Одно слово сорвалось у нее с губ:
— Тогакутосы! Я погибла…
При этом слове у солдата мелькнула гримаса, которая должна была изображать улыбку, придавшая его лицу выражение хищного зверя, почуявшего добычу.
Фрикетта посмотрела на него более внимательно, и ей показалось, что она узнает в нем одного из офицеров личной гвардии короля, одного из тех, кому Ли-Хун оказывал наибольшее доверие.
Видя, что она совсем проснулась, человек, до тех пор неподвижно сидевший на бамбуковой табуретке, встал, сделал несколько шагов и рукояткой своего копья три раза равномерно ударил в дверь.
Потом он снова сел и замер в одной позе, как статуя.
Через несколько минут дверь отворилась, и Фрикетта увидела незнакомца в длинной темной одежде, который вошел, неся поднос.
«Вот как, — подумала она, немного успокоенная, — они хотят дать мне есть! Может быть, мне ничего не сделают плохого и я отделаюсь одним страхом».
Вошедший поставил свой поднос на маленький столик и жестом указал на него Фрикетте. На подносе стоял сосуд, полный какой-то жидкости светло-желтого цвета, лежал кинжал и тонкий красный шелковый шнурочек, который извивался как коралловая змея.
Фрикетта ничего не понимала.
Незнакомец сказал ей несколько слов, которые заставили ее содрогнуться от ужаса и негодования.
Он говорил по-латыни!.. Да, но на той исковерканной латыни, на которой католические миссионеры преподают в своих школах французский катехизис.
— Puella damnata a fratribus morietur (осужденная своими братьями девушка умрет).
— О, негодяй!.. Презренный… предатель! — проговорила возмущенная Фрикетта.
Пришедший продолжал своим беззвучным, точно фонограф, голосом:
— Mors ejus erit volontaria… utet aut veneno, aut cultro, aut laquoeo (смерть ее будет добровольная… она может употребить яд, кинжал или петлю).
— Вот как! — воскликнула Фрикетта. — Мне предоставляют самой выбрать вид смерти! Увидим…
Довольный, что его поняли, необыкновенный латинист ждал в ответ слова согласия; Фрикетта же высказала ему прямо свое негодование на такой же кухонной латыни.
— Это ты, христианин, окрещенный миссионером… ты, пользовавшийся его доверием и обманывавший нас своею набожностью? Я хорошо знаю тебя, негодяй, тебя, предавшего, как Иуда, и учителя и Господа!.. Ты хуже тех злодеев, которые пользуются тобой.
На это горячее восклицание негодяй иронически засмеялся и возразил:
— Прежде всего я принадлежу к тогакутосам! Что мне за дело до Бога западных варваров, мне, сохранившему в глубине души веру своих отцов. Я сделал вид, что принял твою веру, только для того чтобы обмануть вас всех, проклятых чужестранцев!.. Однако, девушка, пора и умирать!.. Выбирай средство и знай, что час твой настал, ничто не может спасти тебя.
— А если я не хочу?
— Ну так ты погибнешь от голода в этой тюрьме, дверь которой никогда не откроется перед тобой.
С этими словами он вышел и крепко запер за собой тяжелую дверь, оставив бедную Фрикетту наедине с ее сторожем, безмолвным существом, пристально смотревшим на нее своими глазами змеи.
Собственно говоря, она была взбешена может быть даже более, чем испугана.
Сначала ей пришла мысль схватить кинжал, броситься на солдата и всадить ему клинок в горло… Да, это было бы хорошо, но что потом?.. Кроме того, человек он был, по-видимому, сильный, и кольчуга делала его почти неуязвимым. С другой стороны, если он и умрет, то каким образом выйти, не попав в руки стражи, которая ее тотчас изрубит?..
Между тем она чувствовала на себе этот пристальный, тяжелый до болезненности взгляд.
Она хотела противодействовать и спросила себя:
— Что вообще делает здесь этот истукан? Может быть, ему поручено воспрепятствовать всякой попытке бегства с моей стороны?.. Должен ли он в назначенный момент меня прихлопнуть, чтоб подумали, что я добровольно рассталась с жизнью?.. Ну, посмотрим! У меня есть оружие, и я не дам зарезать себя, как цыпленка.
Медленно подняла она свои ресницы, до тех пор опущенные, и устремила пронзительный взгляд на корейского солдата.
Воин не опустил и не отвел глаз, но продолжал спокойно смотреть на нее с угрюмой неподвижностью жабы.
Фрикетта сказала себе:
— Может быть, он намеревается загипнотизировать меня? Это было бы интересно.
Так прошло несколько долгих минут. Фрикетта собрала всю свою волю и энергию и магнетизировала его. Проникая до глубины зрачков солдата, она говорила себе:
— Ну, мой милый, ошибаешься же ты, если думаешь меня смутить… Я смотрела на тигра не моргнув!..
От усталости ли или от нравственного воздействия, он два или три раза подряд закрыл глаза, и лицо его сморщилось.
Если бы не серьезность обстоятельств, Фрикетта сделала бы ему рожки и расхохоталась.
«Боже, какой он урод!» — подумала она, не спуская с него глаз.
Страшно долгим показалось ей время; она уже спрашивала себя, чем кончится этот странный поединок, когда черный взгляд воина дрогнул и, казалось, помутился.
«Неужели он спит?» — подумала Фрикетта.
На всякий случай она взяла лампу и приблизила ее к лицу своего сторожа.
Он оставался неподвижным, как бронзовая статуя, устремив глаза в пространство, не видя ничего и не слыша.
Фрикетта весело рассмеялась и воскликнула:
— Вот это мы, варвары, называем гипнозом!
Она поставила на место лампу и продолжала с своей обычной живостью: — Этот страшный воин не знал, что я сильна в гипнозе, и что там, в Париже, я занималась разработкой этого маленького таланта. Он спит и будет спать, сколько мне угодно.
Она дотронулась до его глаз, закрыла веки и слегка нажала глазное яблоко, чтобы сделать еще крепче этот странный сон.
Освободившись от своего сторожа, Фрикетта решила, что ей нельзя терять времени, надо во что бы то ни стало бежать.
Она пробовала стены ручкой кинжала: везде был слышен глухой звук, показывавший, что нигде за плотной кладкой камня не скрывается пустота.
Оставалась дверь.
— Ну, так значит я пройду в дверь! — проговорила девушка, в голове которой в одну секунду созрел самый смелый проект. — Да… да… это как раз так! Боже, как это будет смешно и какое приключение прибавлю я к своей маленькой коллекции!..
Она снова приблизилась к воину, потрогала его, щипнула, чтобы убедиться, что его бесчувствие было полное, и с бьющимся сердцем, несмотря на всю свою смелость, сняла с него каску.
Она надела ее на себя, расплетя предварительно свои длинные волосы и спустив их на лицо, по форме корейских солдат.
Сделав это, она сняла кольчугу, проворно надела ее на себя, всунула ноги в остроконечные сапоги, пристегнула саблю и в одно мгновение преобразилась в офицера королевской гвардии.
— Ну, вот и готово! — воскликнула она. Теперь надо выйти. Однако я рассеянная!.. чуть не забыла самого главного!
Сильной рукой подняла она человека, положила его на циновку, одним движением заткнула ему рот, взяла копье и решительно постучала в дверь рукояткой.
Прошло несколько минут.
— Придут ли? — спрашивала себя Фрикетта с замиранием сердца.
Она снова постучала и стала адски шуметь.
Вскоре дверь приоткрылась, и человек, говоривший на коверканной латыни, предатель, вошел.
Не успел он открыть рот, чтобы, без сомнения, спросить, умерла ли молодая девушка, как Фрикетта ударила его со всего размаха пикой по голове. Раздался звук, похожий на звук удара по пустой тыкве, и человек, оглушенный, без крика, без стона, опустился на колени.
— Угостила его! — воскликнула мужественная Фрикетта. — Ничего, не умрет, хотя, по всей справедливости, я имела бы право покончить с ним…
Пользуясь временным обмороком своего врага, молодая девушка связала его по ногам и рукам шелковым шнурочком и затем, подражая походке с развальцем, которая считается особенным шиком у корейских офицеров, вышла из тюрьмы.
Самое главное было сделано. Фрикетта вошла в темный коридор, освещенный факелами, поднялась на лестницу и мимо пяти или шести человек, по-видимому, стоявших на страже, вышла через полуотворенную дверь в большой пустой зал.