— Я найду любую сумму.

— К тому же это незаконно. Одно дело — один клиент.

Она в упор посмотрела на меня и вдруг сменила позу, быстрым движением закинув ногу на ногу — так, чтобы я смог оценить их по достоинству; оценивать, между прочим, действительно было что. Я начал понимать Меряча.

— Все равно я сумею отблагодарить вас, — произнесла она с этакой горловой дрожью в голосе и сразу испортила впечатление. Каюсь, разговоры мартовских кошек никогда не были мне по душе.

— Нет, — сказал я. — И оставим это. Тем более, что доктора Меряча я все равно ищу. И постараюсь найти.

— Прошу вас, найдите его! — Теперь в голосе было не мурлыканье, а явное предвестье слез. Господи, до чего же трудно иметь дело с женщинами! Я с радостью променял бы Риту Лани на добрый десяток Ярвилл.

— Но все-таки, Рита, что за человек доктор Меряч? Спокойный? Уравновешенный?

— Безусловно. Самый пунктуальный изо всех, кого я встречала.

— Способный на нелогичные поступки, неожиданную смену планов?

— Нет… Пожалуй, нет. Точно нет.

— Хорошо. Вы знаете, куда направлялся доктор Меряч в день своего исчезновения?

— Как куда? Сюда, ко мне.

— Тогда почему же не вы первой заявили в полицию? Почему это сделала только через три дня администрация института?

— А вы встречали когда-нибудь женщину, которая призналась бы, что мужчина собирался к ней и не приехал? Если это еще не муж, разумеется?

— Вы собирались пожениться?

— Не знаю. Скорее, да. Во всяком случае, я этого хотела. — На этот раз ее искренность была обезоруживающей.

Ну и переходы! Два самых бессмысленных занятия — по крайней мере, у нас в Биармии — предсказывать погоду и играть в карты с женщиной. Никогда не знаешь, что прольется с неба через два часа, и какой ход сделает партнерша через две секунды.

Словом, уезжая из «Детинца», я знал ненамного больше, чем вчера вечером. Было три часа. Расследование длилось уже ровно сутки, а не продвинулся я пока ни на шаг. Само по себе это не было трагедией: мне случалось топтаться на месте и неделями. Но в этой истории я чувствовал, нутром чуял какую-то гнильцу. И больше всего на свете мне хотелось поскорее из нее выкарабкаться. И податься к моим любимым херсонесским камням. На полпути к столице опять пошел дождь.

IV

В контору я вернулся в начале седьмого. Магды сегодня не должно было быть. Почтовая и телефонная информация свелась к двум счетам, оплатить которые я еще десять раз успею. Я соорудил нехитрый то ли обед, то ли ужин — омлет с консервированной ветчиной, сдобренный ложечкой рому, и кофе с крекерами. Пока омлет доходил в духовке, я успел принять душ. И теперь, без особого усердия ковыряя вилкой, размышлял, что же делать дальше.

Судя по словам Риты Лани, Меряч не из тех, кто по настроению мгновенно меняет планы. Значит, крайне маловероятно, что он, направляясь в «Детинец», вдруг взял да свернул на юг и теперь околачивается в гостинице какой-нибудь Горловки. Да и что ему там делать?

Дорожное происшествие можно исключить напрочь — уж его-то родная полиция не прохлопала бы. Дорога контролируется вертолетами, и свались даже мерячев «датсун» в озеро, его наверняка заметили бы. Тем более, что поиск по трассе проводился.

Все остальные версии тоже вроде бы не проходили. Это было очевидно еще вчера.

Значит, остается искать следы. Если не человека, то хотя бы машины. А раз так — придется пощупать Филина. Правда, искать его сейчас бессмысленно: раньше десяти он не появляется. Филин — птица ночная. Значит, часа два можно поспать — кто знает, как пойдут дела ночью.

Приняв это решение, я свалил посуду в мойку, — Магда завтра наведет порядок, — и отправился в «задушевную». Может, сон и сокращает жизнь, но доставляет удовольствие.

В половине десятого я двинулся в обход излюбленных филиновых мест. Во «Фрегате» его еще не было. В «Щах и каше» тоже. Не попался он мне и в «Гамлете» — просторном полутемном подвале, излюбленном месте столичной богемы. Здесь я довольно долго бродил между столиками и даже посидел с четверть часа у стойки, приглядываясь к лицам, искаженным багровыми электрическими сумерками: Филин появлялся тут, пожалуй, чаще всего. Душа у него, видите ли, богемная… Затем я навестил «Берлогу», «Стерлядь золотую» и даже заглянул в диско-бар «Ивушка», более известный в народе как «Бешеный децибел» — название, комментариев не требующее. Здесь я встречал Филина всего один-единственный раз, но на всякий случай посмотреть стоило. Однако поиски мои оказались тщетными. Я вздохнул и двинулся по второму кругу. Половина одиннадцатого для Филина — раннее утро.

Филин был фигурой колоритной. Прозвище свое он получил не столько как производное от имени — Филипп, — сколько за привычку и вывернутым суткам. Днем его никогда и никто не видел. Говорят, он отсыпался где-то в своей норе и вылезал из нее не раньше десяти вечера, чтобы не сходить с горизонта уже до самого утра. Он был идеологом и вдохновителем подпольного автобизнеса. Если у вас угнали машину, то разумнее — увы! — было идти не в полицию, как положено по закону, а к Филину. И за соответствующее вознаграждение машина без единой царапинки возвращалась к вам. В противном же случае перекрашенная, с перебитыми номерами и вполне достоверными — комар носу не подточит — документами она могла всплыть в любом конце не только Биармии, но и всей Конфедерации, от Новгородской республики до Православно-Коммунистической ассоциации народов Приморья. Связи у Филина были развитые. Снабжал он кое-кого машинами с незарегистрированными номерами — этакая прокатная контора уголовного мира. Но сам при любых обстоятельствах оставался чист перед законом, аки слеза младенца. Не раз уже полиция выметала едва ли не всех его шавок и шестерок — мальчиков, за сотню-другую кун готовых угнать любую машину или попросту раздеть ее за тридцать секунд на глазах у изумленной публики, колдунов — автомехаников, преображавших «волги» и «вольво» о таким искусством, что их не узнал бы не только владелец, но и родной завод; наконец, пчелок, собиравших и переносивших информацию и совершавших сделки. На считанные недели деятельность фирмы Филина увядала, но потом сеть возрождалась в прежнем виде и с прежним размахом. Менялись только имена. Не удалось установить даже, как Филин раздает свои ценные указания и каким образом получает причитающиеся ему за общее руководство проценты. Неизвестным оставалось и то немаловажное обстоятельство, работал ли Филин на себя самого или под чьей-то могучей дланью.

Впервые мне пришлось с ним столкнуться в самом начале частно-сыскной деятельности, выполняя поручения нескольких клиентов, хотевших вернуть свои машины и не надеявшихся на помощь полиции. Скажи мне кто-нибудь в курсантские годы, что я буду преспокойно улаживать дела с одним из боссов пусть даже боссов невысокого полета — организованной преступности, — морду бы набил. Был я тогда идеалистом и максималистом, и свою цель видел исключительно в том, чтобы наш маленький народ избавился наконец ото всей этой похабели. Но позже стал понемногу понимать, что все не так просто. В конце концов, даже Филин — тоже наш народ. Да и вообще к сорока годам научаешься уже идти на компромиссы. Не с совестью — этого никому не пожелаю, — но с идеями.

В половине двенадцатого я поймал-таки Филина — в «Гамлете», как и ожидал. Он сидел за столиком с какой-то девицей из тех, что носят разовые сережки из прозрачного пластика с цветными презервативами внутри: мол, ради милого дружка — и сережку из ушка. Я демонстративно прошелся мимо, а потом прочно засел у стойки. Филин прекрасно понял намек. Он вообще умел понимать с полуслова. Иначе не бывать бы ему Филином, гулял бы по свету безвестный мелкий служащий Филипп Дука. Вскоре он взгромоздился на соседний табурет. Заметив его натренированным оком, бармен тут же подошел к нам, хотя перед тем я минут пять тщетно пытался привлечь его внимание.

— Что будем пить? — поинтересовался Филин.