ГЛАВА 5

Максим Максимыч Исаев не любил ругаться. Особенно он не любил ругаться по-немецки. Долгое время, живя в рейхе, он вынужден был заглядывать в словарик прежде чем выразиться позабористее. Потом он наконец бросил эти эксперименты и ограничился двумя словами "dоnnеr wеттеr". Впрочем, к словам этим он непременно добавлял что-нибудь по-русски. И лишь в моменты душевного волнения он без особого труда говорил просто и понятно. К примеру, 22 июня 1941 года он бегал по коридорам Управления Имперской Безопасности, размахивая пистолетом, пинал попадавшихся навстречу сотрудников и обзывал всех подряд "скотскими свиньями" и "свинскими скотами".

Сейчас он думал о том, что если он появится на работе и встретится с начальством, ругани избежать не удастся. Во-первых, его запросто могли отругать за приконченного Клауса, а Штирлиц не выносил, когда к нему приставали по пустякам. Во-вторых, опять все наперебой стали бы лезть со своими дурацкими поздравлениями. Тут уже Штирлиц сам не выдержал бы и начал орать.

Лучше всего было взять профессора Плейшнера и уехать к пастору в Берн. Штирлиц хотел нажраться до зеленых соплей, набить кому-нибудь морду в пивной и вообще культурно отдохнуть.

Штирлиц сложил в чемодан оставшиеся банки тушенки и пачки "Беломора" и поехал к профессору.

***

Поднявшись по выщербленным ступеням до пятого этажа, Штирлиц оказался у обитой черным дерматином и исписанной похабными словами двери. Он позвонил. Минут через десять позвонил еще. Немного подождав, Штирлиц отошел к противоположной стене, вздохнул и с разбегу пнул дверь обеими ногами. Дом вздрогнул, зазвенели стекла, сверху тоненькими струйками зашелестел песок, кто-то заорал "рятуйте!", на чердаке заметались голуби, прохожие на улице, решив, что начался налет союзной авиации, заторопились в убежища. За дверью послышались взволнованные шаги, щелкнул замок и Штирлиц увидел перед собой бледный нос и пыльные стеклышки пенсне Плейшнера.

- А-а! Это ты, дружок! - обрадовался старикашка, - а я-то думаю, кто это там скребется?

- Профессор, - начал Штирлиц, входя в прихожую. Он оглянулся, куда бы повесить фуражку. Не найдя ничего подходящего, он нахлобучил ее на плешивый профессорский череп, прихлопнул сверху ладошкой и, удовлетворенно хохотнув, закатил речь:

- Профессор, какого хрена!

Это были самые невинные слова из длинной самозабвенной тирады Штирлица. Он говорил долго. Полный текст мы опускаем - любой цензор застрелился бы при первом чтении.

Плейшнер слушал стоя, уши торчали из-под фуражки, пенсне перекосилось, нижняя челюсть отвисла, видны были смотревшие в разные стороны остатки зубов. Пролетавшая мимо муха в ужасе шарахнулась в сторону от разинутой профессорской пасти и, стукнувшись с перепугу головой о резной канделябр, замертво упала на пол.

- Dоnnеr wеттеr, профессор, кредит твою мать! - закончил Штирлиц, -грузите шмотки в чемодан, едем к пастору! Аllеs! Вопросы есть?

Плейшнер закрыл рот и отрицательно помотал головой. Он привык к экспромтам штандартенфюрера. Походный чемодан был всегда наготове.

Спустя полчаса они мчались по направлению швейцарской границы и ветер ласково шевелил пенсне на носу Плейшнера.

ГЛАВА 6

Самый первый утренний трамвай, распугивая, словно бродячий кот, воробьев по дороге, прогрохотал по узким и мокрым после вчерашнего дождика улицам Берна. Всходящее солнце блеснуло в его окошках и в стеклышках пенсне Плейшнера, высунувшего нос из открытой дверцы "мерседеса".

Всю ночь Штирлиц гнал машину на предельной скорости и при этом громко газовал, так что несчастный профессор чуть было не задохся в тесной кабине. Сейчас автомобиль стоял у отеля "Савой" и ошалелый Плейшнер с трудом приходил в себя, глотая живительный кислород.

Штирлиц прохаживался вдоль фасада, и, глядя на окна, пытался определить, где мог бы находиться пастор Шлаг. Из окон торчало что попало. Горшки с цветами, шторы, обрывки бюстгальтеров. Увидев свисающую с подоконника третьего этажа авоську с капустой, Штирлиц понял, что пастор остановился здесь.

Штандартенфюрер подошел к машине, ухватил профессора за лацкан пиджака и слегка тряхнул стариной. Старина чихнул, завоняло нафталином. Держа Плейшнера под мышкой, Штирлиц направился к дверям отеля. Двери оказались незапертыми. Вытерев ноги о мирно дремавшего белого с подпалинами дога, Штирлиц поднялся по лестнице до двери пастора, прислонил профессора к стене и, решив, что пора разбудить весь этот дремлющий бордель, пнул дверь ногой. Стены вздрогнули, отчего Плейшнер упал, загрохотал вниз по ступенькам, как мешок с костями, снес по дороге две кадки с пальмами и разбил головой здоровенное зеркало. Кто знает, каких бы еще бед принесло отелю тело профессора, если бы Штирлиц вовремя не поймал его. Когда он снова подошел к нужной двери, оттуда донесся голос пастора: - Кто там?

- Как у вас с водопроводом? - сказал Штирлиц, - Трубы не текут?

Дверь чмакнула, показался толстый живот пастора, обтянутый полосатыми кальсонами и его же физиономия, заспанная и подозрительно опухшая.

- Пароль, - потребовал Шлаг.

- Без ковша пришел, - сказал Штирлиц.

- Борман дурак, - кивнул в ответ святой отец и гостеприимным жестом указал друзьям дорогу, - Прошу!

Штирлиц и окончательно очухавшийся Плейшнер вошли в комнату.

- Как жизнь? - повернулся к пастору Штирлиц.

- На букву "х", - ответил падре, вздохнув, - только не подумай, что хорошо.

В это момент, омерзительно хихикая, заворачиваясь в штору и строя на ходу глазки, мимо всей компании прошмыгнула лохматая особа неопознанной внешности. Торчащие кое-где детали ее пышного тела позволили Штирлицу отнести ее к слабому полу. Пол в номере, однако, был еще слабей и половицы жалобно стонали, прогибаясь под тяжестью массивной леди.

- Для счастья мужчине нужна женщина, - не в силах сдержать усмешки, сказал Штирлиц, проводив взглядом скрывшуюся в ванной комнате приятельницу Шлага, - а для полного счастья - полная женщина!

Пастор густо покраснел.

- А ему всегда нравятся бабы, у которых задница трясется, как холодец! подал голос Плейшнер и захихикал.