– Думаете, не заметил, что вы труп в машине везете? Да я не против. Теперь все, что душе и телу угодно, возят. Больше, разумеется, на цветные металлы налегают. С памятника погибшим на войне звезду украли. И буковки. Там фамилия Таниного отца была. А теперь нету.

– Это моя невеста, – сказал Роман. – Я ее домой везу.

– Я не любопытствую. Каждый хулиганит, как умеет. А если не умеет, то другим хулиганить велит.

– Утопленницу лучше в бочке с водой устроить, что под водостоком. Никуда она без моего позволения не денется, – сказал Роман. – А Надю я погреб положу.

– Помочь тебе? – спросил Стен.

– Я сам, – отрезал колдун.

Погреб у дяди Гриши был, как и дом, сделан с любовью, глубокий, сухой и просторный. Из дома был даже свет проведен.

Роман спустился по ступеням, положил Надино тело, завернутое в брезент, на длинную деревянную полку. Для этого банкам с солеными огурцами, грибами и кадушкам с капустой пришлось потесниться. Надя, красавица Надя – и рядом на полке с банками и кадушками. Она бы обиделась. Спящей красавице положено среди цветов лежать, в гробу хрустальном. Спать, чтобы проснуться. А тут, в погребе, тоскливо всю ночь в одиночестве. Роман думал о ней, как о живой. Впрочем, в этом не было противоречия: если колдун успел наложить заклятие льдом до того, как душа покинула тело, то Надя в самом деле может что-то чувствовать. Но если даже душа в тот миг уже отлетела, то все равно покинуть наш мир не могла. И потому здесь, рядом, постоянно наблюдает за ним. Роман вздрогнул и ощутил тяжкую и неясную вину перед любимой.

Он откинул край брезента, всмотрелся в белое, покрытое ледяной корочкой лицо

– Наденька… – Он коснулся ее лица, потом губ.

Надежда моя. Ему казалось, она отвечает что-то. Но очень невнятно, слов не разобрать. Роман вслушался. Нет, ничего. Почудилось. Верно, оттого, что в груди тоска свернулась клубком.

– Ты полежи здесь пока, я что-нибудь придумаю, – пообещал колдун. – Завтра чуть свет в Беловодье поедем. Успеем, клянусь.

Он бы и сегодня помчался, да ребята так вымотались, что едва на ногах держались. Пришлось на ночь в гостях остаться.

Роман поцеловал покрытые льдом Надины губы и вышел из погреба.

В сенях было темно, в щель под дверью пробивался мягкий, неровно подрагивающий свет. Роман вошел. На кухне за деревянным некрашеным столом сидели дядя Гриша с женой. Похоже, колдун пробыл в погребе час или больше, разговаривая со своей Надеждой. А ему показалось – миг один глядел.

Над столом горела лампа под абажуром, именно от нее и шел этот мягкий оранжевый свет. Вокруг все было деревянным, – стол, стулья, лавки, шкафчики, да и сами стены желтели не успевшей состариться древесиной.

Танюша, увидев Романа, вскочила, побежала к колдуну, обняла.

– Спасибо, касатик. Я за тебя молиться буду. – Она троекратно расцеловала Машенькиного спасителя.

– Э, прекрати хулиганить! – крикнул дядя Гриша. – С молодым мужиком при мне лизаться – что удумала!

– Ладно рычать-то! – отмахнулась Танюша и промокнула глаза фартуком. – Ты давай скорей, голубчик, за стол, а то проголодался, верно, – обратилась хозяйка к Роману. – Бледный-то какой! Устал?

– Это он от хулиганства с лица так сбледнул. Хулиганы, они либо краснорожие, вроде меня, либо вот такие белые, как покойники. Ничего, сейчас здоровье нашему хулигану поправим! – Дядя Гриша тут же достал литровую бутыль с прозрачной жидкостью.

Подле хозяина на столе раскорячился пузатый начищенный самовар. Роману показалось, что он провалился куда-то на сотню лет назад. Вон, бронзовый ковшик на столе. На полке – лампа керосиновая, возле нее бронзовая братина, с вытянутым, будто для поцелуев, носиком.

Колдун уселся напротив дядя Гриши, провел ладонью по столу. Хорошее дерево – землю помнит. И живет еще. Роман бы и сам здесь жить остался: ласково в доме. Сидишь за столом, а по спине будто невидимая ладошка гладит. Наверняка домовой хороший поселился, за домом приглядывает. Оттого дом кажется старым, обжитым.

– Как Машенька? – поинтересовался Роман, хотя не был уверен, что надо спрашивать.

Дядя Гриша нахмурился:

– Баз ей какую-то гадость вколол. Спит теперь и во сне стонет. Э-эх, не узнать ее прям. Вид у нашей красавицы, как у шлюхи.

– Гриша! – с упреком воскликнула хозяйка.

– Что Гриша-то? Гриша со всем этим дерьмом разберется еще!

Танюша всхлипнула, но без слез.

– Я воду заговорю, – пообещал Роман. – По ложке давать будете, за три дня синяки сойдут, краше прежнего девчонка станет. Остальные спят?

– А кто это – остальные?

– Баз, Стен?

– Уехали они.

– Как уехали? Без меня?

– ну да, собрались и уехали. Сказали, достал ты их всех своими хулиганствами.

В самом деле – тишь была в доме, ни одно ожерелье не отзывалось.

Роман вскочил, кинулся к двери.

– Ты куда? – подивился хозяин. – До шоссе – больше километра. Времени – двенадцать часов. Сейчас темно – ни зги не видать. Осень. И убийства по ночам случаются. Возьмут и просто так кого-нибудь прирежут из озорства. Ладно, шучу. Спят они в соседней комнате. Потому как никакие были. Щец мясных со сметаной похлебали, да я им чуток самогону налил всем. Даже мальцу. Вот они теперь и дрыхнут.

Роман рассмеялся и вернулся к столу. Надо ж было сразу сообразить, что хулиганит хозяин, тоску избывает. А с ожерельями связь прервалась из-за самогона. Забористый, видать, у дяди Гриши самогон.

Хозяин уже наполнил гостю стакан до краев.

– Ну, за знакомство.

– Я пить не буду, – сказал Роман.

– Это почему же? – удивился хозяин.

– Я – водный колдун. Мне нельзя.

Хозяин расхохотался:

– Вот удивил! У нас тут в Суетеловске тож один колдун живет. Известный – к нему из Питера, из Москвы, даже из-за бугра приезжают. Хлещет только так. Мы с ним завсегда на рыбалку четыре литра берем, не меньше. Так что пей. Самогоновка – для колдунов первое дело. А ты, парень, хорошо сегодня хулиганил, такое дело отметить надо.

Уж неведомо как Роман на этот нехитрый уговор поддался. Верно, долгий этот день его доконал. Сильно его перетряхнуло: бегство из мнимого Беловодья, собственные похороны, Надина смерть, а вечером штурм притона в Суетеловске.

Колдун взял стакан и опрокинул залпом.

– Я выпить любого уговорю. Не было такого случая, чтоб от моего самогона кто-нибудь отказался. – Хозяин протянул гостю клюквенную запивку, но замер с вытянутой рукой.

Лицо Романа перекосило так, что прежних черт не узнать, все сместилось: нос сморщился, рот оскалился, щеки раздулись. Колдун выдохнул. Черными хлопьями запорошило угол – занавески, стены, шкафчик с посудой. Один комок попал хозяину на руку. Тот закричал – пепел был горячий, обжигал. Роман закашлялся – изо рта пошел пар.

– А ты, парень, хулиган еще круче меня, – изумился дядя Гриша.

Колдун промычал:

– Где колодец?

– Справа, справа от крыльца! – выкрикнула Татьяна.

– Милый, только в колодец не блюй! – попросил дядя Гриша вдогонку. – Уж так сильно хулиганить не надо!

Роман ринулся на двор, здесь его вырвало. Шатаясь, побрел он к колодцу. Колодец был старый, куда старше дома – сруб уходил глубоко, до самой водоносной жилы. Роман загрохотал цепью, спуская ведро. Слышал, как оно стукается о стенки колодца. Вода была чистая, вкусная и такая холодная, что стыли зубы. Хорошая вода. После первого глотка полегчало, жжение в желудке унялось. Роман набрал в легкие побольше воздуха и обрушил на себя ледяную воду. Вмиг бросило в жар, тело закололи тысячи иголок. Роман облился второй раз, потом в третий. Потом напился. Взял ведро с водой и направился обратно к дому. Несмотря на омовение и питие водное, колдуна все равно шатало, на крыльцо он взошел после второй попытки.

Заглянул в боковую комнатку. Друзья его спали – слышалось их ровное дыхание. В комнате пахло сырой шерстью, немного перегаром и еще теплом. Тепло от живого огня тоже пахнет. Роман прислушался. Если кому-нибудь из друзей было бы плохо сейчас, он бы различил. Но ожерелье даже не дрогнуло.