- Завтра надо в Думе быть, - отговорился князь.

- От кумы чашу нельзя не принять" За здравие крестника нельзя не выпить! Твоя чаша, Михаил Васильевич, особая - пожеланье судьбы будущему воину русскому от русского Давида.

-Ай, красно говоришь!- воскликнул хозяин дома князь Воротынский,- Пей, Михаила Васильевич, кумовскую чашу. Пей ради княжича.

И, приникая губами к питю, посмотрел князь Михаил, блюдя вежливость, в глаза Екатерины Григорьевны.

Черны были глаза кумы. Лицом светилась, а в глазах света совсем не было.

"Не пить бы мне этой чаши", - подумал князь и осушил до дна.

Пир шел веселее да веселее, а Михаиле Васильевичу страшно что-то стало, все-то он руками трогал и вокруг себя и на себе. И не выдержал, встал из-за стола и, ухватя жену за руку, взмолился:

- Отвези меня домой, княгиня Александра Васильевна!

Сделался вдруг таким белым, что все гости увидели, как он бел. И тотчас хлынула кровь из носа.

- Льда несите! Пиявок бы! Да положите же его на постель!

- Домой! - крикнул Михаила Васильевич жене. - К Якову скорее! Пусть доктора пришлет. Немца.

Докторов навезли и от Делагарди, и от паря, самых лучших...

Вороны что ли прокаркали, но Москва, пробудившись спозаранок, уже знала: князь Михаила Васильевич отошел еси от сего света. Вся Москва, в чинах и без званий, князья, воины, богомазы, плотники из Скорогорода, боярыни и бабы простые, стар и мал кинулись к дому Михаилы Васильевича, словно, поспевши вовремя, могли удержать его, не пустить от себя, от белого света, но приходили к дому и, слыша плач" плакали.

Удостоил прибытием своим к одру слуги своего царь с братьями. Пришествовал патриарх Гермоген с митрополитами, епископами, игумнами, со всем иноческим чином, с черноризцами и черноризицами.

С офицерами и солдатами, в доспехах, явился генерал Яков Делагарди. Иноземцев остановили за воротами и не знали, как быть, пускать ли, не пускать? Иноземцы, лютеране...

Делагарди страшно закричал на непускальщиков, те струсили, расступились.

Плакал генерал, припадая головой покойному на грудь:

- Не только я, не только Московское царство, вся земля потеряла. А какова потеря, про то мы уже назавтра узнаем.

Слух о том, что князь отравлен, ознобил Москву не сразу. Но к вечеру уж все точно знали: отравлен. Кинулись к дому Дмитрия Ивановича Шуйского кто с чем, но хватая что потяжелее, поострей, а там уж стрельцы стояли, целый полк.

Вотчина рода Шуйских и место их упокоения в Суздале. Но в Суздале сидел пан Лисовский. Хоронить Скопина решили временно, в Кремлевском Чудове Архангело-Михайловском монастыре, а как Суздаль очистится от врагов, то туда и перенести прах покойного.

Пришли сказать царю о месте погребения.

Шуйский сидел в Грановитой палате, один, за столом дьяка.

- Так, так, - говорил он, соглашаясь со всем, что сказано было.

И заплакал, уронив голову на стол. И про что были те горькие слезы, знали двое: царь да Бог.

И поплакав, Шуйский вытер глаза и лицо и позвал постельничего с ключом, и тот привел человека в чинах малых и совсем почти безымянного, но царю нужного.

- Они боялись, что он будет царь, - сказал Шуйский тайному слуге. - И они - нет, никогда, а он уже нынче будет среди царского сонма. Ступай и сделай, чтоб было по-нашему.

И запрудили толпы народа площади Красную и Кремлевскую. И звал народ царя, и кричал боярам:

-Такого мужа, воина и воеводу, одолителя многих чужеземных орд, подобает похоронить в соборной церкви Архангела Михаила! Да будет он гробом своим причтен к царям, ради великой храбрости и по делам великим.

Царь Василий Иванович, услышав народный глас, повелел тотчас:

- Что просят, то и сотворите. Был он наш, а теперь он их, всея России возлюбленное чадо.

Похоронили князя Михаила Васильевича СкопинаШуйского в каменном саркофаге в Архангельском соборе в приделе Обретение честные главы пророка Иоанна Крестителя.

Сыскался и прорицатель. Сказывал, что на Пасху был ему сон. Будто стоит он, приказной писарь, на площади между Успенским и Архангельским соборами и смотрит на царские палаты. И один столп в этих палатах вдруг распался, и хлынула из него вода, черная, как деготь.

Народ, слушая, вздыхал:

- Где ты ране был со своим сном? Пал столп русского царства. Нету у нас, горемык, князя Михаилы Васильевича. И как мы без него будем подумать страшно.