Я, не успев понять,что происходит, достал по команде нож в ножнах. Это было моей ошибкой. Комбат, приняв нож из моих рук, с поворота ударил им духа по шее. Дух захрипел и опрокинулся от удара на спину, подняв тучу пыли. Комбат, со словами: "Что ж ты меня позоришь, череп!", швырнул мне, оголив нож, ножны . Ножны попали прямо мне в лицо, ослепив меня на миг. Когда вспышка в глазах и искры от нее прошли, я увидел, как комбат, оседлав тело духа, опрокинутое на спину, раз за разом вгоняет в него нож со словами: "Где ж у него сердце-то ?". Пыль, что кружилась в этом бешенном танце смерти в свете солнечных лучей, рожденном движением двух тел, придавала картине какую-то нереальность. Когда комбат поднялся, я продолжал стоять, завороженный этим солнечным потоком пыли...

Я так и запомнил этого духа. Косые лучи солнца сквозь дыры в стене пронзают темноту сушилки. Гроздья винограда, собранные чьими-то заботливыми руками, несмотря на войну и разруху. Подбитый танк. Взорванный мост. Арык с сильным, но медленным течением. Погибший танкист. Наша группа, уставшая, потная, вся в пыли. Комбат с воспаленными глазами. Кажущаяся прохлада сушилки. Тело мертвого духа. Нож в моих руках со следами чужой, густеющей на глазах крови. И пыль. Везде пыль. Мелкая, всепроникающая. Витающая над всем происходящим. Медленно оседающая в черную лужу крови. И лишь в контрасте солнечных лучей и темноты сушилки виден ее танец, наполненный глубоким, как мне тогда показалось, смыслом. Мы все песчинки в шлейфе каких-то движений судьбы. Кого-то она заставляет подняться и кружиться в этом танце света и темноты, а кто-то остается неподвижным и безучастным, как тот дехканин с мотыгой, не подозревающий о том, что ему тоже придется принять уже уготованную ему судьбой участь:

Танк удалось вытащить и его утащили в бригаду прибывшие на помощь танкисты. Батальон к вечеру все-таки вышел из зеленки , выполнил поставленную задачу, прочесав район.

Мы спали в БэТэРах. Наспех умытые и накормленные. Утром нас ждал марш в другой район боевых действий. Шел третий день бригадного рейда. Я спал в родном БэТэРе. Мне ничего не снилось. И лишь спустя семь месяцев я стал бояться снов, просыпаясь на госпитальной койке от войны, что приходила ко мне по ночам. Война стерла грань между Победой и Поражением. И то и другое я сейчас воспринимаю как очередное испытание жизнью. А тогда я был ей не нужен, потому что принадлежал ей с потрохами, как и все спящие рядом со мной. Со временем все покроется пылью...

-----------------

Зеленка -- зона обильной растительности, виноградники и т.п.

ПК -- пулемет Калашникова, калибр 7.62 мм

"Муха" -- ручной гранатомет

"Нис(т), дуст..." -- "Нет, друг..." (яз. дари)

эРДэ -- рюкзак десантника

(с) Павел Андреев, 1998

Павел Андреев. Самый легкий день был вчера!

-----------------

c Copyright Павел Андреев, 1998 Автор ждет Ваших отзывов и комментариев, присылайте их по адресу [email protected] Оригиналы материалов этой страницы расположены на сайте "Афганская война 1979-1989 в разделе "Рассказы участников" http://www.afghanwar.spb.ru/stories/index.htm -----------------

Над его головой был белый куполообразный потолок. Голова гудела, создавая какую-то непонятную вибрацию в теле, которая импульсами уходила в ноги, возвращаясь нестерпимой болью. Он судорожно приподнялся на локтях. Очередной приступ боли кинул его голову на подушку, но даже это не смогло заглушить тот поток чувств, который нахлынул от увиденного.

Его поразило не столько отсутствие ног, сколько издевательски четко набитые канты на солдатском одеяле, заправленном на его кровати. Укладывая его обрезанное, порванное осколками тело, одеяло откинули ровно на столько, на сколько требовалось, чтобы прикрыть тело раненого. Ниже его колен одеяло лежало нетронутым, сохранив набитые послушной солдатской рукой канты. Нетронутость одеяла вызывающе демонстрировала безразличие к происшедшему -он теперь занимал ровно наполовину из того, что ему было положено. Граница этой действительности проходила по его кровоточащим культям.

Он еще недоконца осознал занимаемое им положение и продолжал воспринимать мир через призму старых, не разрушенных новой действительностью ощущений. Болели несуществующие ампутированные ноги. Дырки в руке и животе не волновали его. В его контуженной голове периодически всплывала одна единственная мысль -- "Живой, зачем живой?" Пытаясь объективно оценить все происшедшее с ним, он старался найти выход из положения, в котором оказался.

Его жизнь разделилась на две части -- до того и после того. Эти две части его жизни, словно куски разбитой мозаики, создавали в голове хаос цветного калейдоскопа из событий и людей. В его жизни не было ничего похожего, опираясь на что, он мог бы определить для себя новый порядок вещей.Он интуитивно чувствовал, что необходимые ему знания и навыки находятся внутри него самого, но взрыв проклятой мины перевернул все верх дном.

Единственным ресурсом, которым он располагал, из которого он черпал все свою уверенность, было время. Он почти физически ощущал, что он находится в самом центре образовавшейся при взрыве воронки, в которую его затягивает стремительно проносящийся через него поток времени. Стремительное движение жизни пронзало его тело, мозг, не увлекая его за собой. Он реально осознавал, что жизнь, словно вода в стремительном горном потоке, обтекает -не в силах разрушить -- преграду непоколебимой монолитности его сознания, корнями уходящую в его прошлое. Он ощущал себя уже упавшей песчинкой в песочных часах своей судьбы. Плотность событий последних месяцев говорила о том, что предписанное ему событие должно произойти -- и оно произошло. Теперь он полностью, как та упавшая песчинка, принадлежал прошлому, находясь в ожидании, когда судьба снова перевернет его песочные часы. Не выработав новых категорий, он мыслил старыми, опираясь на бесценный опыт выживания, который подсказывал простые истины, от практичности которых он не мог отказаться. Он медленно извлекал эти факты из прошлого, выстраивая их них фундамент, основу пирамиды своего нового сознания.

Однократность, непоправимость, невозвратимость всего совершающегося с ним было той формой, в которой судьба является человеку. Он понимал, что всякий факт есть случайность, непредвидимая и заранее неустановимая. Но, анализируя случившееся, он также осознавал, что ход и дух будущего, как для отдельного человека, так и для целой группы, неслучайны, что, благодаря свободному решению действующих лиц, это развитие может, правда, либо завершиться великолепным концом, либо подвергнуться опасности захиреть и погибнуть, но не может быть изменено в своем смысле и направлении.