— Ба! — скромно отвечал молодой человек. — Всего-то нужно немного методичности и внимания. А вот и еще один… Хм! Никак не ожидал увидеть его здесь. Ей-богу, очень странно! Такие следы оставляет большой муравьед.
Наш старый приятель Мишо давно приучил нас к своим отпечаткам… Ошибка исключена. Вот выступы от передних когтей, подвернутых на подошвах ног.
— А вот и отпечатки задних лап, которые опирались на почву…
— Верно! Но, Шарль, не замечаешь ли ты некоторую странность, может быть, единственную?
— Нет, а что здесь необычного?
— А то, что муравьеды, как и все стопоходящие животные, идут иноходью, то есть одновременно передвигают ноги с одной, потом с другой стороны. А этот почему-то брел шагом, ноги двигались по диагонали, раздельно.
— Значит, ты полагаешь, что этот муравьед…
— Я ничего не полагаю. Просто констатирую аномалию, и это дает мне тем больше пищи для размышлений, что след муравьеда — единственный, который мы обнаружили… Надо бы понаблюдать за этим зверем. Завтра увидим, что думает на этот счет наш новый друг Матао.
При звуке своего имени пес завилял хвостом, а потом пустился вскачь вокруг сассафра. Он примчался через полминуты. Морда измазана чем-то красным, словно он окунул ее в кровь.
— Ты погляди… краска руку!
Пес мотался взад-вперед, призывая Шарля следовать за ним.
Молодой человек отлучился и почти сразу же появился снова, держа в руках сосуд с индейским орнаментом. Тыквенную бутылку, еще хранившую остатки краски руку, разведенной на растительном масле, скорее всего бросил здесь какой-то индеец, совершавший ритуальный туалет.
— Вот видишь, — сказал юноша брату, — это, должно быть, индейцы.
— Находка лишь доказывает, что краснокожие были здесь, но я не менее убежден в присутствии белого. К тому же бутылка мне кажется весьма подозрительной. Ну подумай сам, как это люди, столь заботливо уничтожающие мельчайшие следы своего пребывания, вдруг не заметили пропажи такого предмета… Либо я сильно ошибаюсь, либо эту бутылку специально оставили, чтобы ввести нас в заблуждение, убедить, вроде здесь была только группа краснокожих…
— Раз дело обстоит так, возвращаемся к лодке. На первый случай мы знаем уже достаточно.
Недоумение робинзонов только возрастало от обилия предположений, порожденных последней находкой. Они устроили домашний совет и единогласно решили стать на ночлег на месте, только что покинутом незнакомцами. О том, чтобы провести ночь в шлюпке, нельзя было и думать. Мадам Робен, падая с ног от усталости, нуждалась в нормальном отдыхе. К тому же центральное место в лодке занимал раненый, спавший на подстилке из листьев, а для второй постели места не хватало.
Решили разделить отряд на две части. Робен, его жена, Эдмон, Эжен, Шарль и Ломи останутся на земле, и Матао с ними. Охрану лодки доверили Никола, Анри и Башелико. Они по очереди будут нести вахту и заодно присматривать за Дю Валлоном. Оставленный на свободе бернаш предупредит робинзонов о любом подозрительном движении.
Наметив план действий и распределив роли, восемь мужчин с привычной ловкостью принялись сооружать не одну, а сразу две хижины. Они скрупулезно изучили местность и выбрали самые крепкие деревья, способные противостоять такой катастрофе, которая некогда чуть не стоила жизни Робену и его сыновьям.
К наступлению ночи оба укрытия были готовы. Одно заметное издалека, его воздвигли на месте столь поспешно загашенного костра. Другое, напротив, тщательно замаскировали лианами и зеленой массой ветвей. Легкие хижины находились метрах в сорока друг от друга, и между ними расчистили довольно широкий проход, позволявший из второго укрытия видеть абсолютно все, что происходит в первом. В обоих раскинули гамаки, потом семья в полном сборе поужинала в стоявшей на виду хижине, в центре которой пылал огонь. Его должны были поддерживать всю ночь. Когда пришло время укладываться спать, робинзоны бесшумной волчьей походкой перебрались в другую хижину. Самый изощренный глаз не различил бы ее в ночной темноте даже в трех метрах.
Ломи остался один возле костра, которому умышленно дал погаснуть, а затем, пользуясь темнотой, натолкал веток и листьев в койки, подвешенные к балкам, имитируя спящих там. После чего навалил на тлеющие угли несколько охапок сухих толстых поленьев и присоединился к семье, в беззвучном смехе корча хитрую негритянскую гримасу.
— Все в порядке, Ломи? — Робен понизил голос до шепота, обращаясь к молодому негру.
— Все готово, муше, бонбон… Если злые люди придут в ту хижину, они поймаются на крючок…
— Очень хорошо, дитя мое, теперь ложись спать. Я первый заступаю на дежурство, на один час. Меня сменит Шарль, потом Эдмон, потом Эжен. Ты станешь на пост в предутреннее время.
Крик совы донесся со стороны лодки. Этот сигнал Анри подавал с таким совершенством, что на него нередко откликались и птицы. Крик означал, что на борту все спокойно. Ломи ответил длинной птичьей трелью, затем лагерь погрузился в тишину.
Европейцы с большим трудом привыкают к необычайной протяженности тропических ночей. Это бесконечное и монотонное чередование часов крайне изнурительно. Полная темнота — ни зари, ни сумерек, — и она длится двенадцать часов в сутки, с первого января до тридцать первого декабря! Смертная мука! Тем более что при всегда одинаково высокой температуре жителям тропического региона неведомы ни мягкие осенние вечера, ни свежие летние рассветы умеренной зоны. Так что если утомленный лесным бездорожьем путник за шесть или семь часов крепкого сна восстановит свои силы, то бессонница подстережет его уже в два часа утра и приневолит к слушанию импровизированного концерта, который еженощно закатывают дикие обитатели леса.
Если какой-нибудь добавочный повод — приступ лихорадки, чрезмерная усталость, неотложное дело — присоединяется к обычным волнениям, то ночь в лесу способна привести в отчаяние.
Хотя и давно привыкшие к этой видимой аномалии ночей, по-зимнему долгих и по-летнему знойных, робинзоны, угнетенные неопределенностью нависшей угрозы, испытывали ту смутную тревогу, от которой не может избавиться даже самый закаленный характер. И бессонница терзала их в первую половину ночи; они долго крутились в своих гамаках, прежде чем оказаться в сладких объятиях сна. Наконец усталость и треволнения взяли свое, они мирно заснули к тому моменту, когда очередь нести вахту подоспела для Ломи.
С прямым торсом присевший на корточки негр подпер обеими руками слегка склоненную голову и сторожко вглядывался в темноту. Его поза была очень характерна для людей черной расы. Он не отводил взгляда от светлого пятна очага в центре легкой конструкции соседней хижины, а напряженный слух его пытался различить посторонний звук в тихом шелесте и бормотании ночного леса.
Вахта длилась уже четверть часа, когда Ломи почудилась какая-то тень, медленно выходившая из темной зоны деревьев… Действительно, она выдвинулась к полянке, освещенной отблесками очага. Непонятная тень удлиненной формы остановилась на границе светлого пятна и как будто пыталась заглянуть внутрь хижины. Этот силуэт не мог принадлежать человеку. Он скорее походил на огромное четвероногое, а мелькавшие блики огня придавали ему временами фантастические размеры и очертания.
— Ого! — тихо пробормотал Ломи. — Да кто ж он такой, этот зверь?..
Матао подполз к негру, тихо скалясь и навострив уши, готовый пружиной ринуться вперед.
Человек или животное, но явно одушевленное существо, сделало еще два шага, и бони с удивлением увидел, что оно было увенчано длинным и широким султаном, который странно колыхался и покачивался.
И снова, растянув рот до ушей, бони залился беззвучным смехом. Он осторожно взял ружье, зарядил его, нажимая пальцем на курок, чтобы избежать клацанья пружины, и не спеша приложил к плечу. Дрова вдруг ярко вспыхнули, и негр узнал громадного муравьеда. Судя по всему, животное пребывало в состоянии экстаза. Движения султана имели особое значение. Радостно-возбужденное состояние выражалось этими прихотливыми наклонами огромного хвоста.