Жан Кербегель, сделавшись Кайпуном, приобрел такую ловкость и силу, что с ним могли сравниться в этом лишь очень немногие из природных дикарей. За это он и был выбран в помощники вождя.

Двумя сильными ударами он вырубил в стволе дерева углубление, которое послужило ему первой ступенькой; встав на нее одной ногой, он вырубил немного повыше другое углубление, поставил на него вторую ногу и, продолжая так действовать, быстро поднялся до самой вершины. Фрикэ, стоя около дерева, с интересом следил за действиями Жана и поспешно отскочил в сторону, лишь только тот издал резкий крик.

С вершины дерева, свистя, летела огромная лиана, срезанная Жаном, который с быстротой акробата спускался следом, торжествуя, что оказал услугу своему спасителю.

Не теряя времени, Фрикэ взял лиану, опустил ее в лодку, втащил наверх канат, привязал его к дереву и стал с нетерпением ждать, когда поднимутся друзья.

Первым взобрался Князек. Он сделал это с такой ловкостью, что привел в восторг Жана и дикарей. Честный негр не мог вымолвить ни слова. Он кинулся обнимать Фрикэ и едва не задушил его в объятиях. Рыдания подступали ему к горлу, по щекам, сверкая, катились крупные горячие слезы.

Настала очередь доктора, который поднялся спокойно, не спеша. Его длинное тощее тело с огромными руками и ногами напоминало паука, висящего на паутине.

Дикари глядели на появление белых с нескрываемым изумлением, а когда увидели Ламперриера, то даже не дали Фрикэ обнять старого друга. Охваченные благоговейным ужасом, они бросились к ногам доктора, окружили его, точно святую реликвию, и забросали словами, среди которых особенно часто повторялось слово «Нирро-Ба». Фрикэ смутно понимал значение этой сцены и кусал себе губы, чтобы не расхохотаться.

– Это ты, Нирро-Ба, мой брат!

– Ты пришел из Виами, о Нирро-Ба! Ты опять будешь охотиться с нами на казуаров!

– Это ты, Нирро-Ба, наш умерший брат!

– Это ты, Нирро-Ба, воскресший под видом белого человека!

Одна женщина с надетым за плечами мешком, от которого несло ужасным зловонием, протолкалась к доктору сквозь толпу, которая охотно расступилась и пропустила ее вперед.

Женщина тревожно окинула доктора взглядом с головы до ног и, по-видимому, осталась довольна осмотром, потому что подняла руки к небу и воскликнула:

– Это ты, Нирро-Ба, мой супруг!

Вслед за этим трое или четверо маленьких Нирро-Ба, совершенно грязных и в высшей степени вонючих, бросились к изумленному доктору, крича пронзительными голосами:

– Это ты, Нирро-Ба, наш отец!

Бедного доктора заласкали, зацеловали. Он был в отчаянии и беспомощно вертел головой.

– Черт знает что такое! Фрикэ, скажи мне, Христа ради, толком: что они, с ума, что ли, сошли? Что им от меня нужно? Это мне очень напоминает сцену с Барбантоном, когда его провозглашали табу.

– Не совсем так, дорогой доктор. Барбантона объявили святым, а вы просто-напросто очутились в недрах своего семейства.

– Как?

– Конечно. Эта почтенная дама, таскающая за плечами вонючий мешок с сушеным человеческим мясом…

– Эта женщина? ..

– Ваша супруга, дорогой доктор. Она носит в мешке бренную оболочку, которая была на вас надета, когда вы жили на земле под именем Нирро-Ба. А эти черные стрекозы, приветствующие вас таким приятным визгом, ни более, ни менее как ваши собственные детки, ваши потомки, продолжатели вашего рода.

– Отстань со своими глупостями! Ну, какой я отец семейства? Я старый, неисправимый холостяк. Не хочу никакого брака, иначе я немедленно уезжаю отсюда.

– Конечно, господин доктор, – послышался добродушно-веселый голос подошедшего Пьера де Галя, – супруга ваша довольно неказиста, но это ничего: стерпится – слюбится. А некрасива она, что и говорить. Всяких я видал уродов на своем веку, а такого ни разу. Черт меня побери, если вру.

Говоря так, старый боцман крепко и дружески обнялся со своим милым матросом.

– Ну, сынок, живее за дело, – прибавил он. – Внизу остался еще господин Андрэ. Давай поможем ему.

– Сейчас, матрос, сейчас.

Пока достойный марселец, смущенный неожиданной встречей, отбивался от непрошеных ласк своего неожиданно отыскавшегося семейства, Фрикэ, Пьер и Князек вернулись на край утеса.

Андрэ, закинув за спину карабин, сначала привязал к канату лодку, потом схватился за него и повернул какой-то медный круг, блестевший на черном борту лодки.

Послышался резкий свист. Лодка начала быстро уменьшаться, сплющилась и погрузилась в воду.

Не заботясь о ней, молодой человек полез по канату с ловкостью белки и попал в объятия Фрикэ, удивленного увиденным.

– Ну, милый гамэн, что же ты молчишь? Или у тебя язык отнялся?

– Право, господин Андрэ, я так счастлив, видя вас всех целыми и невредимыми, что не нахожу слов… Да и эта прелестная лодка… Зачем вы ее потопили, она могла бы еще пригодиться…

Андрэ улыбнулся.

– Успокойся. Лодка привязана к канату, и я надеюсь, что мы с тобой еще поплаваем на ней. Ну-ка, Пьер, и ты, Князек! За работу!

Пьер и Князек быстро втащили канат, на конце которого болталась какая-то странная штука, похожая на лоскут брезента.

– Это ваша лодка? – спросил Фрикэ, начиная сомневаться, не спит ли он.

– Она и есть. Это обычная каучуковая лодка, способная поднять груз в две тонны, если она надута при помощи специальной машинки, которую носит в кармане Князек, и занимающая место немного больше походного тюфяка, если из нее выпущен воздух.

– Это замечательно! Это великолепно! Это просто прелесть что такое!

– Ты прав, это вещь незаменимая. Но скажи мне, пожалуйста, что здесь происходит? На доктора напали туземцы, он отбивается от них. Что это значит?

Пьер и Фрикэ улыбнулись.

– Это значит, – отвечал Фрикэ, – что почтенный доктор, известный в Марселе и в других местах под именем Ламперриера, не менее известен здесь под именем Нирро-Ба, хотя, как мне помнится, здесь даже ноги его ни разу не было.

– Ничего не понимаю.

– Очень просто. Доктора здесь зовут Нирро-Ба, он вернулся из загробного мира, чтобы утешить свою вдову и снова давать своим чадам ежедневную порцию гумми и жареного кенгуру.

Андрэ, которому были знакомы австралийские обычаи, улыбнулся, не требуя дальнейших объяснений, и совершенно успокоился насчет доктора. Он принялся заботливо складывать и сворачивать длинную непромокаемую оболочку из каучука, которая была прежде лодкой грузоподъемностью в две тонны, а теперь представляла собой сравнительно небольшой тюк.

Фрикэ смотрел и удивлялся. Он расспрашивал, где Андрэ достал эту лодку и каким образом спаслись они после крушения парохода?

Андрэ собирался в нескольких словах удовлетворить его любопытство, но произошел инцидент, отвлекший внимание обоих.

Пьер де Галь подошел поближе к толпе дикарей, которые прыжками и скачками праздновали возвращение Нирро-Ба. Он увидал белого дикаря Кайпуна и остолбенел от удивления.

– Тысячу залпов! – прошептал он Фрикэ, который шел сзади. – Толкуют о привидениях, а я теперь сам готов уверовать в воскресение мертвых.

– Что такое, матрос?

– Несмотря на всклокоченную бороду и длинные волосы этого оборванца, я готов признать его сыном моей сестры Жанны… Право, я уже не удивляюсь наивному легковерию дикарей.

– А знаешь что… – сказал Фрикэ, – это, пожалуй, правда… Я, конечно, не могу тебе сказать наверняка… но этот человек…

– Особенно похожи глаза… тот же взгляд, добрый и спокойный… совсем как у нее.

– Да ты послушай, что я говорю. Этот человек не австралиец. Он потерпел кораблекрушение, и его приютили дикари. Это было довольно давно. Он почти полностью одичал, но мне все-таки удалось кое-что узнать у него.

– Стало быть…

– Он был юнгой на «Беллоне».

Пьер вскрикнул или, вернее, гаркнул что есть мочи:

– Юнгой на «Беллоне»!

– Да. У него на руке есть клеймо. Два слова. Вероятно, его имя и фамилия. Прочесть еще можно.

– Имя и фамилия! Это не…