Когда небо на востоке чуть забелело, усталый малыш уже дремал в укромной ямке, далеко от родного гнезда. Почудились ему сквозь сон шорох промерзшей травы и шлепанье чьих-то лапок. То перебирался на новое место один из его маленьких братьев. Тот же мудрый инстинкт заставил и других зайчат поодиночке искать убежище вдали от гнезда…
…Бесшумно скользит по лесу рыжебокая лисица, рыщет по кустам поджарый, оголодавший за зиму волк. Останься малыши на месте, живо нашли бы их хищники по следам матери-зайчихи. А теперь — попробуй найди! Сами зайчата ничем не пахнут: потовые железки у зайцев на лапках, а у новорожденных они и там закрыты. Значит, по следам зайчонка и сама мать найти не сможет. Только движением мог бы выдать малыш свое присутствие, но он затаился, не шелохнется. Уткнул лобастую головку меж передних лапок, уложил ушки на спине и совсем слился рыжей шубкой с бурой кучкой листвы: наступишь — не заметишь! Даже утреннему солнцу и то не удалось обнаружить убежище зайчонка. Так и остался малыш лежать невидимый среди кучи лесного мусора.
Обогрелись под солнцем деревья и начали сбрасывать с себя ночные наряды. То здесь, то там с хрустальным звоном разбивались сосульки, шлепались хлопья инея.
Натерпелся же зайчонок страху! Когда же рискнул, наконец, открыть глаза, то не узнал лужайки. Легкий прозрачный парок плыл над ней. Журчал на дне оврага проснувшийся ручеек. Исчез без остатка серый иней, и на каждой травинке, на ветках повисли сверкающие капли и стреляют во все стороны разноцветными лучиками.
Лежит зайка, головы не поворачивает, но все кругом видит — и спереди, и с боков, и сзади (так уж интересно глаза у зайцев устроены). Из трещины в коре выполз жучок-бронзовичок. Сверкнул на солнце бирюзовыми надкрыльниками, выпустил крылышки — совсем было лететь собрался. Однако не решился. Втянул крылышки обратно, пошевелил усиками и юркнул опять в свою щелку. Вот замелькала сбоку бабочка-крапивница, села на былинку и греется на солнышке.
Много перевидел зайчонок в первый день своей жизни, лежа в тайном укрытии, и не раз сжималось от страха его крошечное сердечко.
Посудите-ка сами. Прилетела взъерошенная ворона, села на березу, как раз над зайкой. Почистила тяжелый клюв о ветку и нацелилась хищным взглядом вниз. Малыш так и замер: вот-вот соскочит разбойница на землю. Долбанет страшным клювом в голову — и конец. Но, видно, хорошо замаскировался зайка. Каркнула ворона, оттолкнулась от ветки и полетела восвояси.
Только было успокоился маленький отшельник, как вдруг кто-то шевельнулся у него под брюшком и, с шумом взметнув шуршащие хрусткие листья, шарахнулся в сторону. То проснулась от зимней спячки увертливая ящерица.
Но самое страшное случилось под вечер. Вначале послышался треск раздвигаемых сучьев, затем гулко задрожала земля под тяжелыми копытами, и лесной великан — сохатый, высоко поднимая голенастые ноги, торжественно прошествовал через поляну.
Всему, однако, приходит конец. Кончился и этот непомерно длинный весенний день, полный волнений и страха. Длинные тени исполосовали лесную поляну. В голубых сумерках засеребрился молодой месяц.
Ночью зайка почувствовал себя смелей: потянулся, расправил онемевшие лапки, повертел головой. Но покинуть свое укрытие не посмел и ночью. Инстинкт подсказал ему, что маленьким зайчатам полагается лежать неподвижно…
Не зря забрал он в дорогу такой солидный запас материнского молока. Прошла вторая ночь, третья, а зайчиха-мать все не появлялась. Бока у зайчонка опали, животик подтянулся к самому позвоночнику. А матери все нет и нет. На четвертую ночь муки голода сделались невыносимыми. К утру малыш стал замерзать. Он завозился в своем укрытии, расшвырял листья, поднялся на задние лапки и, не обнаружив поблизости кормилицы, сам пустился на поиски.
Настороженно молчал ночной лес. Темные тучки набегали на луну, и по склону оврага проносились пугающие тени…
Долго бродил зайчонок по лесу, вздрагивая и замирая при каждом шорохе. Спускался он на дно оврага, где приглушенно журчал ручей и, шурша, проваливался под ногами хрупкий апрельский снег; снова царапался наверх по крутому склону. И все понапрасну. Не оказалось матери ни в хмуром ельнике, ни в пахучем сосновом бору. Не оставила она следа и между задумчивых берез…
Забрезжил рассвет. На молодых осинках обозначились светлые полоски от заячьих погрызов. Маленький странник осторожно пробирался сквозь вороха хлама, которым всегда бывает завален весенний лес, когда вдруг почувствовал, что кто-то крадется по его следам. Не помня себя от страха, малыш пустился наутек. Но не тут-то было. Сильный преследователь настигал его по пятам. Состязание не могло продолжаться долго. Зайчонок мчался напрямик, дико выбрыкивая задними ногами, скользил, снова стремительно набирал скорость, пока передние лапки не попали под предательский сучок. Несчастный полетел кувырком. Преследователь серой тенью перескочил через него, и зайчонок уткнулся в мягкий живот… зайчихи.
Да, да, это и в самом деле была зайчиха. Она наскоро обнюхала ошеломленного малыша и подставила ему набухшие соски…
Молодая зайчиха, страдая от избытка молока, вторые сутки разыскивала по лесу своих непоседливых детенышей и сама была рада случаю накормить юного скитальца. Так уж ведется испокон веков. По неписаным лесным законам каждая зайчиха оделяет молоком первых попавшихся зайчат, так как найти своих детей не удается ни одной матери.
Кормилица терпеливо сохраняла свою неудобную позу, пока приемыш с закрытыми от наслаждения глазами заканчивал свой запоздалый завтрак. Затем она отскочила в сторону и в несколько прыжков исчезла в лесной чаще. А зайчонок пристроился неподалеку, под поваленной засохшей осиной.
Утро выдалось пасмурное, но теплое. Под мягкими порывами ветра лениво шевелились вверху тонкие ветки осины. По сухому листку рядом с зайчонком щелкнула крупная капля, вслед за ней подальше шлепнулась вторая, потом дробью капли забарабанили по рассохшейся коре поваленного дерева. Начался первый весенний дождь. Это было для зайчонка ново и страшно.
К полудню стало проясняться. Умытый, посвежевший лес засверкал солнечными бликами. От деревьев закурился волнистый парок.
По стволу осины, под которой схоронился наш зайка, кто-то пробежал легкой осторожной трусцой. Вот мелькнула в воздухе рыжая шуба, и на землю мягко спрыгнула лисица. Прямо перед собою малыш увидел огромную голову чудовища с широкими стоячими ушами и круглыми желтыми глазищами. Еще миг, и трусишка, не выдержав напряжения, бросился бы бежать. Но инстинкт подсказал малютке иной способ защиты — притаиться! Соскочив с поваленной осины, лисица убедилась, что надежный нос на сей раз попросту надул ее. Под деревом топорщилась куча прошлогодних листьев, и только. Ведь не могло бы живое существо сидеть неподвижно под самым лисьим носом!.. На счастье зайчишки зашуршала где-то неподалеку глупая лесная мышь. Плутовка вмиг подцепила ее зубами и затрусила дальше.
…После дождя буйно пустились в рост травы… Обласканная солнцем земля поспешно одевалась в зеленый весенний наряд. От утренней до вечерней зари звенел в лесу разноголосый птичий хор. По ночам надрывались лягушки в ближнем болотце. После встречи с зайчихой малыш пролежал безвылазно еще три дня. Когда же голод снова начал беспокоить его, он пожевал мягкий росточек, что незаметно вылез из земли рядом с ним, потянулся за вторым, третьим, а ночью выпрыгнул на лужайку и принялся жадно щипать сочную молодую травку… При этом он почувствовал неодолимую потребность в быстрых движениях. Что-то беспокойное, зудящее появилось в его лапках и требовало выхода. Наконец он не смог больше сдерживаться. Высоко подпрыгнув кверху, он встряхнул в воздухе лапками и стрелой помчался через лес. Кровь толчками понеслась по жилкам, ноги превратились в тугие пружинки, и буйный восторг охватил малыша!
Понеслись мимо кусты, замелькали в лунном свете деревья, закружилась голова от медовых весенних запахов… Кто-то шарахается с дороги. Уж не волк ли уступает дорогу взбесившемуся зайчонку? Вперед! Вперед! Но слишком скоро силы оставляют бегуна, и он чуть живой валится под куст.