– За пятнадцать миллионов им придется продать целую кучу домов в квартале. Бедная старая миссис Пост, наверно, переворачивается в могиле.

Миссис Мерривевер Пост. Когда-то, задолго до Марджори Донахью, она была королевой. За высокой стеной вдоль левой стороны дороги показалось низкое, приземистое здание Купально-теннисного клуба, и Лайза мысленно вернулась к тому времени, когда она была вызвана на аудиенцию, оказавшую такое драматическое влияние на ее последующую жизнь. Без той встречи у ее сына не было бы имени, а у нее – будущего. Как непонятен этот мир.

Марджори Донахью подарила ей дружбу, и вот теперь смерть забрала ее. Но Марджори оставила самое ценное наследство из того, что у нее было, – свои советы, и Лайза следовала им в точности. Она не разведется с Блэссом. Вместо этого она уедет и будет проводить дни и ночи в молитвах, выпрашивая у милостивого Бога его скорейшей кончины. Она отправится из Палм-Бич в добровольную ссылку, но, скитаясь по свету, как неприкаянная, она мудро и расчетливо использует это время для планирования и подготовки своего триумфального возвращения. Мысль об этом будет поддерживать ее вдалеке и давать силы, когда она станет овладевать тонкостями работы издательской компании, которая в один прекрасный день перейдет к ней по наследству. Сколько бы времени это ни заняло, Лайза во всем разберется, уяснит себе все плюсы и минусы, связанные с этим делом. Она изучит все потайные уголки и тихие заводи, заглянет во все шкафы и чуланы. А когда придет время, она возьмет поводья в свои руки и повернет все так, как ей будет нужно. Пока компания «Блэсс паблишинг» для нее – чистый лист бумаги, но скоро она превратится в раскрытую книгу.

Вернон Блэсс был удивлен, когда она предстала перед ним, спокойная и без каких-либо видимых эмоций. Она не пыталась выразить свое отношение к его поведению ни яростной вспышкой злобной брани, ни притворным сожалением. Она просто обыденным тоном изложила все, что сочла нужным.

– Я не буду жить здесь, Вернон, – сказала она, заставляя себя смотреть прямо в его глаза-буравчики И чувствуя, как липкие пальцы тошноты подбираются к горлу. – Я думаю, для нас обоих будет лучше, если я уеду из Палм-Бич на некоторое время. Я хочу изучить издательское дело. Я полагаю, вы могли бы устроить меня на работу в одно из отделений вашей компании в Нью-Йорке или Лондоне. Разумеется, я буду жить на то, что заработаю. Я не собираюсь отнимать у вас ваши прибыли. Я вполне привычна к такой жизни.

В течение секунды-другой, она видела это, на ненавистном лице отражалась внутренняя борьба. Какой-то частью своей души он хотел удержать ее здесь. Чтобы можно было затевать новые попытки унизить и уничтожить ее. И в то же время он видел, что девушка оказалась не той, за кого он ее принимал. Он ошибся в расчетах. У этой девушки был характер. Она не будет играть в его игру, и она его заставит заплатить. Развод только поднимет на поверхность грязь, об этом нечего и думать. Шума по телевидению и в прессе хватит не на одну неделю. Нет, лучше всего свести потери к минимуму. Засунуть ее в какую-нибудь контору на дальних задворках семейного бизнеса казалось неплохой идеей. Загадочность, окружавшая их брак, сохранится, а на людей даже произведет впечатление, что его молодая жена оказалась такой серьезной и трудолюбивой. «Отказывается взять хотя бы цент из моих денег. Настаивает на том, чтобы жить, как студентка – в арендованной квартире и платить за нее из своих собственных заработков. Мне это не нравится, но я не могу не восхищаться ею». Такое объяснение хорошо пройдет на званых обедах в Палм-Бич.

Он тут же согласился подписать рекомендательное письмо человеку, который возглавлял компанию «Блэсс» в Нью-Йорке.

Отдельный вопрос встал в отношении сына. Мальчика, который для всех был его сыном. Маленького Скотта Блэсса, всего лишь двух месяцев от роду.

Он хотел сохранить его при себе. В качестве символа своего семейного статуса. Живого свидетельства его мужской силы. Ведь не хочет же Лайза таскать его по всему свету в погоне за своей непонятной целью?

– Я думаю, Скотту и няне будет лучше здесь, со мной, – сказал он.

Несколько коротких недель тому назад, зная то, что ей стало известно, Лайза скорее оставила бы сына у ворот ада, чем на попечении Блэсса, но она изменилась. Ребенок никого не знал, никого не любил. Он представлял собой только клубок различных потребностей. В Европе или в Нью-Йорке он стал бы обузой. Скотт был бы гирей на ее шее, весившей намного больше, чем его несколько фунтов. Няня Скотта оказалась просто кладом – упрямая, как осел, и в то же время надежная и добрая. Даже Вернон Блэсс побаивался ее острого языка. С ней мальчик будет здесь в безопасности и окружен роскошью.

Конечно, нежелательно, чтобы матери бросали своих маленьких детей. Однако столько вещей, которые были «нежелательны», тем не менее произошли. Совсем «нежелательно», чтобы человек умирал от кровоизлияния в мозг, как это случилось с Марджори. «Нежелательно».нанимать проституток на первую брачную ночь, как это сделал Вернон Блэсс. «Нежелательно» было говорить человеку, которого Лайза любила, что она лесбиянка, как это сделала Джо Энн. По Лайзе прокатилась волна ледяного холода, и она приняла решение.

– Скотт может остаться, – произнесла она наконец, хотя сердце ее сжалось. – Но, Вернон, все это только с одним условием. Оба мы хорошо понимаем, что вы таким образом очень дешево отделываетесь. Развод стоил бы вам доброго имени и кучи денег. Если я сейчас уйду и не возьму с собой ничего, я хотела бы получить ваше слово, что я унаследую все, чем вы владеете. – Слово Вернона Блэсса. Внушающее почти столько же доверия, как и его моральные устои.

Лайза знала, что завещание можно в любой момент изменить, но приходилось идти на риск.

Минуту-другую Вернон Блэсс внимательно смотрел на нее. Странное выражение было в его глазах. Наконец он произнес:

– Я согласен со всем, что ты сказала, Лайза. Я даю тебе свое слово.

И вот она улетала в неизведанный мир. У нее не было ничего, кроме рекомендательного письма, дорожной сумки с ярлыком «Луи Вюиттон», обещания и молитвенника.

На Саутерн-бульвар она почувствовала, как затор внутри у нее прорвало, и волны одиночества хлынули в душу, заливая ее тоской. Было символично, что в этот момент черная туча набежала на солнце и отбросила на дорогу длинную тень как раз там, где они поворачивали налево к аэропорту.

Когда Лайза повернулась к Мэгги, внутренние шлюзы полностью открылись, слезы хлынули по лицу.

– О, Мэггс, я буду так скучать по тебе. Меня словно несет куда-то в темноту.

Нью-Йорк

Первым впечатлением Лайзы о Стивене Каттинге было то, что он «голубой», и что бы Каттинг потом ни говорил ей, и что бы она ни слышала о нем, ничто не могло заставить ее переменить свое мнение. За слишком большим столом, находившимся перед толстым стеклом окна, из которого открывался красивый вид на Мэдисон-авеню, он елозил тощим задом по обтянутому зеленой кожей креслу и лепетал заплетающимся языком, проглатывая слоги:

– Да, миссис Блэсс, для меня большое удовольствие наконец познакомиться с вами. Жаль, что Вернон ничего не говорил мне о вас, но, как я понимаю, это был скоропалительный брак, Вернон буквально выбил землю у вас из-под ног.

Смех его был чем-то средним между хихиканьем и сопеньем. Намек был более чем прозрачен. Она подцепила на крючок старого бедного Вернона. Воспользовалась слабостью старика, который по возрасту годился ей в дедушки. Использовала свою очевидную привлекательность в неблаговидных целях.

Лайза внимательно рассматривала его: сверкающие седины, худощавое, но хорошо тренированное тело, очки в роговой оправе, обычный для людей среднего возраста костюм. Человек, столь же плотно застегнутый на все пуговицы, как и его белая поплиновая рубашка с бордовой монограммой «С. К.». Такие люди принадлежат к выходцам из средних слоев, они проводят лето скорее в Ньюпорте, чем на карибских островах, и страдают от геморроя чаще, чем от варикозного расширения вен.