* * *

На русского красного бойца немецкие дееписатели в большой претензии: он бьется не по правилам. Там, где по точному смыслу военной теории он уже побежден и должен сложить оружие - он стреляет до последнего патрона и кончает рукопашную только тогда, когда штык вываливается из онемевших рук. Там, где красный командир должен бы был во избежание бесполезного кровопролития капитулировать, он ведет свою часть в контратаку и падает во главе атакующих. Там, где поврежденный боевой ави-он14 должен осторожно спуститься, будь-то среди расположения противника, - он просто таранит ближайший немецкий авион, чтобы рухнуть вместе с ним наземь.

Красный боец - это наименование кажется нам гораздо лучше старого, избитого, с немецкого языка взятого "солдат" (что означало наемника) показал себя вполне достойным своих легендарных предков.

Свыше тысячи лет тому назад римские и византийские авторы так же жаловались на этих предков, как немецкие - на их потомков. Для авторов "жития Георгия Амастридского"15 мы были "губительный именем и делами народ Рос". Лев Диакон16 про "тав-роскифов Сфентослабоса" (воинов кн. Святослава русских летописей) с нескрываемым изумлением рассказывал, что они "не отдаются в руки врагов и сами себя убивают".

Он мог объяснить себе это только языческим их суеверием; "чтобы на том свете не быть рабами своих победителей". Он не плохо излагал и речи их на военном совете: "мужество наше от предков; вспомним, как непобедима была русская сила; будем в битве искать спасения. Не наш то обычай - бегством добраться до дому; но или жить победоносным, или умереть со славой, показав себя, как подобает смелым людям".

Иоанн, епископ Эфесский17, был повергнут в полное недоумение этим "проклятым народом славян": они ведь, подобно глупцам, вчера еще не имели понятия о том, что такое настоящее оружие, и не смели выглянуть из своих лесов - и вдруг "выучились с непонятной быстротой вести войны лучше римлян".

Прокопий Кесарийский18 пережил нечто подобное тому, что пришлось ныне пережить творцу немецкой танковой тактики Гудериану19: на глазах Прокопия появившимися из-за Дуная славянами римские легионеры, сильнейшие вооружением, искусством, а иногда и числом, "паче чаяния побеждены были, низложены и со срамом прогнаны"; против русов, пеших, не устояли даже меднолатные бойцы славной отборной конницы Асбада "отчасти побиты на месте, отчасти безо всякого порядка спаслись бегством...".

Будет кстати вспомнить, на какие выводы наводили эти и подобные факты научную знаменитость того времени, испанского араба-географа Аль-Бекри, в его "Книге путей и стран": "Славяне -люди смелые и наступательные, и если бы не было разрозненности их вследствие многочисленных разветвлений их колен, - не померился бы с ними ни один народ на свете!"

Так было. Так есть.

* * *

Когда иностранцы хотят воздать честь Сталинграду, они любят называть его "русским Верденом". Никто не отнимет у Вердена его чести и славы. Но разве надо нам непременно искать для этого иностранные образцы? Их сколько угодно в анналах русской истории с древнейших ее времен.

Уличская крепость Пересечен на низовьях Днепра, по свидетельству летописцев, пала только на исходе третьего года осады. Знаменитый византийский полководец Иоанн Цимисхий20 тщетно запирал в Переяславле-Болгарском русов Святослава, тщетно отрезал им отступление по Дунаю своей эскадрой, вооруженной знаменитым "греческим огнем".

Не зная устали, не смущаясь превосходством сил осаждающих, русы снова и снова выходили из крепости в открытое поле попробовать военного счастья. К сдаче принудить их так и не удалось: пришлось удовольствоваться достаточно выгодным миром и пропустить осажденных домой с оружием.

Быть может, нам скажут, что осадное искусство было тогда еще в колыбели. Да, но не более, чем искусство возведения крепостей. Все пропорции остаются прежними.

Впрочем, если угодно, перенесемся на несколько столетий дальше.

Не последний воин своего времени, польский король Сигизмунд, в сентябре 1609 г. врасплох напал на Смоленск и бился под ним целых четырнадцать месяцев (до октября 1610 года). После того, как отбиты были, один за другим, четыре общих штурма, поляки сделали "передышку" и подвезли осадную артиллерию. Стены города были взорваны, - и, несмотря на это, обречены были на неудачу три новых последовательных штурма. Пришлось перейти к долгой блокаде брать осажденных измором, и лишь после крайнего их изнурения возобновить свои атаки. Но даже и под самый конец, "жители и гарнизон долго еще держались в улицах, домах и развалинах". Нашедшие убежище в церкви Богоматери защитники, предпочитая сдаче смерть, "взорвали порох и взлетели на воздух". В отчаянной борьбе погибло около семидесяти тысяч жителей; но за то и от осаждающего войска после падения Смоленска осталось - не более трети. Король Сигизмунд приказал даже выбить особую почетную медаль "за взятие нового Сагунта".

С какою радостью сделал бы то же Гитлер, если бы Сталинград постигла участь Смоленска!

Еще более классической была оборона Троице-Сергиевской Лавры, осада которой была начата войсками Сапеги и Лисовского 23 сентября 1608 года. В Лавре собралось около 3000 воинов, монахов и поселян, с воеводой Роща-Долгоруким и неким Голохвасто-вым во главе. Упорные, беспрерывные бои длились до 12 января 1610 года; поляки не хотели уходить, надеясь на подкоп, который они вели к центру Лавры; но два простых крестьянина, Шилов и Слота, успели пробраться в него и взорвать его с самими собою вместе. Тогда поляки попробовали снова обратиться к приступам, отбиваемым каждый раз с невероятным ожесточением и упорством. Под конец в Лавре оставалось не более 200 боеспособных защитников. Зато и у Сапеги из 30 000 войска, с которым он начал осаду, оставалось лишь около 6 тысяч совершенно изнуренных воинов, и, подсчитав свои потери, он предпочел с пустыми руками и бесславно уйти, откуда пришел.

Кажется, - нет нужды в подробностях одиннадцатилетней21 эпопеи Севастопольской обороны в эпоху Крымской кампании. Общая императорская стратегия того времени была достаточно жалкой; солдаты долго распевали юмористическую песенку, сделавшую имена ген. Реада, Липранди и т. п. анекдотическими; автором ее был такой "свидетель истории", как Лев Толстой. Но обычное упорство русских в защите крепостей им не изменило и тут. Севастополь стал гордостью России. И особым императорским указом повелено было приравнять по службе каждый месяц "севастопольского сиденья" - к году. Оно стоило того.