– Серьезно говорю!

– И я серьезно. Люди всегда сажали под замок сумасшедших идеалистов вроде твоего Стена, чтобы те слишком много глупостей не делали.

– Хватит зубы заговаривать. Что с Лешкой? – спросила Лена.

– Ничего особенного. Немного барахлит ожерелье. Я ему даю новую настройку.

Роман вывел Лену в гостиную, прикрыл дверь, чтобы Тина не услышала их разговор.

– Стен в самом деле здесь. И дела его плохи. Беловодье высосало из него силы. Но я держу его в кабинете, там все колдовские связи перекрыты.

Лена побледнела.

– Что?

– Стен даровал длинное ожерелье Беловодью. Ограда города мечты – его плоть, понимаешь? В последний раз Стен слишком долго там пробыл. Теперь Беловодье забирает его силы.

– И что… что делать? – Лена рухнула в кресло-качалку.

– Постараюсь что-нибудь придумать. Но к нему нельзя. Ни тебе, ни, тем более, Казику. Лешка забирает силы у любого, кто обладает ожерельем. Я, впрочем, не поддаюсь, – соврал Роман.

Лена молчала. Колдуну показалось, что она ничего не понимает из того, что он говорит.

– Слышишь?! – почти выкрикнул Роман.

– Что? – Она будто от сна очнулась.

– Возьми меня за руку и слушай. – Он снял блокировку со своих мыслей. Лена заколебалась. – Так слушай же! – приказал колдун.

Она осторожно вложила ладошку в его ладонь. Роман стиснул пальцы так, что она вскрикнула.

– Слушай, – повторил он.

Теперь Роман был почти уверен, что Иван Кириллович подарил Лене ожерелье вовсе не для того, чтобы позвать ее в круг избранных. Нет и нет. У этой простушки была совсем другая роль. Если Стену не хватило бы сил для поддержания Беловодья, Лешка должен был забрать эти силы у влюбленной в него девчонки. Теперь господин Вернон был уверен, что Алексея гнал прочь от Лены его скрытый дар предвиденья и нежелание ставить девушку по удар. Колдун не приворожил строптивого, а всего лишь снял внутреннюю блокировку. И Стен не смог устоять. А теперь Беловодье высосало из него жизнь. Почти.

Роман разжал пальцы.

– Казик! – сдавленно выкрикнула Лена и рванулась к двери.

Колдун заступил ей дорогу. Она попыталась его оттолкнуть, не смогла. Ударила кулаком в грудь. Роман схватил ее за руки. Он не слышал в тот миг ее мысли – не хотел.

– Пусти! – Лена яростно вырывалась.

– Пока Алексей там, в кабинете, вам ничто не грозит. Ни ребенку, ни тебе.

– Врешь!

– Клянусь водой!

– Вы все, все врете! И Гамаюнов твой! И ты! Сволочь! Пусти!

Колдун разжал пальцы, Лена рванулась наверх, в спальню, к ребенку. Сейчас кинется собирать вещи. А может, так и лучше? Что если колдовская защита не выдержит? Тогда Стен вмиг их прикончит – и жену, и ребенка. Впрочем, если вырвется, то никакие километры, их разделяющие, не спасут – все равно достанет.

– Роман! Тут тебе звонят. – Тина приоткрыла дверь в гостиную.

– Кто?

– Слаевич. Сказал, что у него звездный час намечается. Вот-вот грянет. Он Чудодею позвонил, а тот ушел куда-то. Слаевич тебя зовет. Срочно!

– Скажи, буду! – пообещал Роман и кинулся со всех ног из дома.

Земляной колдун Слаевич был единственным, о ком точно было известно, что он «обручен».

Из всех темногорских колдунов один Слаевич числился не самовластным колдуном, но лишь спонтанным. Бывали дни – и немало – когда никакого колдовского дара у него не обнаруживалось. И жил он в такие дни, как все. Пил, как другие, курил и на окружающих не смотрел ослепшим внутренним оком. В такие дни простой человек, без дара, мог легко его обмануть.

Но случались дни, когда он почитал себя самым могущественным колдуном в Темногорске. Тогда Слаевич излечивал не только насморк, лишай, волчью пасть, эпилепсию и сколиоз; но и слепые от рождения у него прозревали, глухие начинали слышать, потерявшие память вспоминали все до последней мелочи. В такие дни излечивалась лейкемия, раковые опухоли третьей и даже четвертой стадии распадались и исчезали без следа вместе с метастазами.

Но таких «звездных» дней в году набиралось у Слаевича от силы семь. И еще случались десятка три, когда чудесная сила шла «с мутью», то были дни для излечения экземы и заикания. Но ради этих пяти или семи сумасшедших дней и жил Слаевич. Простые дни, временной мусор, шлак жизни, его не интересовали, которого всегда в избытке.

Прежде Слаевич учительствовал. То есть жил вроде как с целью, но мерзко. Работа раздражала, зарплата нищенская позволяла лишь не умереть с голоду. Халтурить было стыдно, а хорошо работать – невмоготу. Пил Слаевич много, в долг занимал, у кого попало, – то есть, кто даст. Раз по пьяни свалился в канаву и чуть не утонул. Хорошо, Роман Вернон проходил мимо и его из той канавы вытащил.

А на другой день случился у Слаевича впервые звездный час.

Весенний день, когда снизошло на него откровение, Слаевич запомнил поминутно. Вернее, не с самого утра – не яичницу подгорелую и кусок засохшего хлеба, да спитой чай, и не ругань с соседкой… Нет, это сберегать в памяти не стоило. Запомнил Слаевич все с того мига, как уселся он на подоконник, к раме спиной привалился и мир Божий стал обозревать. Солнце светило ярко и жарко по-летнему, а деревья вокруг стояли голые, и стыдно было почему-то на их наготу пялиться. Сад под окнами был перекопан – соседка готовилась пересаживать кусты и яблони. Черная жирная земля лежала, как нарезанный ломтями хлеб, и парила. И вот глядел учитель на приготовленную для дерева яму, и вдруг что-то ударило Слаевича под ребра. Соскочил он с подоконника, кинулся к буфету, схватил две восковые свечи, сунул в карман и побежал во двор. Отчаянно щелкая умирающей зажигалкой, зажег свечи и в землю воткнул. Что он в те минуты, пока свечи горели, шептал, о чем молил, не запомнилось. Что-то губы произносили – на то они и даны человеку, чтобы вечно друг о дружку шлепать да воздух выдыхать. И шепча только что придуманные заклинания, Слаевич стал втирать себе в бок влажную черную землю. Будто когтями у него заскребло внутри, будто там кто-то живой был и ворочался. В тот миг видел он себя насквозь – сосуды, залепленные холестериновыми бляшками, дряблые мышцы, и главное – печень, уже совершенно ни на что не годную. Слаевич хватал пригоршнями сырую землю и втирал ее в кожу. Уже много времени спустя Слаевич понял, что в те минуты он себя от цирроза печени вылечил.

На следующий день дар его пропал, чтобы вернуться только спустя два месяца.

И стал Слаевич жить от одного своего звездного часа до другого. Возвращение силы он чувствовал всякий раз за несколько дней – начинало его будто мотать из стороны в сторону, на месте не сиделось, все влекло куда-то, а куда – неведомо. Пил он много в такие дни, но водка не приближала звездный час и не отдаляла, а перед звездным днем и не пьянила, пустою делалась – хлебал земляной колдун ее стаканами, будто воду горькую. Зато в избранный день тревога вмиг пропадала, и открывалась Слаевичу поле – да не земное, а небесное. Не земля перед ним лежала, а гряды облаков, и росли на той пашне не злаки, а золотые лучики-копья, и шел он, и собирал их, и чем больше собирал, тем большее мог потом учудить. Сила его обычно редко держалась до вечера – часа через четыре или пять она уже иссякала. Но того, что успевал он натворить в эти часы, хватало на многие и многие легенды.

Если звездный час земляного колдуна совпадал с днем посева, редис или морковь удавались в тот год необыкновенные. Каждая морковина с соседкиного огорода весила не меньше килограмма и сладкая была, как сахар. А редиска во всем Темногорске вырастала размером с кулак, и ни одной пустой или рыхлой, «ватной», – напротив, плотная, сочная, с приятной горчинкой, и лежать могла неделю или две в кладовке, и не вяла. Во время сбора урожая Слаевич обходил жителей Темногорска, наделенных участками, и домой возвращался, катя на тележке овощную добычу. Однажды звездный час совпал с цветением яблонь. И хотя синоптики предсказывали похолодание, заморозков в округе не случилось. Напротив, было тепло по-летнему, яблони в тот год отцвели без всяких оказий, ни медяница, ни тля не тронули деревья. Осенью была одна забота – подпирать отягченные ветви да собирать в корзины и мешки антоновку и штрифель. И это в тот год, когда по всей области яблоневый цвет морозом хватило. Яблок осенью Слаевичу навезли столько, что складывать было некуда. Подвал, чердак, пристройка – все было завалено яблоками и заставлено бутылями с сидром.