Однако Арбр, едва очнувшись от своего сна, поднялся счастливый и тотчас же ушел Оггара добывать.

Долго не было о нем ни слуху ни духу. Полная луна умерла и снова родилась, как явился в капище Арбр и связанного Оггара на плечах принес. Сбросил его на землю к ногам жреца и сказал одно только: что братья ему помогали в память о матери их. Жрец удивился, ибо знал, что не было у Арбра никаких братьев; однако потом по ранам на теле Оггара понял, что то были медведи.

Своей рукой принес Арбр Оггара в жертву. И радовался Вотан. И отделили голову Оггара от тела и по селам готским носили и показывали. И радовался наш народ, духом воспрял и много подвигов богатырских оттого совершено было против герульского племени.

Говорили, что когда Арбр Оггара в жертву приносил, смеялись оба — и Арбр, и Оггар. И Оггар помогал Арбру в жертву себя принести. И сила Оггара к Арбру перешла после того.

Тут старейшина Хродомер поглядел на нас сурово и сказал, что в прежние времена, когда капища в самой силе были, жрецы о народе своем пеклись и защитников для народа своего готовили, таких отважных воинов взращивая, каким был Арбр. Нынешняя же новая вера одних только Одвульфов плодит, так что с души воротит.

Тарасмунд на это ничего не сказал, только покраснел слегка.

Вскоре после того, как Бракила Арбра в бург увел, Рагнарис также в дружину к Алариху собрался. Ибо и у Рагнариса не слишком лежало сердце к хозяйству и заботам землепашеским, мечтами он к воинским подвигам устремлялся. Славы в том больше он видел.

В те годы, не то что сейчас, непросто было стать дружинным воином. Аларих не в пример Теодобаду не привечал всех встречных-поперечных и не кормил их у своего стола, а брал к себе только самых лучших. Но Рагнариса взял. И не пожалел об этом. Много славы вождю своему добыл впоследствии Рагнарис.

Арбр же в бурге, при дружине жил, однако людей сторонился и с годами стал еще угрюмей. Жил он у жрецов в бурге. И был он как дикий зверь. Покуда у них с Аларихом одна и та же цель, всегда мог расчитывать на него Аларих. Но пусть боги защитят Алариха, если Арбр против него повернется!

Чувствовал это Аларих и оттого ласкал Арбра одной рукой. Другой же рукой Рагнариса ласкал, ибо вскоре уже возвысился Рагнарис над прочими воинами. Был он молод, могуч и на диво надменен в те годы. У вождя же своего из рук ел.

С Хродомером сохранил дружбу Рагнарис, хотя Хродомер лишь в походы иногда с Аларихом ходил, а в бурге постоянно не жил. Арбра же сторонился, и тот обходил Рагнариса стороной; как бы не замечали они друг друга. И росла между ними неприязнь.

Ничего не жалел Аларих ни для Арбра, ни для Рагнариса. Лучшие куски давал, лучшими пленницами оделял.

По осени подступились к бургу вандалы и хотели взять бург. Это были не те вандалы, из которых Велемуд, сын Вильзиса, родич ваш, богатырь и горлопан, помню я его. Нет, то другие вандалы были, откуда-то с юга, что на много дней пути от вандалов Велемуда. О них почти ничего не известно.

Часть племени от тех вандалов откололась и пошла к нам на север земли искать, где бы им сесть.

Вели они с собой страшного вутью прозванием Гиба. Был этот Гиба столь свиреп, что водили его на цепях, а осерчав, в такую силу входил, что волочил по земле тех воинов, которые на цепях его висели, Гибу удерживая. Отряхнув же цепи от воинов, этими же цепями имел обыкновение биться, часто иной одежды и иного оружия на теле не имея. И побеждал Гиба. Все бежали перед ним, как скот перед собакой пастушьей.

С теми вандалами шел и отец Гибы Сигисбарн и двое других сыновей его. Гордился Сигисбарн Гибой чрезмерно. И имея такого сына за спиной, столь великую мощь в себе ощутил, что часть племени от вождя его отколол и на север повел для лучшей жизни, ибо с помощью Гибы чаял согнать нас с наших земель. Крепко верил Сигисбарн, что на Гибе и на нем, Сигисбарне, и на всех, кто с ними идет, благосклонность Вотана пребывает. На самом же деле, как оказалось, благосклонность Вотана с Арбром пребывала и теми, кто в бурге был.

С Сигисбарном, Гибой и сыновьями Сигисбарна иные шли; всего же было их пять дюжин.

Про Гибу же вот что говорили. В неистовстве своем мизинец себе отрубил и Локи его посвятил, за что наградил его Локи ловкостью и хитростью; после же, в раж войдя, сам себе глаз выколол, чтобы на Вотана походить. Ходил в шлеме ромейском с личиной; личину эту сам ярко раскрасил.

Многое из того, что поведано сейчас о Гибе, прокричал из-под стены Сигисбарн, когда к бургу вандалы те подступились, Алариха и дружину его устрашить желая. И вывел тогда же Гибу перед очи осажденных, и бесновался на растянутых цепях Гиба, рыча престрашно.

Дрожь скрывая, твердо встретили мы врага. Только Арбр, немного в стороне стоя, странно на этого Гибу глядел — грустно, едва ли не с любовью. И понял я тогда, что из всех нас один Арбр понимает этого Гибу-вутью. А значит, и одолеть его может.

В те давние времена все честь по чести делалось. Поэтому прежде чем на штурм бурга идти, распаляли себя перебранкой и так в том преуспели, что некоторых воинов удерживать пришлось, чтобы со стены сразу не бросились на врагов. Столь велика была ярость.

Гиба же, пребывая в священной ярости, повернулся спиной к бургу, презирая копья и камни, что в него градом летели, и испражнился на глазах у противоборствующих воинственных сторон. И взяв в горсть смрадные испражнения свои, с могучей силой метнул их на стену, где Аларих и дружина его стояли. И попали испражнения вутьи прямо на грудь нашему военному вождю и так прилипли. И измарали железный нагрудник его.

Аларих в неистовой злобе чуть в одиночку со стены не бросился. Гибельно было бы для нас такое решение. Оттого удержали мы вождя нашего от столь безрассудного геройства.

Рагнарис же, покуда пять воинов с Аларихом боролись, иное надумал. Многое знал Рагнарис и об Аларихе, и об Арбре, ибо с обоими бывал близок. Сдернул Рагнарис с плеч Арбра медвежью шкуру и вниз ее бросил, под ноги беснующемуся вутье. Схватил Гиба медвежью шкуру, потом Арбра пропитанную, зубами в нее вцепился и, рыча свирепо, головой тряс. И порвал он шкуру медвежью.

Увидев это, со страшным криком низвергся с тына Арбр. Тяжко пал он на Гибу, терзая его когтями и зубами. Сплелись два вутьи, как два лютых зверя. И отступили от сражающихся вандалы, чтя Вотана.

Кричал, рычал и смеялся от радости Гиба, медвежью шкуру и Арбра терзая, ибо, видать, впервые равного себе встретил. И оторвал он Арбру ухо. Арбр же перегрыз ему горло.

Тут воины Алариха возвеселились и устремились на врага, прыгая с тына. И сеча была кровавая, и одолели вандалов. Что до Сигисбарна, то недолго сокрушался он о сыне своем и скоро встретился с ним в чертогах Вотана. Ибо Рагнарис, метко метнув фрамею, насмерть Сигисбарна поразил.

Из тех, кто с Сигисбарном к стенам бурга пришел, ни один в живых не остался.

Эту-то сечу и вспоминал наш дедушка Рагнарис, когда сетовал, что мир испортился и говорил, что в былые времена воины не добычей и барахлом похвалялись, а славой воинской. И ничего, кроме славы, в битвах и походах добыть себе было невозможно, ибо враг был столь же наг и суров, сколь и воины готские.

Когда сеча закончилась и последнего врага добили, Арбра хватились. И увидели Арбра подле телы Гибы, рыдающего. Сперва думали, что по славному Гибе рыдает вутья, но нет! Клочья шкуры медвежьей, Гибой изодранной, в руках баюкал и плакал над ними, как дитя по матери. С тем и оставили Арбра, ибо близко подходить к нему опасались. Зарычал Арбр, когда людей увидел. А когда оттащили от него тело Гибы, за цепь издалека потянув, не заметил этого Арбр.

Цепи с тела вутьи страшного повелел Аларих снять. И стали цепи эти достоянием всей дружины: на этих цепях теперь котел с варевом для всей дружины вешали над очагом. И все, кто в дружине был, эти цепи видели.

В этом месте рассказа хродомерова дядя Агигульф ликом затуманился и головой покивал. Видел и не раз эти исполинские цепи, только, видать, не знал прежде, откуда они происходят.