когда доходило до самого главного, ничего не получалось. Пришлось его бросить. И за один только год, пока в десятом училась, она пропустила через себя всех девяти – и десятиклассников.
Приятно вспомнить, – улыбнулась Ленка своим воспоминаниям.
К 30 годам она, даже если бы сильно захотела, не смогла бы вспомнить, сколько у неё было мужиков. Лица их сливались в одно большое потное плоское лицо, и все остальное сливалось, сливалось…
Андрей, с которым она познакомилась на акции в мае, был одним из лучших.
В ту весну они так же, вчетвером, пошли на ликвидацию «шнура» и зачистку квартиры.
Васса тогда пошла делать укол старой генеральше. А она, Ленка, и Инга со списками в руках – каждая в свою, заранее записанную на нее, комнату…
Ей досталась вторая, пустующая после смерти генерала, спальня. На стенах висели хорошие картины. С них она и начала. Проверила подписи на золотистой бумаге на рамах – точно, Франсуа Буше, а это – Фрагонар, а это – Сомов. Она сняла картины со стен, и удобным ножичком из импортного канцелярского набора, вырезала картины из массивных багетовых рам, свернула все три в трубочку, завернула во взятую с телевизора тонкую салфетку и сунула в чертежный цилиндр-тубус. После чего расстегнула молнию на огромной, из искусственной дерюги, с которыми челноки за бугор «ездиють», сумку и обвела комнату глазами в поиске, как было сказано, бурдальонов.
На инструктаже она поняла, что за хренота эти бурдальоны. Слово якобы произошло от Французского иезуита, жившего при дворе Людовика ХIV, – Пьера Луи Бурдальонского. Его проповеди были столь долгими, что вынуждали дам, не имеющих возможности покинуть помещение храма во время откровений аббата, как-то приспосабливаться к ситуации. Не известно, как выходили из положения мужчины, но дамы, искусно, с помощью грумов-слуг-детей, размещали под пышными кринолинами ночные вазы.
Нет, чтоб прямо сказать – ночной горшок, – хмыкнула Ленка. – А то «ваза»! Или того чище – «бурдальон».
У старой генеральши, страдающей легким слабоумием и тяжелой формой артроза, была лучшая в Европе коллекция бурдальонов. На них был выгодный заказ из Нанси. Там тоже нашелся какой-то старый придурок, соблаговоливший предложить за всю коллекцию из 24 сосудов полмиллиона долларов. Конечно, Игуана не могла пропустить такой выгодный контракт.
И к генеральше приехала «скорая помощь». «Скорая», как это иногда бывает, пришла вовремя.
Детей у генеральши не было. То есть, они как бы и были, но существовали и отдельно. Картины и «ночные вазы» были записаны на них, в равной доле, в заверенном у нотариуса завещании. Сама старуха худо-бедно на костылях передвигалась по квартире. Денежки у неё ещё водились, и она держала приходящую прислугу, – принести продуктов, пищу сготовить, лекарства бесплатные, как инвалиду, из аптеки…
Время выгадали так, что приходящей тетки этой в квартире уже не было. Но все остальное – было.
Не видать дитям наследства, – хмыкнула Ленка, заворачивая в наволочку большую фарфоровую бабу, которая, спустив штаны, уселась уже было на большой фарфоровый горшок.
Нет, чтобы заранее у мамаши вынести все ценности из квартиры, – сокрушалась Ленка. Так, в свое время, сделала она сама, причем и из квартиры бабки, и из квартиры матери, так, что когда приехали родственники их хоронить, в квартирах было хоть шаром покати.
Ишь ты, интеллигенция, генеральшины дети. Вот и останетесь без ничего.
Впрочем, кое-что детям и внукам генеральши оставалось. И прежде всего – дивная старинная мебель, собираемая ею с мужем десятилетиями. Но на мебель заказа не было. А бригада Вассы работала только по заказу.
С черного резного комода Ленка сняла большую «ночную вазу» с вензелем иностранными буквами «М и А», причем «М» переплеталась с «А» так, что с трудом разберешь. Сняв её с комода, Ленка глянула со знанием дела на донышко вазы, как это не раз делала Инга, единственный профессиональный искусствовед в их бригаде.
На донышке иностранными буквами было написано слово которое, если вспомнить уроки английского в школе, – можно было прочитать как «Севр». И стояла дата: 1780г.
Может быть, если бы на месте Ленки была Инга, она и вскрикнула бы, не сумев сдержать профессиональную радость от встречи с раритетом, – это был ночной горшок императрицы – бурдальон Марии Антуанетты, который оценивался в сотню тысяч баксов…
Но Инга в это время отбирала и оценивала в гостиной коллекцию миниатюрных портретов представителей знатного русского дворянства. Работы французских и немецких миниатюристов ХVIII-ХIХ в., и ей было не до ночных горшков. Хотя бы даже такого, на который опускалась десятилетия назад нежная задница казненной французской императрицы.
Тут было много бурдальонов с монограммами, одна из которых – большая буква «N» с короной наверху даже показалась Ленке знакомой, но задерживаться на каждом предмете у неё не было времени. Может быть, только секунду-другую она задержалась с упаковкой, когда в нижнем ящике массивного комода обнаружила (как и обещала наводчица) футляр на четырех высоких ножках, напоминающий скрипку без грифа, с продолговатым фаянсовым сосудом внутри. Ленка была девушка грамотная, с тремя классами ветеринарного техникума, так что разобралась – это был походный ночной горшок середины XIX в. из Тверской губернии. Внутри кожаного футляра с выдавленными в коже головами лошадей, было изящное фарфоровое биде, – вещь необходимая при долгих поездках в экипажах из имения в город, и наоборот.
Короче, собрала она все, что было в списке, довольно быстро.
Выглянула в холл, пусто, – прошлась по квартире, – подельницы в своих комнатах своим ремеслом занимаются. Во второй спальне бабка уж и хрипеть перестала…
Пошла обратно. Обратила внимание, что Андрей, которому было наказано сидеть на стреме в холле, глазами по её заднице елозит.
Вы не поможете мне сумку из комнаты вынести? А то чижолая шибко. Спросила спокойно, не глядя на него, но манерно, кокетливо.
А чего и не помочь, если девушка слабенькая.
Ну, помог, конечно.
Тем более, что кровать там в спальне старика-адмирала такая, что на ней весь российский подводный флот можно разместить. Старичок, вроде как, судя по стоявшим высоко на стеллажах моделям подводных лодок, был по этой части.
Ну, а Андрей оказался по другое части.
То есть такой затейник…
Не раздеваясь на неё набросился.
Хорошо еще, она под юбкой летом ничего не носит.
Словом, как раз успели.
А то, если бы Васса засекла, попало бы обоим.
С тех пор и старалась, если это как-то от неё зависело, попасть в одну «смену» с Андреем.
Только мало что от неё зависело.
От Вассы то – немного, а уж от неё – и вовсе ничего.
Ты проверила по списку, действительно стоящие вещицы? – спросила тем временем Васса Ингу, на ходу рассматривающую списки и слайды коллекции, которую им предстояло сегодня брать.
Объективно – действительно стоящие, на них всегда спрос есть, и в Европе, и в Азии, и в Америке. И цены только растут.