Изменить стиль страницы

10 марта 1939 года вождь выступает с отчетным докладом на XVIII съезде партии. Как обычно, он говорит на придуманной еще Лениным «новоречи», где мир – это война, правда – ложь, любовь – ненависть, агрессия – оборона. Как правило, в подобных речах сразу понять невозможно ничего. Но Сталин не может сдержать своего недовольства и разочарования по поводу того, что война в Европе, которую он ждет уже почти 19 лет, так и не началась. Он обрушивается на Англию и Францию, называя их за то, что они не дали вспыхнуть европейскому конфликту, «провокаторами войны». Видимо, забыв, о чем он говорил всего минуту назад, вождь с неожиданной откровенностью, начинает клеймить «политику невмешательства» Англии и Франции, прямо заявляя, что такая политика представляет чуть ли не основную угрозу интересам Советского Союза.

Пока Сталин с несвойственной для него страстностью произносил речи, выслушивая бурные овации сидящих в зале манекенов, в самый разгар съезда, 15 марта, Гитлер захватил всю Чехословакию, хотя по Мюнхенскому соглашению ему полагалась только Судетская область.

Стало ясно, что Гитлера на испуг не возьмешь. «Адольф закусил удила», – в свойственной для себя манере сообщала американская разведка из Берлина. В европейских столицах, сопя, терлись боками разведки практически всех стран. Ни одно решение, ни одно мероприятие сохранить в тайне не удавалось. Серые потоки информации, украшенные яркими лентами дезинформации, кольцами гигантского змея обвивали взбудораженную Европу.

Английский кабинет продолжал зондировать почву о возможности англо-советского военного союза (с этой целью 16 марта советское посольство в Лондоне посетил сам премьер Чемберлен), но никто этого союза не хотел. Напротив, уже существовал весьма изящный план – стравить между собой СССР и Германию и решить тем самым как европейскую, так и мировые проблемы. Наиболее верным способом для этого, как указала в представленном правительству меморандуме английская разведка, являлось провоцирование сближения Германии и СССР. «Если эти страны придут к какому-либо политическому, а еще лучше – к военному соглашению, то война между ними станет совершенно неизбежной и вспыхнет почти сразу после подписания подобного соглашения ».

К такому же выводу пришел и президент США Рузвельт, получив первые сообщения о наметившемся советско-германском сближении. «Если они (Гитлер и Сталин) заключат союз, то с такой же неотвратимостью, с какой день меняет ночь, между ними начнется война ».

21 марта, в день закрытия XVIII съезда, правительство Англии предложило Сталину принять декларацию СССР, Англии, Франции и Польши о совместном сопротивлении гитлеровской экспансии в Европе. Ответа не последовало. 31 марта Англия и Франции объявили о гарантиях Польше. Сталин усмехнулся, но промолчал. В ответ Гитлер объявил денонсированным англо-германское морское соглашение 1935 года. Воспользовавшись моментом, Гитлер также объявил о расторжении германо-польского договора о ненападении, заключенного в 1934 году.

6 апреля подписывается англо-польское соглашение о взаимопомощи в случае германской агрессии.

13 апреля Англия и Франция предоставляют гарантии безопасности Греции и Румынии. Советская пресса ведет издевательскую кампанию над «английскими гарантиями», постоянно напоминая, во что они обошлись доверчивой Чехословакии.

16 апреля Англия и Франция направляют советскому руководству проекты соглашений о взаимопомощи и поддержке на случай, если в результате «осуществления гарантий Польше западные державы окажутся втянутыми в войну с Германией». Но никакого конкретного ответа нет. Англичанам, если у них вообще существовали на этот счет какие-либо сомнения, становится ясно все. Сталину не нужны какие-либо меры, пакты и гарантии, способные обеспечить мир в Европе. Ему нужна война, и он сделает все от него зависящее, чтобы она вспыхнула как можно скорее .

Впрочем, к чести Сталина надо сказать, что он и не пытался особенно этого скрывать. На том же XVIII съезде начальник Главного политического управления Рабоче-Крестьянской Красной Армии, один из ближайших сотрудников вождя, Лев Мехлис под бурные аплодисменты воющего от восторга зала ясно расшифровал сталинскую мысль: «Если вторая империалистическая война обернется своим острием против первого в мире социалистического государства, то перенести военные действия на территорию противника, выполнить свои интернациональные обязанности и умножить число советских республик

Над шахматной доской Европы склонились ведущие игроки, ожидая следующего хода. И он не замедлил последовать. Сталин сделал ход пешкой.

3 мая 1939 года на последней странице газеты «Правда» в разделе «Краткие новости» появилось маленькое сообщение о том, что нарком иностранных дел «М. Литвинов освобожден от должности НКИД по собственной просьбе в связи с состоянием здоровья». На должность наркома, говорилось в том же сообщении, назначен т. Молотов В.М. В мире это сообщение грохнуло набатом. Снят Литвинов – сторонник мер коллективной безопасности против наглеющей Германии, еврей, которого Сталин специально держал на посту, демонстрируя Гитлеру абсолютную невозможность каких-либо официальных переговоров.

В Берлине же царило ликование. Наконец-то между Германией и СССР перестал стоять этот, как раздраженно выразился Гитлер, «паршивый еврей»! [5] В Париже и Лондоне также все поняли правильно. Особенно в Лондоне. Сталин сделал первый намек на возможность сближения с Гитлером. Хорошо. Они сами не заметят, как в порыве дружеских объятий начнут душить друг друга. Серьезные попытки заключить какое-либо соглашение с СССР прекращаются . Еще будут, конечно, англо-франко-советские переговоры, несерьезность которых будет очевидна как договаривающимся сторонам, так и практически всему миру – с главной целью раззадорить Гитлера.

А над Москвой продолжают греметь военные барабаны, литавры и трубы. Еще в своем «Новогоднем обращении к советскому народу» Сталин в газете «Правда» от 1 января 1939 года призвал Советский Союз быть готовым «разгромить любого врага на его территории», пустив в обращение новую военную доктрину – «бить врага малой кровью на его территории». Правда, при этом, по правилам «новоречи», необходимо было добавлять, как в заклинании, магические слова «если СССР подвергнется нападению».

Насколько эта преамбула ничего не значила, показали последующие события, полные грубых провокаций, обстрелов собственных войск, воплей о братской, интернациональной и прочей помощи, грозно-чванливых ультиматумов, безоговорочных нот и т.п.

Сталин, безусловно, был удивительным человеком. Еще недавно он публично подверг резкой критике теорию так называемого «блицкрига» (молниеносной войны), назвав ее «продуктом буржуазного страха перед пролетарской революцией», и никто еще не успел охнуть от осознания великой мудрости вождя, как Сталин, переведя всем понятное выражение «блицкриг» на «новоречь», сформулировал, как всем казалось, свою собственную военную доктрину – «малой кровью на чужой территории». Что это, как не тот же самый «блицкриг»?

«Сокрушительный удар по территории противника» начал свое шествие по стране. Об этом говорили 21 января на торжественном заседании по случаю годовщины смерти Ленина, на котором сидящие в зале последний раз имели удовольствие видеть железного наркома Ежова. Об ударе истерически кричали 23 февраля, в день, который Сталин повелел считать днем РККА. Этот призыв постоянно звучал в речах делегатов XVIII партсъезда и даже на траурном митинге по случаю гибели в авиакатастрофе известной советской летчицы Полины Осипенко.

Всего через четыре дня после снятия Литвинова – 7 мая 1939 года – на торжественной церемонии выпуска слушателей военных академий Сталин выступил с краткой, но выразительной речью, в частности, сказав: «Рабоче-Крестьянская Армия должна стать самой агрессивной из всех когда-либо существовавших наступательных армий!». Бурные аплодисменты, встретившие появление вождя на трибуне, заглушили невнятно произнесенную им магическую преамбулу: «Если враг навяжет нам войну».

вернуться

5

22 августа 1939 года – за день до подписания советско-германского договора о ненападении, за 10 дней до вторжения в Польшу, Гитлер сказал своим генералам: «Решающим было смещение Литвинова. Для меня это прозвучало как пушечный выстрел, объявивший об изменении отношения Москвы к западным странам».