Одной из таких мер было создание укрепленных пунктов и образование резервного батальона из рабочих и служащих на Кировском заводе. Учебные занятия в резервном батальоне проводили командиры, выделенные штабом дивизии. Территория завода была разбита на несколько секторов, за каждым из них закреплена специальная рота. На территории завода соорудили доты, снабженные крупнокалиберными пулеметами и противотанковыми пушками. Бойцы и командиры нашей дивизии часто навещали завод, мы устраивали совместные вечера, концерты художественной самодеятельности. Рабочие завода изготовили стальные щитки, сохранившие жизнь многим нашим снайперам, за которыми фашисты установили постоянное наблюдение. Как только они засекали место нашего снайпера, по нему открывался прицельный огонь из пулеметов и автоматов. Именно таким способом они подкараулили нашего лучшего снайпера Дурсуна Ионошвили.

10

В конце 1942 года наша дивизия получила пополнение из среднеазиатских республик и Казахстана. Прибыла небольшая группа, что-то порядка роты. Но сам факт явился знаменательным. Руку помощи Ленинграду протянули далекий Ташкент, Алма-Ата, Ашхабад и Фрунзе.

Парней из Средней Азии и Казахстана разбили на маленькие группы и распределили по ротам. Ветераны дивизии, опытные наши бойцы взяли над ними шефство. Так им легче было привыкнуть к фронтовой обстановке, освоить оружие, научиться воевать.

Посланцев среднеазиатских республик и Казахстана политотдел собрал в клубе для беседы за чашкой чая, и велась она по-восточному, сидя на коврах.

Вспоминаю, как в зимний вечер в дивизионный клуб, оборудованный в жилом доме, группками стали стекаться чернобровые, со смуглыми лицами солдаты. Клуб огласился радостными приветствиями: "Салам алейкум!". А из большой комнаты, пол которой был устлан коврами, доносилось позвякивание посуды. Это начпрод полка Гирштель с группой самых красивых сандружинниц расставлял на специально изготовленных по этому случаю низких столиках чайники с кипятком и крепкой заваркой.

Прежде чем войти в комнату с коврами, в коридоре снимали не только полушубки, но и валенки. Садились на ковер по-восточному, скрестив ноги. У гостей эта процедура не вызвала затруднений - они чувствовали себя как дома, улыбались от удовольствия. А вот мы, ленинградцы, оказались "не в своей тарелке". Никак не могли подобрать под себя ноги, да еще скрестить. У меня они никак не слушались, поминутно выпрямлялись. Скоро заныла от непривычки и спина. Но терпел. Инструктор-информатор политотдела Илья Мирлин и редактор дивизионной газеты Валентин Мольво, которым надо было записывать беседу, умоляли, чтобы им разрешили сесть на стулья. Но им в этом было отказано: никаких исключений. Больше всех извелся заместитель командира 141-го полка по политчасти В. И. Белов. Полная его фигура с трудом согнулась, когда он садился на пол. Чтобы не свалиться на бок и чтобы не вытягивались вперед ноги, он крепко ухватил их руками, прижав колени к груди. Скоро с его раскрасневшегося лица покатился пот.

Когда все расселись, я произнес вступительную речь, поздравил представителей братских республик, ставших защитниками Ленинграда, и рассказал о нашей дивизии и ее традициях. После этого девушки внесли бидоны с чаем и заполнили ими белые фарфоровые чашечки. Чай был вкусный, и пили его все с явным удовольствием. Когда бидоны опустели и пустые чашечки были убраны, слово попросил казах Алдынев. Под общее одобрение он прочитал стихи Джамбула, посвященные Ленинграду. Затем говорил узбек, старший лейтенант Каримов.

- Ташкент - хорошо, а Ленинград - очень хорошо, - сказал он под общее одобрение. - Ташкент - город гостеприимный. После войны приезжайте к нам. Чай будем пить, кишмиш будем кушать!

Затем он вынул из кармана тюбетейку, расправил ее и под улыбки присутствующих надел мне на голову со словами:

- А мне дали шапку-ушанку. В ней я чувствую себя как под солнцем Узбекистана.

После этих слов Каримов замялся - собирался, что сказать. Потом выпрямился и серьезно добавил:

- Нас, народов, в стране много - больше ста национальностей. Родина же одна. Сто всегда защитят одну... Русские и узбеки воюют вместе. Это хорошо. Дустлик! (Дружба).

И Каримов поклонился.

Такой же образной была речь таджика Абильмоджанова. От имени своих земляков он дал клятву, что они честно выполнят свой воинский долг, вместе с русскими защитят великий город Ленина.

В конце беседы, которая затянулась допоздна, мы с Беловым представили парням с востока лучших снайперов-истребителей дивизии. Была здесь и Мария Кошкина. Когда она встала и показала свою винтовку, из которой уложила уже много гитлеровцев, все зааплодировали. Девушка-истребитель - у новичков это вызвало неописуемый восторг.

- Вот с такими бойцами, - воскликнул Белов, - мы скоро скажем Гитлеру: "Капут!"

В тон реплике Василия Ивановича кто-то из узбеков, перефразировав восточную пословицу, громко произнес под общий смех: "Сегодня Гитлер на седле, а завтра седло будет на Гитлере".

Так закончился этот интернациональный вечер. Стали расходиться по своим подразделениям. Молодые бойцы, еще не отвыкшие от тюбетеек и халатов, в шубах, валенках и теплых шапках-ушанках пока чувствовали себя стесненно. Шапки налезали им на глаза, а шубы свисали с плеч...

Парни из республик Средней Азии и Казахстана выполнили свою клятву. В боях, которые вела потом дивизия, они показали себя с наилучшей стороны. Многие стали снайперами-истребителями. Сын узбекского народа Каюм Рахманов в совершенстве овладел стрельбой из пулемета. Жаль, что славный патриот не дожил до победного дня, который он добывал своим воинским мастерством. В одном из летних боев 1943 года он погиб.

11

Вечер в клубе утомил меня, и я сразу отправился в свою маленькую комнатку, в которой работал и жил. Она, конечно, не отапливалась, и в ней был жуткий холод. Поэтому сверх ватного одеяла я набросил на себя овчинную шубу и плащ-накидку. Лег и тут же уснул. Проснулся рано, еще до рассвета, бодрым и отдохнувшим. Да и настроение было приподнятое. Нас, политработников, всегда радовала удачно проведенная политбеседа с бойцами. А тут была не просто беседа, а настоящий интернациональный вечер, скрепивший узы братской дружбы в борьбе с ненавистным врагом.

Только собрался встать, как услышал свист снаряда и в то же мгновение почувствовал такой удар в стену, что дом "заходил ходуном". Взрывной волной вырвало раму, зазвенели разбитые стекла, посыпались куски кирпича...

Снаряд угодил в стену дома чуть выше окна моей комнаты. Сколько раз я висел на волоске от смерти. Был на волоске от нее и сейчас. Но всегда ли "счастье" будет охранять меня, ходить за мной по пятам?

Утренний снаряд еще и еще раз напомнил, что враг не унимается, что его можно угомонить лишь ответными ударами и в конечном счете полным разгромом. И такой час близился. Понимали это не только мы, но и фашисты.

Очень хорошо в те дни выразил наши чувства поэт Вадим Шефнер, работавший в то время в одной из армейских газет)

Мой город непреклонен и спокоен,

Не ослеплен слезами взор сухой.

Он темными глазницами пробоин

На запад смотрит в ярости глухой.

Он гордо ждет назначенного срока,

Чтоб, все сметая на своем пути,

Внезапно, справедливо и жестоко

Все счеты с неприятелем свести.

Да, об этом дне мечтали мы все. И не только мечтали, но и действовали, настойчиво уничтожая врага, заставляя глубоко зарываться в землю, прятаться в бетонных укрытиях.

Никогда мы не чувствовали себя так уверенными в победе, как в зимние дни 1942-1943 годов, обороняя один из важнейших участков фронта на юге Ленинграда. Советские войска перешли к решительным действиям на многих фронтах. Добивалась под Сталинградом армия Паулюса. Настал черед и под Ленинградом.

Мы с огромным волнением услышали и увидели, как 12 января 1943 года в 9 часов 30 минут - более чем за два часа до сигнала в атаку - дрогнула земля от громового удара артиллерии двух фронтов - Ленинградского и Волховского, а также Краснознаменного Балтийского флота. Шквал снарядов, выпущенных из четырех тысяч пятиста орудий и минометов, разрезал полумрак северного зимнего утра. Левый берег Невы, где они падали, был в сплошном огне разрывов. Стоял несмолкаемый гул. Всесокрушающий артиллерийский огонь потряс врага.