Роман подошел и довольно бесцеремонно пихнул своего друга-врага в бок.

– Долго собираешься здесь валяться?

Тот вскинулся, будто его разбудили от глубокого сна, и непонимающе уставился на колдуна.

– Я спрашиваю, долго ты будешь здесь прятаться? Насилу тебя нашел. Лена с ума сходит.

– Ты починил разломы в стене?

– Поставил три заплатки… – Взгляд Романа упал на грудь Стена.

На груди – кровоточащий, но уже начавший заживать с одной стороны шрам. Шрам от меча Колодина. Водного меча. Вот откуда следы крови на рубашке, брошенной в ванной комнате. Шрам шел поперек белых полос – теперь они были отчетливо видны и светились, как во время купания. Шрам, пересекающий двенадцать полос. Догадка показалась столь невероятной, что Роман поначалу не поверил. Сам себе не поверил. Он шарахнулся от нее, понимая, что это примитивная трусость.

Двенадцать полос. Двенадцать разломов в ограде Беловодья. Если смотреть снаружи, длина окружности совсем не велика. А внутри… Неважно, что внутри – здесь действуют совсем другие силы. Как в человеке, надевшем ожерелье, в земле тоже открываются неведомые таланты. Надо лишь создать ожерелье. Длинное ожерелье. И оно появилось. Ожерелье, которое Гамаюнов вырезал из кожи Алексея. Роман содрогнулся от отвращения, от непереносимой внутренней боли. Получается, все это, потрясающе прекрасное, изменчивое, недостижимое, все, чему Роман так отчаянно завидовал – все это из тела живого человека. Как только Иван Кириллович уговорил Лешку на такое? Выходит, сказал: «Для создания Беловодья нужно ожерелье из твоей плоти? Готов, чтобы с тебя шкуру живьем срезали ради создания светлого града?». Разве он мог отказаться? Гамаюнов предлагал Лешке воплотить его мечту. Только и всего.

Роман молчал, глядя на друга. Алексей дернул ртом – кажется, усмехнулся, будто подтверждал – да, не мог. Позволил себя искромсать. На миг Роман ощутил боль Стена. Вся кожа – один сплошной порез. Чудовищная пытка. Пытка? Но во время создания ожерелья боли не бывает. Роман знал это. То есть, когда ведешь лезвием по коже, ожидаешь боли. Но и только. Как таковой ее нет. Неприятно, да. Изматывает – да. А тут… Алексей вспоминал и заново ощущал боль во время создания длинного ожерелья, и все чувства тут же передавались Роману. Нет, колдун не читал их, как чужое письмо, а ощущал как свои, причем многократно усиленные. Чужая боль сильнее своей… Подобная эмпатия была невыносима.

Колдун зашагал по церкви, – в движении легче разорвать ментальную связь. Не получилось. Роману казалось, что он чувствует и думает как Стен. Свечи горели. Иконы. Он не различал ликов – доски были черным-черны, лишь кое-где можно было угадать высветленный зрачок, изломы синей или красной одежды. Тускло поблескивало серебро на ризах. Иконы были настоящие – не из воды. Зачем здесь церковь? Именно церковь…

– Роман, я одного так и не понял, – вдруг заговорил Стен.

– Чего?

– Как Иван Кириллович создал ожерелье Беловодья, если мое собственное ожерелье не срослось со мной. Я однажды спросил его, но он ушел от ответа. Один раз ушел. И второй…

Роман остановился. И чуть не закричал. Алексей прав. Гамаюнов не мог создать ожерелье из шкуры Стеновского, если тот не сросся со своим ожерельем. Тогда еще не сросся. Но как же рана? Водный меч рассек ровно двенадцать полосок на груди Алексея. Двенадцать разломов появилось в стене. Значит, ожерелье действовало. Только Гамаюнов сделал так, чтобы Алексей не мог пользоваться своим ожерельем. Такое возможно?

Роман покосился на Стена. Тот опять лег и закрыл глаза. Нить переливалась на шее ярче обычного. Великая тайна – дарение ожерелья. Это почти как новую жизни поднести в дар. Роман создавал ожерелья дважды. Для Тины и Юла. При создании ожерелья можно заложить в нить свою власть. Господин Вернон, лишь слегка коснувшись не отвердевшей нити языком, усилил свою связь с Юлом. Теперь колдун слышит ожерелье мальчишки за многие километры.

Да, можно подчинить дареное ожерелье. А можно создать и не подарить. Именно так. Когда колдун создает для ученика водную нить, он ее дарует… Отдает часть своей волшебной силы и тем самым включает нить. А если не отдать? В этом случае нить останется в распоряжении создателя и не будет подчиняться носителю ожерелья. Роман при первой встрече со Стеном решил, что тот слишком рационален, чтобы понимать волшебную нить, слишком упрям, чтобы подчиниться даже собственному дару, и потому ожерелье не срослось со своим владельцем. На самом деле причина была проще – нить все еще управлялась Гамаюновым. Учитель не отдал ожерелье ученику. Надел на шею, но не одарил. Так что вырезать волшебную нить для Беловодья Гамаюнов мог, управляя ожерельем вместо «ученика». Но время проходит, рано или поздно нить срастается со своим носителем и усиливает в человеке его дар. Если дар существует, конечно. Прошли годы, Алексей отнял наконец у обманщика власть над своим ожерельем. Что же в случилось в тот миг, когда ожерелье запоздало срослось со своим владельцем? Алексей воспользовался своим даром и стал прозревать будущее, а Гамаюнов потерял власть над его ожерельем. Но при этом водная нить не утратила связь с оградой. А потом стена разрушилась от удара водного меча.

Лицо Стена исказилось от боли. Догадался наконец. Или мысли Романа услышал, как до этого колдун «слышал» чувства Стена. О, Вода-царица! Как Алексею с его надменностью и самомнением должно было быть обидно: другим были дарованы ожерелья, а ему, якобы избраннику, – веревка, ошейник, который только и умел, что душить. А в награду – исполосованная шкура.

– Уходи отсюда, – приказал Роман. – Немедленно.

– Не могу. Ограда едва-едва держится.

– Почему тебе не наплевать на все это? Прежде всего на Гамаюнова? После всех его обманов. А? Пусть он сам расхлебывает свое дерьмо!

– Прекрати ругаться! Ты в церкви!

– Она освящена? Ведь это не церковь – иллюзия церкви, а значит, только колдовство.

– Беловодье – и моя мечта. Я не могу ее разрушить. Пусть даже другие пользуется ею не так, как мне хотелось бы…

– Но распоряжается здесь Гамаюнов. Беги, Стен, или ты умрешь!

– Роман, закрой проломы, и я уйду.

Колдун схватил Алексея за плечи:

– Будет слишком поздно. Ты, кажется, не понял, в чем заключался второй фокус Ивана Кирилловича?! Ну, конечно же, нет. Ты и о первом догадался только сейчас. Он сделал слишком глубокие надрезы. Когда ожерелье срослось с тобой, у тебя навсегда установилась связь с Беловодьем. Пока ты здесь, рядом, связь очень сильная, Беловодье сосет из тебя силы. Буквально. Чем дальше уходишь – тем слабее. Но все равно остается.

– Об этом я знаю. Он меня предупредил, что я всегда буду связан с оградой Беловодья.

– Ты согласился?

– Честно говоря, я подразумевал несколько иную связь…

– Более платоническую. Неприятно, когда тебя кушают живьем. Уходи. Или сдохнешь.

– Я выдержу, – клацнул зубами Стен.

– Нет. Ты не выдержишь, ты из других начнешь силы качать. Уходи. Я поставил три заплатки. Ограда продержится, пока я не зачиню ее. За счет внешнего круга.

– Почини ограду. Всю. Тогда уйду. – Упрямства Алексею было по-прежнему не занимать.

– Мне надо еще три дня. Минимум. Ну, может, чуть меньше. Ты за это время скопытишься. Почему сразу не сказал, а? Ленку мог бы предупредить. И меня.

– Не успел. Я хотел тебе рассказать про создание длинного ожерелья. Подумай, где мы сейчас! Вообрази – это круг всемогущества и совершенства. Мы даже не знаем, на что способно Беловодье. Но уверяю тебя, на многое. Каждый находит здесь что-то свое. Ожерелье в тебе усиливает определенный дар, а при контакте с волшебным градом открывается способность, не твоя – самого Беловодья. Здесь время течет иначе. То быстрее, то медленнее. Обращается вспять. Но я не успел с тобой встретиться и все объяснить: Грег требовал, чтобы я немедленно шел сюда. Иначе ограда рухнет.

– Я не верю Грегу.

– Грег – нормальный парень. Но его забота – безопасность Беловодья. И только о ней он и думает. Больше ни о чем. В данном случае он говорил правду. Гамаюнов держал ограду до нашего приезда. Теперь я… Тут есть одно непредвиденное обстоятельство…