Туровский попытался выставить руку для защиты, но это было равносильно желанию остановить мчащийся локомотив. Переводчица наносила удары, казалось, по всем болевым точкам одновременно, словно расчленяя тело противника на отдельные фрагменты. Он уже не сопротивлялся – ноги подогнулись, руки повисли непослушными плетьми, и все, что он успел – это столкнуть в угол Воронова, на которого так некстати напал столбняк, и крикнуть (прохрипеть) охраннику, сжимавшему «беретту»:

– НЕ СТРЕЛЯЙ!

– Что там такое? – с любопытством спросила госпожа Кертон, оглянувшись на вестибюль. – Почему эти милые люди дерутся?

Алекс философски пожал плечами:

– Наверно, не могут решить какой-то вопрос… Я слышал, у русских это называется «разбьорка».

– Да? Как интересно… А почему в этой «разбьорке» принимает участие наша переводчица? Кстати, кто ее тебе рекомендовал? Я ведь говорила, нужно было взять нашу – хоть и дороже, зато надежнее…

– Дорогая, – терпеливо произнес Кертон, – у нее были отличные рекомендации, и потом, со своими обязанностями она, кажется, вполне справлялась… До этого момента.

Воронов пытался крикнуть, но звук застрял где-то – наружу из горла вырывалось только слабое шипение. Ему казалось, что на него падает стена. Рушился потолок, смыкалось пространство, сжимаясь в черную дыру и поглощая мир вокруг… Смерть стояла перед ним – очень реальная и обыденная. Осязаемая – стоит протянуть руку…

Он сделал титаническое усилие и проскулил:

– Не надо. Ну пожалуйста! Тебе ведь не я нужен, а вот он! – Он дрожащим пальцем указал на Туровского. – Ты ведь за ним пришла!

На мгновение она задержала руку, отведенную для удара. Она прекрасно помнила приказ, кроме которого во всей Вселенной ничего не существовало. Так было всегда, с начала мироздания, и она подчинялась этому состоянию, как совершенный компьютер: отвергнув эмоции и посторонние мысли. Есть исходные данные. Есть задача – и множество путей решения, среди которых надо отыскать один – как нить, ведущую через лабиринт.

Все было как всегда, но вдруг она почувствовала, как сквозь глухой заслон в сознание что-то пробивается… Несильно, но ощутимо. Первый толчок…

– Аленушка!

Толчок был слаб – она восприняла его просто как помеху. На секунду возникло сожаление: главным объектом задания придется заняться чуть позже.

Это был странный человек. Небольшого роста, толстенький, в смешных круглых очках… Что-то очень далекое и уже забытое вдруг всколыхнуло разум (его незаблокированные остатки), будто рябь прошлась по застоялой воде. Нужно вспомнить…

Но программа продолжала действовать. Память блокировалась – как только падал один заслон, на его месте тут же возникал новый. А тело тем временем работало в бешеном темпе. Глаза контролировали пространство вокруг (двое охранников лежали без движения, третий судорожно пытался дотянуться до пистолета на полу, но неопасно: пройдет еще несколько секунд – целая жизнь…).

Туровский, каким-то чудом поборов болевой шок, бросился ей наперерез. Воронов мертво вцепился ему в рукав. Глаза его были совершенно безумны.

– Уведи меня отсюда! – верещал он. – Ладно, я сделаю все, что ты хочешь! Дам показания в суде, перед журналистами, перед ООН, только уведи меня!!!

Сергей Павлович рывком освободил руку, оттолкнув скулящего бизнесмена в угол, за кадку с пальмой – там было относительно безопасно. Тот больше не мешал, однако продолжал громко всхлипывать.

Да, самыми опасными здесь были эти двое. Следователь – и тот странный человек, совсем безобидный на первый взгляд. Правда, и задача перед ними стояла потруднее: они делали все, лишь бы не причинить ей вреда, она же была настроена на одно.

На ликвидацию.

«Я нашел ее», – вертелось в голове Колесникова. Ликование («Я нашел, нашел, нашел!») вытесняло все остальные мысли и эмоции. Жрец мертв (логичное завершение цепочки), Алла… Об Алле думать не хотелось. Ощущая болезненные удары (он не отвечал, лишь старался блокировать, уклоняться, маневрировать по помещению, где внезапно стало тесно, как в трамвае), он настойчиво ловил ее взгляд. «Я пробьюсь». В глазах Аленки был лед – тысячелетний лед вечной мерзлоты. «Пусть. Я растоплю его. Или умру». («Рука гладит облако»… Атакующая конечность перехватывается незаметным движением – легкое удивление на лице Аленки, рефлекторный удар пальцами в болевую точку… Стоп! Нельзя!)

Она впервые столкнулась с таким противником. Это был просчет в ее безукоризненном плане-блицкриге: с секьюрити она справилась в считаные секунды, возможное сопротивление «объектов» в расчет вообще не принималось… Все должно было давно закончиться – если бы не этот человек. Ему доставалось – ох как доставалось! Но он был мастером высочайшего уровня, что никак не вязалось с его внешностью.

Он ей знаком… Она знает его – надо только сделать усилие и вспомнить тепло мягких рук. Ее удар пришелся в пустоту, она на мгновение открылась и стала беззащитной… Он мог убить ее десять раз, но будто сдерживал себя, пытаясь лишь сковать ее движения… Почему?

Голос… Он все время кричал ей что-то, уговаривал, увещевал, но она не понимала, лишь чувствовала, как к ней возвращается нечто очень важное, но давно забытое, чего она лишилась тысячу лет назад – когда бородатый черный маг благосклонно кивнул головой и сказал:

– Неплохо… Особенно фокус с голубем – это даже талантливо. А почему на этот раз не было выстрела?

– Выстрел был.

– Но я не видел стрелу.

– Она рядом с вашим виском, мой господин.

Она могла бы засадить стрелу из духовой трубки точно ему в переносицу, мелькнуло на секунду такое искушение… Но приказ, живший в глубине мозга, в очередной раз пересилил.

Аленушка. Этот человек назвал ее Аленушкой. Кто-то уже называл ее так. Не Жрец, не Юнгтун Шераб. Кто-то очень близкий… И она явственно увидела это лицо – картину из прошлого: оно удалялось – поезд тронулся, унося ее в другой мир, как на другую планету, а этот человек стоял на перроне и долго-долго смотрел ему вслед…

И в этот момент Олег Германович, сидевший в углу, за кадушкой с пальмой, вдруг отчаянно взвизгнул и стремглав рванул через весь вестибюль. Аленка мгновенно среагировала, оставив противника и бросаясь наперерез Воронову.

Она бы достала его – несмотря на то что человек в круглых очках вцепился в нее сзади (очки, впрочем, уже были разбиты вдребезги и валялись на полу, левую половину лица заливала кровь).

– Стреля-ай! – заорал Воронов, по-заячьи прыгая к дверям.

Охранник тем временем, оказывается, дотянулся-таки до пистолета. Аленка обернулась и посмотрела на него. В его глазах не было страха (все-таки он был крепким профессионалом), лишь холодная решимость. И она не успевала, несмотря на всю свою выучку, ни выбить оружие, ни уйти с линии выстрела…

Ей показалось, что она видит пулю, громадную, словно торпеда, вылетающую из канала ствола. Яркую, на весь мир, вспышку, за которой последует боль, темнота и небытие…

Но кто-то («А-ле-нуш-ка-а!») оказался быстрее пули. Игорь Иванович принял тупой удар почти с благодарностью. Выстрел отбросил его назад, Аленка едва успела подставить руки и подхватить вмиг обмякшее тело отца. Сознание угасало стремительно, словно сходила с крутых горных склонов лавина. Он ожидал боли, разрывающей плоть, раскаленного жала… Но ощущал только несильное приятное тепло и подумал: «Хорошо».

И улыбнулся.

Она была испачкана кровью, но эта кровь была не ее.

– Папка, – прошептала Аленка со слезами, возвращаясь в этот мир – будто темная грязная пелена падала с глаз. «Я спала, – подумала она. – Спала и видела сон».

Алла Федоровна еще издали увидела у дверей гостиницы целый сонм легковушек с «мигалками», выкрашенных в бело-синие цвета. Чуть на отшибе стоял неприметный зеленый «рафик» ОМОНа с тонированными стеклами. Группа ребят в камуфляжных костюмах и серых бронежилетах окружала Олега Германовича Воронова, запястья которого были скованы наручниками. Однако на лице его блуждала идиотски счастливая улыбка. Он арестован (на этот раз по-серьезному, и выкрутиться легко получится вряд ли), но что с того? Он жив! И сейчас его посадят в машину и увезут подальше от этого страшного места. Впервые за долгие годы он чувствовал такое радостное спокойствие. Все кончилось.