Она за ним не пошла.

Какое-то время он сидел на берегу Везера и глядел на пляшущие на волнах блики от багрового солнца, глядел до боли в глазах. Они постепенно бледнели и меркли. Солнце скрылось за горизонтом. Может, Юлия права? И он в самом деле заносчив? Но не коренится ли такая заносчивость в его повышенной ранимости, а значит, это всего лишь способ самозащиты? Но от чего он хочет себя защитить? Есть ли что-то, чего он боится? Ему не пришло в голову ничего, кроме страха потерять Юлию. Они слишком редко бывают вместе, у них мало возможностей свободно поговорить друг с другом; естественно, случаются и недоразумения. Да еще эта мучительная необходимость скрывать свои чувства от окружающих. То, что она рассказала Концельманну про свою мать, вероятно, была вынужденная ложь, ведь Йон ничего не знает о том, в какой ситуации это прозвучало.

Но все же и она должна понять, что поставила его в неприятное положение перед Концельманном, именно перед ним. В то, что между ними что-то есть, Йон всерьез не верил. Но ему все равно не нравилось, что она постоянно его выгораживает. Каждое ее слово в защиту Концельманна оказывается обращенным против него, Йона. Как она не понимает этого? Почему?

Когда он опять заглянул в танцзал, Юлия танцевала с Нико Бегеманном; пару Шредеру составила пышная Людмила Невуда. Воздух в зале был такой, что хоть топор вешай. С красной повязкой на лбу, как у индейца, Тимо Фосс торчал за установкой. Он увидел Йона и поднес к губам микрофон.

– Так, люди, теперь что-нибудь для другого поколения. Мы ведь здесь все-таки не одни.

Том Уэйтс. Йон знал эту песню, раньше часто ее слушал. Тимо встал, раскинул руки и, покачивая бедрами, запел вместе с певцом.

[37]

Юлия тоже пела. Слова знал даже Концельманн; он сидел в углу, отбивал ногой ритм и, разумеется, не отрывал глаз от Юлии. Подпевая, самозабвенно и по-идиотски ухмыляясь.

Йон поднялся к себе в комнату в ожидании, когда закончится песня; музыку он слышал и издалека. «Saving all my love for you» [38], – так называлась песня. Он взял с собой книгу и уселся в вестибюле.

Через несколько минут мимо прошел Шредер.

– Эй! Решил заменить Концельманна на посту Цербера, или как?

– Там, в зале, оглохнуть можно и нечем дышать, – ответил Йон.

– Что-нибудь не ладится у вас с Юлией?

– С чего ты взял?

– Ну, послушай. На твоем месте я бы не стал добровольно отказываться от возможности ее пощупать. А танцы как раз для этого и устраиваются… – Шредер покрутил в воздухе пальцем и издал неаппетитное чмоканье.

Йон снова уткнулся в книгу и перевернул страницу, хоть и не дочитал ее до конца:

– Отстань!

– Кроме того, несколько учащихся пошли в разнос, – усмехнулся Шредер. – Но не беспокойся, я слежу за порядком. – Насвистывая, он направился к туалетам.

Буквы прыгали перед глазами. Йон пару раз зажмуривался. Внезапно он обратил внимание, как побелели косточки его больших пальцев, и расслабил кисти рук. Взглянул на часы. Еще пятьдесят минут. Потом она пройдет тут мимо него, остановится и извинится. А он попробует ей объяснить, что означает на самом деле его кажущаяся заносчивость. Теперь он даже был готов никогда не называть Молокососа Молокососом.

Подошла к нему и села рядом не Юлия, а Янина Петерсен, с обкусанными ногтями, в черных джинсах и болотного цвета майке. Сначала поболтала о том, о сем – в зале слишком жарко, поездка оказалась ничего себе, погода шикарная, бассейн после обеда просто супер. Наконец заявила, что ей требуются дополнительные занятия по латыни. Не может ли Йон кого-нибудь ей порекомендовать? При этом она зажала пальцы между коленями и уставилась на свои расшнурованные кроссовки.

– У тебя ведь твердая тройка, – возразил Йон, мысленно посылая ее к черту. – Помощь тебе вовсе и не требуется. Просто ты сама должна больше заниматься. – Из зала послышались крики и визг. Десять часов. Слава Богу! Конец представления.

– Одной заниматься плохо, – возразила Янина. – Я подумала, что, может, вы смогли бы… – Она не договорила до конца и скрестила ноги. На внешних краях обеих кроссовок разошлись швы.

Не в первый раз школьницы подходили к Йону с таким вопросом. Он уже понял, что этим девочкам недостаточно напоминать ведомственные инструкции: «Учителя не имеют права оказывать дополнительную помощь собственным ученикам». Янине придется объяснить тут, на этом самом месте, что и в остальных отношениях на него тоже нельзя рассчитывать. Ни как на замену отца, ни как на доброго друга, ни как на объект потаенных эротических мечтаний.

Пока он подыскивал нужные слова, в вестибюль вышла Юлия. Взглянула на него. Его сердце учащенно забилось.

– Янина, ты поможешь нам убрать? – крикнула Юлия и прошла в кабинет хозяина турбазы.

Девочка неохотно встала.

– Я не могу этого делать, – сказал он, – не имею права. Но мы еще поговорим на эту тему. Скажем, завтра, по пути домой. Согласна? – Как только Янина уйдет, к нему подсядет Юлия.

Девочка кивнула. У нее красивые глаза. Верно ли то, на что намекал Шредер? Что она балуется наркотиками? Юлия как-то рассказывала ему, что в этом возрасте перепробовала все и считает это вполне нормальным. Тут все дело в откровенности, – сказала она тогда. Хотя он предпочел бы, чтоб в данном случае она обошлась без нее.

Она вышла из кабинета, не удостоив его даже мимолетным взглядом. Стала подниматься по лестнице. Красная юбка вилась вокруг ее ног.

Йон захлопнул книгу и прошел в зал. Навстречу выходили ребята. Он оставил без ответа их просьбы продлить танцы еще на полчаса. Вместо этого пожелал спокойной ночи.

Концельманн подметал раздавленные чипсы, Лука и Тимо все еще возились с музыкой. Шредер сунул им под нос часы.

– Давайте, друзья, закругляйтесь. – Он вручил Йону коробку с оставшимися кульками. – Это мы раздадим завтра в автобусе. Все пока что под контролем, слава Богу. Как ты? Прочел книжку?

– Почти. – На самом деле он не одолел и трех страниц. – Как ты считаешь, они скоро успокоятся?

Шредер лишь пожал плечами:

– Учащийся, как биологический вид и социальный тип, непредсказуем. Завтра я тебе все-таки расскажу, что они откололи в последнюю ночь в Праге, хочешь ты этого или нет. Между прочим, Юлия уже ушла к себе, если ты ее разыскиваешь. У нее заболела голова. Ты тоже выглядишь довольно говенно, позволь тебе заметить.

– Слишком мало спал, – ответил Йон. – Ты ведь в бассейне наверстал по меньшей мере два часа.

– Да уж, пока ты пялился на старорежимный купальник Юлии, – усмехнулся Шредер. – Меня-то он не интересовал. Впрочем, ты тоже придавил клопа, когда мы играли в волейбол. Мы ведь оба с тобой уже не мальчики. – Он пропустил Тимо и Луку в дверь, Тимо размахивал неоново-зеленым чемоданчиком, вероятно с его личными компакт-дисками и кассетами.

– Спокойной ночи, – сказал Шредер. – Музыка была классная, честное слово. Но теперь никаких глупостей, уясните это себе.

Тимо насмешливо скривил лицо.

– И вам того же.

– Мы не будем, – пообещал Лука.

Наконец Концельманн подмел все крошки и высыпал в мусорное ведро. Йон и Шредер ждали его у двери.

– Давайте еще минутку посидим перед домом? – предложил Шредер, когда они втроем шли через холл.

– У меня в комнате есть бутылка виски, – сообщил Концельманн.

Шредер присвистнул:

– И ты говоришь об этом только сейчас? «Скотч» или «Бурбон»?

– «Айриш Молт», – ответил Концельманн. – Жалко, что Юлия уже ушла спать.