Война меняла тактику каждый день: иногда мобильные группы оправдывали свое назначение, но порой этих людей обрекали на верную гибель. Обычно, после высадки с брони или вертолета группа стремилась быстро выйти из этого квадрата. Затем, укрывшись на какой-нибудь вершине, докладывала обстановку и технично уходила от контакта с противником, когда расклад был не в ее пользу.

Постоянная борьба за сохранение тела повышала требования к духу. "Молодые", попав в батальон, оказывались под мощным психологическим прессом. Прошлое представление о собственном месте в этой жизни разбивалось на первой же ориентировке.

- Разведчик должен быть сильным, - взводный по кличке Гунн вышагивал перед взводом, который послушно стоял на солнцепеке с набитыми камнями "эрдэ".

- Существовать для вас - значит находиться в состоянии постоянной борьбы, и осознание того, что вы - бойцы засадного батальона, должно быть основой вашей уверенности в себе. Терпение, контроль, своевременность действий, самодисциплина - вот основы вашего успеха. Свои личные желания засуньте себе в задницы - они несовместимы с необходимостью крошить, жечь, резать и убивать. Единственное желание, которое вам разрешается иметь, это желать жить! Ко всему, что связано с угрозой для вашей жизни, следует относиться с уважением, для того, чтобы верно определить степень опасности. Вы должны научиться уважать и оценивать собственное чувство страха. Идеальная ситуация - это когда, несмотря на страх, вы продолжаете действовать правильно. Чувство страха должно быть побеждено. Оно должно исчезнуть, но первое, что вы должны понять, - необходимо испытать это чувство, чтобы оценить его. Пора познакомиться со страхом, сынки!

Мы были гостями в царстве смерти, но каждодневные упражнения и монологи Гунна убеждали в том, что смерть на войне - это враг, от которого трудно, но можно убежать. Одни выживали, потому что боялись умереть. Другие выживали для того, чтобы жить. У каждого была возможность приехать домой в "консервах".

Нормально жить в бригаде - значило сохранять себя и уважение к другим, всегда готовым продолжить твое дело, твою жизнь. Тогда собственное прошлое обретало смысл, - и у будущего появлялась длинная четкая тень. Жизнь наполнялась поступками и вещами, сделанными тобой. При этом ты начинал думать о смерти не так болезненно, ты думал о ней, как о деле.

Поначалу мне было очень тяжело. Усилия над собой порой перерастали в насилие над собой. Черепаха помог мне.

- Не бойся, - сказал он, - я твой сержант, и позабочусь о том, чтобы ничего плохого с тобой не случилось.

В нем было что-то острое, в глазах особенно, словно хорошая приправа в профессионально приготовленном блюде. Этими загадочно-печальными глазами и крепко сжатым ртом, умело прикрытый панцирем и в то же время легкоранимый, он напоминал мне черепаху. Стоило только увидеть плотно сжатые губы, как становилось понятно, в каком постоянном напряжении он жил. Готовность к постоянной борьбе избавляла его от необходимости принуждать себя к какому бы то ни было подчинению.

На слова Черепаха реагировал быстро и точно. Обладал удивительной нечувствительностью к собственной боли. Если падал, то через мгновение вставал, и, точно зверь, снова лез в драку. В нем естественно уживалось что-то совсем детское и нечто зрелое, сильное - то, чего не было у меня. Мир его поступков, чувств и решений был действительно выше моего.

Черепаха убедил меня в том, что смерть существует только потому, что мы намеренно делаем ее возможной.

Следователь

На подоконнике, заваленном папками с бумагами, стояла старая печатная машинка. Сквозь грязное стекло тускло просвечивал высокий бетонный забор. Зеленые замызганные шторы, электрическая розетка и цветной календарь были единственными украшениями тесной комнаты. В коридоре возле открытой двери кабинета курили опера. Еще несколько часов назад представлявшие грозную и беспощадную силу Закона, они походили сейчас на усталых водил-дальнобойщиков, готовящихся к ночлегу в провинциальной гостинице. Поговорив бессвязно еще несколько минут, они безо всякой видимой причины дружно разошлись.

Я никак не отреагировал на приход следователя, - как только он сядет, мне необходимо будет оторваться от рассматривания окна и смириться с его присутствием. В конце концов, я неохотно перевел на него взгляд. От неожиданности я вздрогнул: лицом ко мне сидел не "мой "следователь.

Это был рыжий крепкий татарин. Над густыми усами торчал вздернутый нос. Конопатое лицо с небольшими глазами. Трехдневная щетина придавала ему несколько разбойничий вид, не вязавшийся с его большой, расхлябанной фигурой.

Следователь начал монотонно читать вслух: "Постановление о привлечении в качестве обвиняемого. Следователь УВД майор юстиции Насретдинов, рассмотрев материалы уголовного дела No 96633066 установил..."

Я слушал его и не верил собственным ушам. Лавиной хлынули мысли. Он вернул меня туда, куда я не пошел бы добровольно ни за какие деньги.

Это началось много лет назад. В полдень.

Ходжа

Перед началом любого строительства всегда отбирают пригодный материал. Ровные стволы без сучьев, красивые на вид, используют для открытых колонн. Прямые, но с небольшими дефектами, пускают на внутренние опоры. Стволы безупречного вида, хотя и не очень прочные, идут на пороги, притолоки, двери и внутренние стены. Хорошее дерево, даже узловатое и суковатое, всегда можно с пользой использовать в постройке. Дерево слабое или совсем корявое годится разве что на леса, а позже его рубят на дрова. Вот в поисках этих "дров" мы и бегали сейчас с Черепахой.

"Хочешь жить?" - я смотрел, сожалея о потраченном напрасно времени, на халтурно построенную молодым каменную кладку. "Конечно, хочу. Я стараюсь, как могу", - искренне ответил тот.

"Нет! Ты не стараешься так, как можешь. С тобой, череп, нужно что-то делать. Начинай все с начала. И помни, - камни бери с противоположной стороны склона, а не там, где ты выбрал себе позицию, - следы от вывернутых камней видны за километр! Твои проблемы сейчас как раз в этом. Когда ты прячешься, все знают, что ты прячешься, а когда ты не прячешься, то ты доступен, и любой может пристрелить тебя!"