Изменить стиль страницы

Панна дочитала стихотворение и вздохнула. Олег часто снится ей. И не забывается. И не забудется. Никогда.

Она нашла фотографию поэтессы и долго разглядывала ее. Прищуренные глаза. Серьга, как капля росы, прилипла к мочке уха. Улыбается. «Поэты, наверное, всегда улыбаются… Может, ей весело живется? Может, она никогда не страдала, не любила так, как я люблю? И оттого, может, он не снится ей?»

Фотография молчала и улыбалась.

Панна растянулась на раскладушке и положила руки под голову.

Отчетлива в памяти картина первой встречи. Вступительные экзамены в университет. Английский язык Панна сдавала с незнакомым парнем. Она стояла у доски и разбирала предложение. Преподаватель, заложив руки за спину, смотрел в окно. И вдруг она споткнулась. Забылся какой-то пустяк, — она сейчас и не вспомнит, что поставило ее в тупик. Панна растерялась, даже уши покраснели.

— Дальше, — услышала она голос преподавателя. А дальше… Она повернула голову и встретилась со взглядом синих глаз. Не глаза, а горное озеро. Парень смотрел на нее, улыбаясь. Панна улыбнулась в ответ и сразу все вспомнила. Просто удивительно.

— Так что же вы остановились? — спросил преподаватель.

— Я жду, когда вы повернетесь, — весело сказала Панна.

Экзаменатор засмеялся и вернулся к столу. Кивнув головой синеглазому парню, она покинула аудиторию. Он вышел минут через пятнадцать и растопырил пять пальцев.

— Откуда вы знаете, что пятерка? — спросила она.

— Сам преподаватель сказал, — ответил он. — Пошли, я вас мороженым угощу по такому случаю.

Они разговорились. О чем шла беседа? Да о профессорах, проходном балле, обо всем, что тогда больше всего интересовало их. На улице было шумно и жарко. У ограды университетского парка лежала овчарка, положив голову на лапы и высунув красный язык. Она караулила чемоданчик, который стоял перед ней. Увидев Щербакова, собака вскочила и пошла рядом с ним. Панна впервые видела такую большую и красивую овчарку. Она подняла руку, чтобы погладить ее.

— Нельзя, — сказал овчарке Щербаков и обернулся к Панне: — А теперь можете погладить.

В ближайшем павильоне они поели мороженого и вернулись в университетский парк.

Так началась их дружба. Впрочем, она познакомилась в те дни не с одним Олегом. Сколько новых друзей, сколько новых подруг появилось у девушки, как широко раздвинулся круг ее интересов, ее мыслей и забот!..

Веселое было время. Костер. Гигантские тени на деревьях. Споры до хрипоты и песни, песни, песни.

и склеивать разбитое на части,
и мелочи отбрасывав, как жмых,
и снова честно верить в счастье,
которое, должно быть, в Вас самих.

В жизни все сложнее, поэт. Холодною водицей не смоешь боль души. Пусть никому не дано вернуть прошлое, но оно живет в памяти, и никуда от него не денешься.

Панна вздохнула. Дождь не переставал. В палатке опять стало сыро и прохладно. Панна поднялась и потрогала чайник: остыл. Бросила в печку несколько чурок и придвинула ближе к ней раскладной стул с брезентовым сиденьем.

Может быть, сходить в большую палатку? Там сейчас забивают «козла». И больше всех, конечно, горячится Григорий Лазаревич Чигорин. Он замещал начальника экспедиции профессора Лобачева, который пока задержался на острове Туманов. Она совсем было решилась идти в мужскую палатку, но, вспомнив ухаживания гидролога, отказалась от своего намерения.

Печка гудела. Стало жарко. Панна сняла спортивную куртку. Черный свитер плотно обтягивал грудь.

«Вам следовало бы менять паруса», — вспомнила она слова Парыгина на вечере.

«Теперь на вас настоящая оснастка», — грубовато сказал он при встрече на острове Семи Ветров. Спросил о Щербакове. Панна пробормотала что-то не очень складное. Максим об Олеге больше не заговаривал.

Чайник говорливо закипел. Здесь нет серебряных ложечек, нет фарфора; есть эмалированная кружка, простая, прочная. Пить из нее — одно удовольствие. Аня, ты не пила обжигающий чай из такой кружки, не сидела в обнимку с печкой, не выходила в резиновых сапогах на морской берег. У тебя была другая жизнь — яркая, броская с виду, глухая, темная, тайная внутри. Ты обманывала нас — меня, Таню, Олега… Олега больше всех.

Панна вздохнула, поставила кружку на пол. Опять та же книжка стихов в руках… Ну, посоветуй, помоги.

Но, погрустив,

холодною водицей

умоемся, как в самый первый раз,

и будем снова с шуткою водиться,

беречь стихи и песни про запас,

Да, были песни. Были споры. Был костер.

Наступил октябрь. Пошли дожди. Старая липа роняла золотой дождь листьев. По-прежнему костер горел по воскресеньям. Дым растекался между деревьями. Где-то играла музыка — печальная, нежная, зовущая в неизведанные дали… А со старой липы все падали и падали листья. Панна каждый вечер приходила в парк, вязала из листьев сметные, несуразные бусы…

Никогда не забудутся эти осенние вечера, когда она уходила в мечты о счастье, о жизни… Ей виделись далекие горизонты… Кто же не мечтает в восемнадцать лет, как пишут поэты…

Ничто не омрачало жизнь Панны. Мелкие огорчения в счет не шли.

Впервые сердце сжалось острой болью в начале летних каникул, когда она встретила Олега с Аней. Эта встреча до сих пор в ее памяти. Полушутливый разговор на «ты», быстрые, понимающие взгляды… Панна удивилась: он ведь до сих пор не увлекался женщинами.

«В жизни есть поважнее, чем любовь. Дружба — это вещь», повторял он, когда в студенческой компании заходил разговор о любви и дружбе. Они, Панна и Олег, дружили по-настоящему и свободное время всегда проводили вместе. А теперь… Панна видела, как загорались глаза Олега, когда он смотрел на Аню. Он никогда не смотрел такими глазами на нее. Панна заторопилась.

— До свидания, Олег, — сказала она. — Скоро я уезжаю…

— Счастливо, Панна, передай привет Москве. — Он подхватил свою спутницу, и они скрылись в толпе.

…Панна опоздала к началу занятий. В день примда — это было под вечер — она сразу же побежала в жилой корпус университета. Комендант сказал, что Щербаков общежитии не живет. Она пошла в парк и села на ту же скамейку, на которой они сидели в день первого знакомства.

Встретились они случайно на улице, в начале октября, у ресторана. Она хотела пройти незамеченной. Он окликнул:

— Привет, Панна.

— Здравствуйте, Олег.

Он подошел к ней. Узкие брюки с молниями и блестящими заклепками на швах. Пестрая рубашка-распашонка. Шея повязана платком, таким же пестрым, как рубашка. Он показался ей совершенно незнакомым и чужим. Они пошли рядом.

— Как же университет, Олег? — спросила она, пересиливая себя.

— Зачем учиться, Панна? — Он говорил запальчиво, словно лишний раз хотел убедить себя. — Зачем?

Панна даже остановилась от неожиданности.

— Не надо, Олег…

Олег неловко засмеялся. Кажется, он был не в себе. Панна хотела спросить об Ане Рутковской, но промолчала.

— Что нового в университете? — спросил он, прикуривая сигарету от зажигалки. — Хорошее время было…

Вздохнул.

— Расскажите о вашей жизни, Олег.

— Зачем?

Разговор не клеился.

— Я пойду, Олег.

Он схватил ее за руку.

— Не надо, Олег.

В тот день Панна долго бродила по улицам, снова и снова припоминая разговор с Олегом. Возможно, мысль о Рутковской помешала ей остаться с ним и поговорить, как раньше, просто и откровенно. Рассказать о том, как она скучала летом, об американском балете на льду, о выставке картин Пикассо, обо всем, а главное — о жизни, о молодости, о нашем веке, бурном и веселом…

Панна любила — и она простила себя за бегство.

У дружбы свои законы, настоящие, единственные. Дружбе изменять нельзя. Дружбе надо верить, беречь ее. Помоги в беде другу, протяни руку, — и этого достаточно. Мало? Нет, не мало. Ведь для тебя протянуть руку Олегу сейчас, когда между вами и вашей дружбой стала чужая тень, — это очень много. А тень… Настанет время, и тень исчезнет. Только будь терпелива. Будь.