Красноармейцы хотя и устали, совершив в морозную ночь многокилометровый марш, однако же за дело взялись дружно. Мерзнуть никому не хотелось, да и работать можно было только ночью. И землянка стала преображаться буквально на глазах. Откуда ни возьмись, появилось даже ведро со свежей водой и потертое квадратное зеркало - этот необходимейший во время бритья предмет "роскоши". Самая большая дыра в землянке, в которую дул северный холодный ветер и залетал снег, была заделана куском оконного стекла, найденного в развалинах жилого дома, остатки которого торчали из сугробов снега, как торчат обычно останки выброшенного волной на мель потерпевшего крушение корабля.

И землянка, показавшаяся вначале полностью непригодной для жилья, преобразилась, в ней даже стало уютно. От раскалившейся железной печи потянуло приятным теплом, и людей стало клонить ко сну. Наконец раздалась команда: "Можно отдыхать!" Правда, тут же Герасимов добавил строго: "Выходить за пределы помещения только по крайней нужде. Из траншей не высовываться. Соблюдать строжайшую маскировку!"

Не прошло и десяти минут, как бойцы отделения, за исключением дежурного, ефрейтора Михайлова, начали похрапывать. А Михайлов, чтобы не уснуть, свернул "козью ножку" и, устроившись поудобней у входа в землянку, закурил, вынул из кармана полученное перед дислокацией недочитанное письмо из Тобольска, куда эвакуировалась еще в первую блокадную зиму жена, и только принялся было за чтение при тусклом свете коптилки, как в траншее послышались приближающиеся торопливые шаги, низкая дверь, занавешенная плащ-палаткой, распахнулась, и на пороге показалась коренастая фигура командира полка Героя Советского Союза полковника Краснокутского. За ним в землянку шагнул вестовой комполка, ефрейтор Архипов. Звали его Петром. В попку он слыл смелым, находчивым и вездесущим - под стать своему командиру. Любил разыгрывать из себя чапаевского "Петьку".

Михайлов встал и начал докладывать. Но командир полка прервал его: "Не надо. Разбудите бойцов". Однако хлынувший в землянку за вошедшими поток холодного воздуха и разговор командира с дежурным разбудили людей. Первым поднялся командир отделения Герасимов, за ним - остальные. И тут же расселись у стенки, протирая заспанные глаза и с удивлением разглядывая пришельцев. Старожилы полка знали привычку своего командира так вот неожиданно появиться, побыть среди бойцов час-другой, а то и заночевать у них. Это позволяло ему хорошо знать настроение людей.

- Молодцы. Хорошо устроились, - одобрил командир полка.

- Ребята любят устраиваться с комфортом, - похвастался Герасимов. - Им только команду подай - приволокут хоть самого черта.

- Черта приволакивать не надо. А то, что умеете создавать удобства для отдыха, похвально. - Краснокутский внимательно оглядел сидящих в ряд бойцов. - Землянка-то хорошая, а вот как у вас на душе? - спросил он.

- Все в порядке, товарищ полковник, - доложил Герасимов.

- Товарищ командир, с какой целью сюда прибыл полк? - спросил Ботин, который не терпел неясностей. - Будем держать оборону или наступать?

Герасимов сердито посмотрел на Ботина, мол, чего суешь нос не в свое дело, но, увидев, что командира полка вопрос не возмутил, и сам не удержался, чтобы не спросить:

- Долго ли, товарищ полковник, ждать главного события?

- Недолго. А вы к нему готовы?

Ему хотелось услышать не о том, как тактически подготовлены люди, это он хорошо знал без Герасимова, его интересовал их психологический настрой: готовы ли в любую минуту ринуться на врага?

Первым заговорил Михайлов, участвовавший в первых боях в районе села Ивановского, когда дивизия, укомплектованная из ополченцев, только еще приобретала опыт.

- Мы готовы к тому, о чем вы спрашиваете, - сказал он спокойно, как бы прислушиваясь к собственным своим словам. - Мы давно ждем этого часа, чтобы расплатиться с фрицами за их злодеяния, за страдания ленинградцев.

Михайлов умолк. Молчали и остальные. Видимо, слова Михайлова задели каждого за душу.

- Что думают остальные? - после небольшой паузы спросил Ефим Маркович.

- У всех руки чешутся, - бросил коротко боец Максим Мельников. - Я разделяю мнение Михайлова. Пора и под Ленинградом наказать фашистских преступников.

- Я казах, - поспешно заговорил Имбердеев. - Когда уезжал на фронт, земляки наказали: "Воюй, сынок, честно. Казахстан и Россия - одна семья". Я рад, что попал в Ленинград, воспетый акыном Казахстана Джамбулом... У меня на груди медаль "За оборону Ленинграда". В бою я докажу, что не зря ношу ее.

Краснокутский был доволен настроением в отделении Герасимова. Сказано было мало. Но и те немногие, скупые слова, которые он услышал, обрадовали его. Он понимал и чувствовал также, что люди напряжены и волнуются в ожидании предстоящего сражения. Кто-то из них погибнет. Жаль. Хорошие люди. Они еще молоды, полны сил и мечтаний. Им бы жить и жить. И вот пуля или осколок снаряда может оборвать жизнь любого из них...

Взгляд Краснокутского остановился на Михайлове, которого он знал лучше других. Таких, как Михайлов, первых бойцов Московской заставы, в полку оставалось совсем немного. Михайлов трижды был ранен и трижды добивался возвращения в свой полк, терпеливо и честно неся бремя рядового солдата. Он мечтает дойти до Берлина и победителем вернуться в свой родной город, на свою знаменитую "Электросилу". Все, о чем думал сейчас командир полка, сидя напротив двенадцати своих бойцов, побуждало его сказать им такие слова, чтобы у каждого из них потеплело на душе, чтобы еще острее они осознали, как необходима победа под Ленинградом, в условиях, когда на других фронтах враг отступает, откатывается на Запад, усеивая путь своего отступления тысячами трупов, разбитых танков, орудий и машин.

- Дорогие мои друзья, бойцы Московской заставы, войска Ленинградского фронта в ближайшие дни перейдут в решительное наступление. В рядах наступающих будем и мы с вами, наша дивизия, созданная в Московском районе, на границе которого мы сейчас находимся. - Голос у Краснокутского звучал торжественно.

Бойцы внимательно слушали его. И он продолжил уже более спокойно и тихо, стараясь, говорить так, как говорит обычно отец, благословляя своих сыновей на ратный подвиг:

- Мы с вами - защитники города, который носит имя Ленина. Мы гордимся тем, что нас называют ленинградцами. А фронтовик-ленинградец - не простой воин. Это воин-герой. Да и само слово-то "воин" какое! В нем заложен глубокий смысл. Это человек, который выполняет самую святую миссию перед Родиной. Не случайно наши люди произносят это слово с особой теплотой. Нашими воинами гордятся матери, благословившие своих сыновей на подвиг. С гордостью слово "воин" произносят школьники, вырезая из газет и журналов фотоснимки отличившихся воинов и наклеивая их в школьные альбомы. Фронтовик сейчас - самая нужная и уважаемая профессия в стране. Ему почет и уважение... Я вижу у многих из вас на груди медаль "За оборону Ленинграда". Такой медали не каждый удостоен. Она вручена лишь активным защитникам великого города на Неве. Пройдут годы. Кончится война. И на эту медаль будут смотреть с глубочайшим уважением как на самую драгоценную награду. Будьте же достойны ее!

Краснокутский встал, пожал каждому руку и вышел. В траншее в лицо ему ударил сильный, колючий ветер со снегом. Но он был в таком напряженном состоянии, когда люди не чувствуют холода. Не надо быть пророком, чтобы сказать: он весь был в мыслях о своих солдатах, которых через сутки должен будет повести в бой.

11

Четырнадцатого января, ранним утром, всех нас разбудили раскаты артиллерийской канонады, доносившиеся из района Ораниенбаума и Финского залива. "Что происходит? - спрашивали мы друг друга. - Неужели фашисты опередили нас?"

Мы были уверены, что наступление начнется здесь, от Пулковских высот, что первым в наступление пойдет 110-й корпус, в который входила и наша дивизия. И вдруг... Некоторое время спустя выяснилось, что первой начала наступление 2-я ударная армия, сосредоточившая свои силы на Ораниенбаумском пятачке. Мудрое решение! Вряд ли фашисты ожидали первого удара оттуда.