Я был рядом - услышал только громкий хлопок. Затем пятиметровое туловище бронетранспортера дернулось, и почти одновременно с этим рывком броня лопнула, словно скорлупа, и уже сама болванка гранаты с опереньем, как тонкое острое жало, ударила в голову ротного. Его мощное, мускулистое тело отбросило в кювет, прямо к ногам Души. К этому времени лицо у Души так распухло, что, казалось, голова стала раза в два больше.

Ротный метался по земле, мотая головой, превращенной ударом болванки в сплошной сгусток кровавого киселя с остатками волос и единственным, каким-то чудом уцелевшим глазом с бешено вращающимся зрачком. Это было страшно! В такие минуты человек действует, больше повинуясь инстинкту, чем разуму, Душа кинулся на ротного, придавливая его своим телом, в то время как остальные застыли, словно окаменевшие. Ротный, стараясь избавиться от Души, мотал размозженной головой из стороны в сторону. Нам все же удалось перевязать ему голову, как - я и сам не знаю. Кого-то рядом рвало. Бой продолжался. Машина загорелась - от раскаленных осколков вспыхнул лежак, устроенный нами из матраса на цинках боекомплекта. В салоне машины, окутанном едким дымом, находился раненый водитель. До детонации боекомплекта оставалось совсем немного времени. Пока мы, занятые ротным и перегруппировкой, бегали между машинами и переползали по кювету, Душа вытащил посеченного осколками водителя и, не обращая внимания на обстрел, закидал огонь в машине песком.

После эвакуации ротного и водителя власть перешла к Беку. По "ромашке", болтающей на прием, мы узнали, что ротный умер в вертолете.

Подмога подоспела на удивление быстро. Наш батальон в составе двух взводов и подошедшей четвертой роты при поддержке афганских коммандос и двух уцелевших танков, сопровождавших злополучную колонну с индийским хлопком, заставили духов отступить на заготовленные ранее позиции. После организации круговой обороны было решено взять инициативу боя в свои руки.

Сад, огороженный мощным дувалом, подорванный в конце кишлака бетонный мост, две сушилки на левом фланге духовских позиций, ленточка бетонки с подбитым сгоревшим танком - все вокруг утопало в красках заката. Было решено дерзким броском выбить противника с его позиций. В центре атакующей цепи шли коммандос, на флангах - наши два взвода. Четвертая рота готовилась к броску на сад. Солнце стремительно садилось, не оставляя нам времени на маневры.

Атака захлебнулась. Коммандос отступили, унося с собой двух убитых и трех раненых. Отступили и мы, не сумев закрепиться на правом фланге дрогнувшего уже было противника. Шаткий перевес сил в нашу сторону нарушил неожиданно заработавший с левого фланга ДШК противника.

Когда мы делали перекличку после неудавшейся атаки, выяснилось, что с нами нет Бека и Души, атаковавших в составе группы левый фланг, откуда сейчас поливал духовский пулемет.

Пришлось докладывать комбату.

"Гектар-4, Гектар-4, прием. Я Марс. Прием", - сто сорок четвертая голосом комбата вызывала Бека на связь. "Марс, Марс, я Гектар-4, прием. Нахожусь в крайней сушилке на левом фланге противника. В соседней сушилке работает их ДШК. Мы готовы поддержать атаку, прием", - Бек спокойно докладывал комбату обстановку. "Гектар-4, я Марс, прием. Вас понял - готовы поддержать атаку. Сколько вас там, сынок? Прием", - комбат явно искал возможность использовать сложившуюся ситуацию. "Марс, я Гектар-4. Нас двое, нас здесь двое, мы захватили на позиции их "самовар". Готовы поддержать атаку огнем, прием", - Бек явно входил в раж. "Спокойно, сынок. Сейчас "слоны" ударят с двух стволов. Старайтесь корректировать огонь, прием", комбат уже принял решение. По цепи передали: "Приготовиться к атаке".

Это было красиво. В сгущающихся сумерках два танка на большой скорости, синхронно развернувшись, выскочили на позицию для прямого выстрела. Один только вид их маневра заставил наши сердца биться чаще, от полученной порции адреналина задрожали колени и слегка закружилась голова. Резко остановившись, одновременно, почти без подготовки они дали залп по второй сушилке на левом фланге. Облако густой, почти черной в наступающих сумерках пыли окутало сушилку. И одновременно рация заговорила заикающимся голосом Души: "М-а-а-р-с, М-а-а-а-р-с, я-а-а Ду-у-ша, я-а-а Ду-у-ша. Снаряды легли в пятнадцати метрах от нас. Сержант контужен, сержант контужен. Я-а Д-у-уша, прием!"

Все замерли в ожидании команды. "Спокойно, сынок, снарядов больше не будет. Поддержи атаку огнем, прием!" - в голосе комбата чувствовались нотки сдерживаемого смеха. Затем последовала команда "вперед", и мы уже почти в полной темноте, разрываемой нашими трассирующими очередями, молча ринулись на духовские позиции. С левого фланга заработал пулемет, это Душа поддерживал нас своим огнем. Духи бросили позиции и отступили, почти не оказывая сопротивления.

"Вот то самое место", - вертолетчики за соседним столом, нарушая табу, склонились над кем-то принесенной картой. Я бесцеремонно прервал своего собеседника и подошел к их столу. Сейчас, спустя столько лет после гибели ротного, я вдруг почувствовал, как слезы наворачиваются на глаза, и я этого не стыдился. "Вот то самое место", - сказал я себе через двенадцать лет, когда клочок бумаги перестал быть схемой местности и начал приобретать в моем сознании очертания чего-то вполне реального. "Смотри, здесь, на этом самом месте, меня ранило гранатометом в голову", - мой недавний собеседник вдруг ткнул пальцем в то место, где проходил маршрут нашей группы - за сутки до злополучной духовской засады!

"А ну-ка, брат, расскажи мне подробнее, как ты получил свой гранатомет в голову?" - до меня медленно стал доходить смысл происходящего. "Да сержант мне гранатометом по голове заехал", - он смотрел на меня глазами старого, больного, невероятно усталого человека.

"Душа, ты, что ли? Этого не может быть!" - повторил я уже несколько раз, не веря своим глазам. Вокруг нас образовалась группа наблюдателей.

"Да, я Душа. Я - Душа!" - худой, ослабевший от болезни человек стоял и плакал как ребенок.