— Хорошая девушка — Панна, — просто сказал Щербаков.

Суровягин ничего не ответил.

— Скажите, война будет? — неожиданно спросил Щербаков.

Суровягин до того удивился, что даже остановился.

— Какая война?

Щербаков объяснил:

— Кажется, Чехов говорил: если на стене висит ружье, то оно обязательно выстрелит. Теперь над планетой повесили не ружье, а атомную бомбу. Черт знает что! Я бы всех генералов Пентагона в сумасшедший дом посадил.

Щербаков все больше удивлял Суровягина: что за парень?

— Почему вы заговорили об этом?

Щербаков сделал широкий жест рукой и страстно сказал:

— Хотя бы потому, что я люблю вот эту прохладную апрельскую ночь и все вокруг. И никто не заставит разлюбить. Никто…

Они поравнялись с рестораном «Аквариум». Там еще играл джаз. Щербаков остановился.

— Зайдем? — и кивнул на ярко освещенные окна ресторана.

— Нет, — покачал головой Суровягин.

— Жаль. Ну, простите, — сказал Щербаков. — Я сегодня малость не в себе. Находит иногда. Спокойной ночи.

О своей встрече и разговоре с Щербаковым Суровягин рассказал полковнику.

— Так что же вы думаете о Щербакове? — спросил Еремин. Почему же вы не узнали, кто подарил ему каланий мех?

— Мне показалось крайне неудобным заводить об этом разговор на вечеринке.

— Верно, — задумчиво промолвил полковник. — И все-таки медленно действуете, лейтенант.

В душе Андрея росло чувство неприязни к Щербакову. Каким тоном произнес он эти слова: «Хорошая девушка». Повинуясь внезапному порыву, он сказал дерзко:

— Арестовать его — и дело пойдет быстрее.

Еремин круто остановился и в упор взглянул на Андрея.

— Арестовать? Вы опять за свое, лейтенант. А дальше что?

Суровягин опустил голову. Еремин начал снова вышагивать по кабинету.

— Есть хорошая русская пословица — семь раз отмерь, один раз отрежь. Пригодна в каждом деле, лейтенант, а в нашем особенно. Арестовывая человека, мы решаем его судьбу. А она нам небезразлична. За точность не ручаюсь, но, кажется, Маркс говорил, что человек — это живая ткань в организме государства. И, изолируя его от общества, государство тем самым вырезает из своего тела кусок живого мяса. Когда чекист забывает или не хочет придерживаться этой истины — он уже не чекист…

Еремин сел за стол. Оба долго молчали.

«Все равно я буду чекистом», — упрямо подумал Суровягин и поднял глаза на полковника.

— Да, вы будете чекистом, — сказал Еремин, как бы догадываясь о мыслях Суровягина. — Но всегда, прежде чем принять какое-нибудь решение, хорошо все обдумайте. И больше воображения! Впрочем, воображения у вас хватает, лейтенант, — понимающе засмеялся полковник, многозначительно взглянув на Андрея. — Не поддавайтесь первому чувству, личным мотивам, лейтенант, — голос его посуровел. — Страшно, когда человек, облеченный доверием государства, злоупотребляет или неправильно пользуется этим доверием.

Андрей густо покраслел.

— Я не о вас, Андрей Петрович, — смягчился полковник. Но помнить об этом всегда следует. Он помолчал, склонился над бумагами.

— Вернемся к делу о каланщиках. В заповеднике работала комиссия. Дождемся, что она скажет. Значит, Щербаков захаживает в ресторан. В месяц получает триста — триста пятьдесят рублей. Немалые деньги. Круг знакомств?

— Учился с Панной Лобачевой на первом курсе университета. Она и сейчас встречается с ним… Часто бывает у Анны Рутковской.

— Вот как? — нахмурился Еремин. — Рутковская, Рутковская, — повторил он несколько раз, стараясь, видимо, что-то припомнить. — Конечно, она. Это у нее, кажется, устраиваются вечера рок-н-ролла и твиста? Наведите справки. Когда и откуда приехала в город… Да, а что говорят в порту о Щербакове?

— Отличная характеристика, — ответил Суровягин. — Новатор, занесен на Доску почета…

— Так, — сказал Еремин. — Рабочий парень — и Рутковская. Это мне не нравится, лейтенант…

Суровягин закрыл серую папку, поднялся из-за стола и закурил.

Настольные часы показывали без двадцати одиннадцать. Ровно в одиннадцать оперативное совещание у полковника Еремина. Суровягин покосился на папку. Никаких новых материалов пока в ней нет.

«Займемся Рутковской», — подумал он и стал собираться на совещание.

Оно уже заканчивалось, когда в дверь кабинета постучали.

— Вам, товарищ полковник. — Дежурный передал Еремину телеграмму.

Еремин распечатал и быстро прочитал ее.

— Кандыба нашелся! — спокойно сказал он. — Вам, лейтенант, придется побывать на траулере «Орел». Он недалеко промышляет сельдь. Полетите на вертолете. В ОБХСС есть фотографии фарцовщиков, менял и спекулянтов. По этим фотографиям Кандыба должен признать человека, продавшего ему шкуру.

— Понял, — ответил Суровягин, — когда будет готов вертолет?

Глава вторая НА ВЕЧЕРИНКЕ

Максим Парыгин в училище вернулся поздно. Быстро поужинав, он поспешил в казарму, чтобы рассказать товарищам о новом чудесном акваланге. Да, да, именно о чудесном! Новый акваланг добывал воздух для дыхания прямо из морской воды. Не надо таскать за спиной громоздкие баллоны. Не надо тревожиться, не иссяк ли запас воздуха и не пора ли подниматься на поверхность. Плавай, плавай, сколько душе угодно!

Парыгин шел по коридору, гулко стуча каблуками. Дневальный с сине-белой повязкой на руке и с блестящей боцманской дудкой, зацепленной крючком за вырез форменного воротника, лихо откозырнул и широко улыбнулся:

— Ну, как, товарищ лейтенант?

— Великолепно! Чувствуешь себя как рыба в воде. — Парыгин сунул руки в карманы. — Нырнул первый раз — все на часы посматривал. Живет в нас еще эдакий бес недоверия к новому. Плаваю тридцать минут, сорок, пятьдесят… Дышу, как бог. Воздуха, как воды в океане. Глотай и плавай… Поднимаюсь на поверхность. Солнце. Небо бездонное, синее…

— Вот поплавать бы, — вздохнул дневальный.

— Обязательно поплаваем, — Парыгин протянул ему начатую пачку сигарет. — На, дыми. Хотел бы я знать, куда все подевались?

— «Венера» ошвартовалась. Говорят, завтра подъем флага.

— Ясно.

Вечер был пасмурный. Быстрые низкие тучи бежали над городом. Пахло морем. Сразу же за поворотом раскинулась бухта, широкая, серебристая, беспокойная. На волнах покачивалась белая стройная шхуна «Венера». Среди кораблей-исполинов, выстроившихся рядом в порту, она казалась нарядной гостьей из прошлого, парусного века.

У пирса толпился народ. Влажный ветер дул в лицо. Шумел прибой. Парыгин закурил и стал смотреть на «Венеру». Почему-то курсанты любили парусники. И Кто из них не мечтает о плавании на такой вот белокрылой чайке, как «Венера»!

— Красавица! — воскликнул кто-то рядом.

Оказалось — Андрей Суровягин.

— Действительно красавица, — согласился Парыгин и быстро окинул взглядом товарища.

Остроносые австрийские туфли, черные узкие брюки, белые носки и белая рубашка с закатанными рукавами. Прическа канадка. Ну чем не парень с Приморского бульвара! Видно, специально разоделся. Для дела.

Парыгин вспомнил свое первое знакомство с Суровягиным. Это было в училище, на занятиях по подводному плаванию. В бассейне, где вода лишь слегка прикрывала макушку, Суровягин — он учился на втором курсе — еще мог спокойно отсидеть положенные минуты, но в бухте, на больших глубинах, терялся и раньше времени всплывал на поверхность. Но постепенно Андрей привык к глубинам и стал неплохим пловцом. Рисковать он не любил, предостерегал от риска и друзей. Под водой лучше его никто не мог страховать товарища. А вот полюбить подводный мир — не полюбил. Он мечтал о больших морских плаваниях, а стал чекистом.

— Тебя просто не узнать, — сказал Парыгин.

— Неужели так плох?

— Наоборот. Пройдись по Приморскому бульвару — и все девушки твои. Не хватает черной ниточки усов.

— Тебе бы в мою шкуру, — вздохнул Суровягин и потрогал рукой выутюженные брюки. — Завидую я тебе, Максим.