Затем, подобно выплывшему из моря потерпевшему кораблекрушение, С'данзо вновь вернулась к реальности. Ее тонкие губы слегка приоткрылись, но не в улыбке, а под воздействием того, что она увидела. Сэмлор с трудом перевел дыхание, вспомнив, что он не сделал ни одного вдоха с тех пор, как Иллира вошла в транс.

— Мне хотелось бы, — мягко сказала женщина, — сообщить тебе более приятные новости или, по крайней мере, дать больше информации. Нет, — быстро добавила она, видя, что лицо Сэмлора застыло и стало напоминать надгробный обелиск, — она не мертва. Но я не могу сказать тебе, мой господин, где она сейчас, — в ней опять заговорил профессионал, — и с кем она. Но, думаю, я поняла для чего ее украли.

Одной рукой Иллира вернула медальон так осторожно, будто это был сам ребенок. Пальцами другой она дотронулась до своих, покрытых шарфом, волос.

— Девочка, которую ты называешь Стар… ее имя в переводе с бейсибского значит «порта» — морское животное с щупальцами… божество для некоторых из них.

Сэмлор устремил взгляд в сторону двери, занавеска которой скрывала казнь, в душе его поднялась волна жажды убийства. — Его? — Он кивнул в сторону дверей, и голос его прозвучал так ровно, словно мозг не кипел от бешенства, готового вылиться на Лорда Тудхалиа.

— Нет, не правителей, — решительно сказала Иллира. — Это не клан Буреков — коневодов, а дом Сетмуров — рыбаков и кораблестроителей, которые на своих кораблях привезли Буреков сюда. — Женщина улыбнулась каким-то своим мыслям, а через секунду улыбку сменила ненависть. — Это, — пояснила она, не глядя на караванщика, — как культ Дирилы, вновь появившийся в Санктуарии совсем недавно. Культ Порта очень похож на него. Ему поклоняются несколько человек и то тайно, из-за его святотатства и измены богам, которых принято почитать в Империи.

— Бейсибцы закрыли храм? — спросил Сэмлор. Ее последние слова заставили его задать этот вопрос.

— Только для тех, кого они считают людьми, — сказала Иллира. — А Сетмуры — люди для Буреков. — Она опять улыбнулась, проронив. — Мы, С'данзо, давно приучены к тому, что нас считают животными, господин. Даже в городах, завоеванных ранканами так же давно, как и Сирдон.

— Продолжай, — сказал Сэмлор бесстрастно. — Неужели бейсибцы хотят принести Стар в жертву, — он повел плечами, — осьминогам, этим головоногим?

Женщина засмеялась. — Господин Сэмлор, — спросила она, — а разве Гекта не похожа на жабу, которую можно встретить возле пруда? — Сэмлор дотронулся до медальона и глаза его сузились от услышанного богохульства. Иллира же продолжила. — Порта — это бог или фетиш — если между этими понятиями вообще есть разница. Фетиш рыбаков. Некоторые из них всегда прятали идолов, сделанных в виде маленьких резных статуэток из камня или раковин, в потайных местах на судах, на которых знать никогда не путeшecтвуeт из-за вони… А теперь у них есть кое-что еще, приближающее их к своему богу. У них есть, — она перевела взгляд с медальона, принадлежащего девочке, который так много поведал ей, на Сэмлора, по чьим глазам узнала еще больше, — девочка, которую ты называешь «своей красавицей».

Сэмлор Сэмт стоял, чувствуя прилив бешенства, придающего ему силы и стремление схватиться за меч. В палатке внезапно стало очень холодно. — Госпожа, — сказал он, задержавшись в дверях. — Я благодарю тебя за ту услугу, которую ты мне оказала. И еще кое-что. Я знаю, что ранканы говорят, будто бы их Бог-Громовержец спит со своей сестрой. Но мы в Сидроне стараемся не вспоминать этого. Мы даже подумать об этом не можем! «Разве только, когда напиваемся пьяными, — пронеслось в голове крепыша, а его рука сама собой потянулась к поясу. Ноги вынесли его через шуршащие занавески опять на улицу. — „Только когда напиваемся, и то до мертвецкого состояния… Сэмлейн, наверное, сгорела в аду, и она вполне заслужила это“.

Поразительно, но казнь еще продолжалась. Набедренная повязка Лорда Тудхалиа стала темной от пота. Его тело лоснилось, когда он двигался в своем замысловатом танце. Мечи поблескивали, мелькая в руках, но они были слишком легки, чтобы перерубить с одного удара тонкую плечевую кость человека. Правый меч, левый меч наносили удары, лишь раня… Тудхалиа повернулся спиной к своей жертве, продолжая виртуозно наносить удары. Обрубок руки отлетел от плахи. Раздался стон, жуткий животный крик… но ведь жертва не была для Тудхалиа человеком? Бейсибская свита наградила его вежливыми аплодисментами за этот фокус. Бейсибцы кончиками пальцев левой руки барабанили по ладони правой.

Сэмлор большими шагами прошел через Базар. Он думал о ребенке. И о том, что убийство не всегда совершается без удовольствия.

За годы, прошедшие со времени первого приезда Сэмлора в Санктуарий, вывеска на таверне была подновлена. Рог единорога позолотили, а его налитый кровью пенис был выкрашен красной краской, чтобы ни один прохожий не пропустил возможности повеселиться. Зал имел тот же вид, что и раньше, правда, недоставало вонючего чада горящих ламп, но зажигать их время еще не пришло. Несколько солдат играли в бабки, ожесточенно споря, кто и сколько задолжал кому к следующему кону. Там были еще три женщины, которые выглядели столь неряшливо, что это не могло скрыть даже тусклое освещение. У стены сидел человек, который наблюдал за ними, за солдатами, и — особенно пристально — за Сэмлором, который только что вошел в зал.

Никто не обращал внимания на парня с мечом и лютней, сидевшего в углу и с гримасой отвращения смотревшего на высокую пустую кружку, что стояла перед ним. — Эй, приятель, — окликнул Сэмлор бармена с покатыми плечами. — Вина для меня и моего друга с лютней. — Инструмент был инкрустирован слоновой костью и перламутром, и еще Сэмлор заметил пустые гнезда, из которых, должно быть, совсем недавно выковыряли жемчужины.

Женщины зашевелились и двинулись к столу Сэмлора, спотыкаясь о скамейки — к месту, где они надеялись поживиться. С веселой улыбкой Сэмлор повернулся к своднику, сидящему у стены. — А это для вас, господин, — сказал он, большим пальцем подкинув в воздух монетку. Описав дугу, монета, наверняка, попала бы на колени сводника, если бы парень не схватил ее с быстротой молнии. Монета была серебряная, отчеканенная в Рэнке — дневной заработок мужчины или, возможно, общий ночной заработок трех этих нерях. — И постарайся убрать их куда-нибудь подальше. В противном случае, я заберу монету обратно, даже если ты проглотишь ее. — Сэмлор опять улыбнулся прежней, веселой улыбкой. Женщины ретировались еще до того, как сводник рыкнул на них.

Менестрель привстал, чтобы принять чашу, которую Сэмлор принес ему от стойки. Это было вино, а до этого он пил эль, на который у него едва хватило денег. — Благодарю тебя, добрый господин, — сказал бард, принимая чашу. — Но как может Каппен Варра отблагодарить тебя?

Сэмлор протянул левую руку к деке лютни. Монетка, которую он положил, зазвенела о струны. — Эта медная монетка — плата за песню моей родины, — сказал он. Но по звуку струны менестрель понял, что монетка отнюдь не была медной, и даже не серебряной. — А другую ты получишь, если споешь мне на свежем воздухе.

Каппен Варра последовал за Сэмлором с почтительным выражением на лице. Он осторожно встряхнул лютню, чтобы лишний раз убедиться в том, что золотой позвякивает внутри. — И какую же песню ты хотел бы услышать, добрый господин? — спросил он, усаживаясь перед Сэмлором на скамью. Свою чашу с вином он поставил рядом, поджав под себя левую ногу; его правая рука лежала на струнах, вблизи от спасительной рукоятки кинжала.

— Реквием по маленькой девочке, — сказал Сэмлор. — Мне нужно имя, или имя того, кто может назвать имя.

— И сколько лет этой девочке? — спросил осторожно Варра. Он опустил лютню, якобы для того, чтобы взять чашу с вином. — Должно быть, лет шестнадцать?

— Четыре года, — ответил Сэмлор.

Каппен встал, расплескав вино. — Это меня не удивляет, — произнес менестрель, ставя лютню вертикально. — В этом городе полно народа, который приторговывает товаром такого рода. Но я не из их числа. А поэтому, возьми свой грязный «медяк» вместе с твоим предложением!