Так ворчал Багмс.

Багмс у нас совсем недолго прожил. Когда Багмса у нас не стало, я об этом жалел, потому что хотел, чтобы Багмс сделал мне лук и научил стрелять. Гепиды хорошие лучники. У нас в селе тоже есть луки. Но наши луки только охотничьи, а настоящих стрелков у нас не встретишь. У гепидов же есть большие луки.

Как-то раз Гизарна показывал моему брату Гизульфу и мне стрелу от гепидского лука. Это была большая стрела, локтя в три. Говорят, что их луки в человеческий рост.

Этот Багмс мне сразу полюбился, и моему отцу Тарасмунду, видать, тоже. А вот дядя Агигульф сразу невзлюбил этого Багмса-гепида.

И было ему за что.

Едва возвратившись домой, встав утром после пира, Тарасмунд отправился на поле — подвиг брата-ораря посмотреть. Тарасмунду беспокойно было: как без него пахота прошла. Еще во время пира он то у дедушки Рагнариса, то у дяди Агигульфа допытывался. Еле утра дождался, чтобы идти.

С Тарасмундом пошел дядя Агигульф. Только пошли к полю, как появился Багмс и, не таясь, но и не приближаясь, следом поплелся.

Дядя Агигульф с утра очень сердитый был. После того, как мы с пира уже ушли, в дом наш Валамир явился, богатырски пьяный. И поведал Валамир другу своему Агигульфу, как славно с гепидами биться. Пока гепид размахивается, успеешь вздремнуть, дабы телом укрепиться, женщин этого гепида своим семенем осчастливить, а после неспешно можно и того гепида убить. А если поторопишься, то успеешь в кладовую к нему наведаться и плотно закусить. Да только торопиться нужды особой нет.

Не диво, что после речей таких сердит был дядя Агигульф. Ибо боролся только с огневицей и трясовицей, а после с волом да сохой; и все-то над ним, Агигульфом, верх брали.

Дядя Агигульф сразу, как очи продрал и Багмса увидел, зло на него посмотрел, но промолчал. Очень не любит дядя Агигульф гепидов.

Я тоже с отцом пошел.

Пришли на поле.

Тарасмунд поле осмотрел, прошелся (а на лице ухмылка); после молча дядю Агигульфа по плечу похлопал — тот и взбеленился.

А Багмс по дальнему краю поля пошел и все на борозды глядел. Дошел до того места, где вол наискось пошел, борозду скривил (это когда дядя Агигульф, разъярясь, соху бросил). Остановился Багмс и думать начал: рот приоткрыл, ресницами заморгал.

Отец к тому месту подошел — поглядеть, что там такого Багмс увидел, что в изумление Багмса повергло. Я рядом с дядей Агигульфом остался, не пошел туда. И видел, как все мрачнее и мрачнее становится дядя Агигульф.

Я еще вчера подумал: хорошо бы гепид мне лук сделал. Глядя на дядю Агигульфа, как он стоит и зло на этого Багмса глядит, я подумал: не убил бы он этого гепида прежде, чем этот гепид мне лук сделает.

Дядя Агигульф не раз рассказывал, что коли уж разъярится он, не успокоится, пока жизнь у кого-нибудь не отнимет. В походах так не раз и не два бывало.

Однажды, рассказывал дядя Агигульф, когда он в очередной раз на гепидов пошел с Теодобадом (а гепиды в лесах живут), набрел дядя Агигульф на кабаний выводок. И так разозлил дядю Агигульфа секач, что дядя Агигульф этого секача голыми руками порвал и двух свиноматок сгубил. И тут же сырыми терзал и ел их на поляне.

А волки лесные и Теодобад с дружиной всей поодаль ждали, покуда дядя Агигульф насытит свою ярость — подойти не решались. Так он рассказывал.

Таков дядя Агигульф в гневе. И потому я опасался за жизнь этого Багмса.

Я видел, как священная ярость постепенно нисходит на дядю Агигульфа и мутнеют его глаза. Там, на краю поля, мой отец Тарасмунд разговаривал с этим гепидом Багмсом. Багмс что-то говорил, а отец кивал, будто соглашался. Потом отец мой Тарасмунд засмеялся и хлопнул этого Багмса по спине, и они вместе пошли прочь от поля.

Дядя Агигульф заскрежетал зубами. Потом дядя Агигульф прочь пошел, а мне стало интересно: на что там Багмс загляделся, и я подошел к тому месту на краю поля, где он с моим отцом стоял.

Пшеница уже проросла, и зеленые ростки хорошо означили порушенную борозду.

Вечером я спросил отца, что такого Багмс-раб сказал, что он, Тарасмунд, засмеялся. Тарасмунд сказал: Багмс говорит — орарь, должно быть, за девкой погнался.

Дядя Агигульф на отца моего обижался и все чаще проводил время то у Валамира, то у Гизарны.

Вскоре после того, как отец мой Тарасмунд с Багмсом из похода пришел, настало время покоса. Тут-то и показал себя Багмс. Обычно как покос — так по вечерам мы все от усталости с ног валимся. Надо успеть скосить, пока солнце еще траву не пожгло.

Мать моя Гизела даже простила Багмсу его прожорливость. Тем более, что отцов раб не просил еды, только глядел вечно голодными глазами и заглатывал все, что ему давали. А не давали — так и молчал.

Даже дедушка Рагнарис Багмсом на покосе любовался, хотя виду не показывал.

Тарасмунд поглядел в первые дни, как Багмс косит, подумал и поставил гепида самые неудобные участки обкашивать — послал его к Арброву Камню и к Старой Балке. В другие годы нас с Гизульфом посылали эти места серпом обжинать, потому что отец не успевал везде поспеть, а дядя Агигульф — тот больше косу правил, чем косил. И на попреки ворчал, что он не златоделец.

В прошлом и позапрошлом году роду Рагнариса хорошие участки под покос давали. А в нынешнем сколько дедушка Рагнарис с Тарасмундом и Агигульфом на тинге глотку ни драли, а участок нам выпал по жребию такой, что все трое старших потом несколько дней между собой не разговаривали.

Багмс — он был какой? Ему главное показать, что нужно делать, а дальше самое трудное — вовремя остановить Багмса. Отец меня посылал, чтобы я Багмса останавливал. Гизульф дразнил меня за это «гепидом».

В один из дней к нам пришел годья и говорил с отцом моим Тарасмундом. Годья в этот день ко всем приходил, кто верует в Бога Единого.

Когда годья ушел, отец мой Тарасмунд с матерью моей Гизелой велел мне и моему брату Гизульфу омыть с себя грязь. Отец сказал, что в этот день мы работать не будем, а пойдем в храм Бога Единого. Так годья Винитар говорит. Ему это Сын Бога Единого повелел.

За это я еще больше полюбил Доброго Сына Бога Единого.

Дедушка Рагнарис с отцом долго ругался, но отец, как всегда, стоял на своем и нас с братом от работы отстоял.

Дядя Агигульф с отцом не разговаривал. Он стоял в стороне, поглядывал на отца моего Тарасмунда и на дедушку Рагнариса и прутик обстругивал — злился.

Поговорив еще немного с отцом моим, дедушка Рагнарис плюнул себе под ноги, прикрикнул на дядю Агигульфа и погнал его на покос. И сам пошел.

Отец сказал Багмсу, чтобы тот тоже шел косить.

Я подумал, что Багмс, хоть и гепид, хоть и раб, а все равно хороший. Надо было бы обратить его к вере в Бога Единого, чтобы и Багмс мог с нами не работать, когда годья не велит. И сказал об этом отцу моему Тарасмунду.

Отец мой Тарасмунд на это ответил, что не для того обращаются к Богу Единому, чтобы бездельничать, и дал мне затрещину.

Но я видел, что заронил в него семя мысли.

Годья в этот раз много говорил, так что я всего не запомнил. Похвалил нас за то, что в страду не побоялись оставить свои луга и прийти в храм Бога Единого. И нечего бояться нам, сказал годья, что останемся без сена. Ибо трудящийся достоин пропитания, так говорил добрый Сын Бога Единого, и это настоящие Его слова, их годья видел в книге.

Годья взял эту книгу и некоторое время пел по ней, а Одвульф ему подпевал. Одвульф читать по-писаному не умеет, но знает все слова на память.

Одвульф, как обычно, протолкался поближе к алтарю и годье. Так и ел его глазами.

Потом годья отложил книгу и заговорил о том, как благочестие даже посреди трудов не покидает мужей.