– Мы возвращаемся? – с удивлением спросил Геттель.

– Нет, просто я хотел заехать за одной дамой, она здесь живет, но вспомнил, что она уже должна быть у подруги, – сказал Кузнецов первое, что пришло ему в голову.

В доме № 53 по улице Легионов у Николая Ивановича не было ни одной знакомой. Там жил одиноко и скромно некий Роберт Глаас, ничем не примечательный сотрудник так называемого «Пакетаукциона» – весьма характерного оккупационного учреждения, специализировавшегося на отправке в Германию посылок с продовольствием и вещами, награбленными гитлеровцами у местного населения. Глаас считался – и весьма обоснованно – ревностным служакой, исполнительным, услужливым, хотя и не хватающим звезд с неба, военным чиновником. У начальства был на хорошем счету. Шефом «Пакетаукциона» был видный нацист Курт Кнут, второй заместитель рейхскомиссара Украины Эриха Коха. Кнута – невероятно тучного, всегда страдающего от одышки специалиста по организованному грабежу – наверняка хватил бы апоплексический удар, если бы он узнал, что Роберт Глаас, скромнейший из его подчиненных, на самом деле старый голландский антифашист-подпольщик, связанный через обер-лейтенанта Зиберта с советской разведкой.

Глаас был дома не один – у него находился разведчик Иван Корицкий, работавший в «Пакетаукционе» грузчиком. До войны Иван был комсомольским секретарем в селе Березно Ровенской области, потом служил в армии, оказался в плену, бежал, связался с отрядом, стал хорошим разведчиком.

В конспирации Глаас не был новичком. Когда к нему ввалились незваные гости, он встретил их приветливо, не задав Кузнецову, а тем более Геттелю, никаких наводящих вопросов. Карицкому велел из кухни не выходить. Держался так, словно заглянули к нему на огонек два приятеля – дело обычное. Знал, в случае чего Зиберт сумеет ему подсказать, что делать, как вести себя дальше.

Пожав руки обоим офицерам, Глаас предложил им раздеться, а сам со сноровкой закоренелого холостяка принялся накрывать на стол.

Сбросив шинель, Кузнецов, словно желая чувствовать себя совершенно свободно, снял и портупею с кобурой и повесил ее на гвоздь за шкафом. Волей-неволей, но Геттелю тоже пришлось освободиться от оружия.

– Мои приятельницы, видимо, задерживаются, – улыбаясь, сказал Кузнецов, – давайте выпьем пока, господин майор, чтобы не терять зря времени.

Гитлеровец отлично понимал, что никаких приятельниц ждать и не следует, а потому молча протянул руку к своей рюмке.

Постепенно завязывался многозначительный разговор с взаимными намеками, иносказаниями. Неизвестно, чем бы кончилась эта дипломатическая игра Кузнецова с Мартином Геттелем, если бы Николай Струтинский не совершил ошибки. Совсем небольшой. Но в разведке крупные и не нужны. Николай Струтинский неизвестно почему без стука вошел в гостиную и без разрешения подсел к столу…

Майор Геттель осекся на полуслове. Немецкий солдат, к тому же поляк по национальности, никак не мог бы себе позволить сесть за офицерский стол, даже если бы его пригласили. Но подобной фамильярности не потерпит и кадровый английский офицер! А только им в представлении Геттеля и был обер-лейтенант Зиберт!

Значит… Значит, Зиберт не агент Интеллидженс сервис! Но в таком случае, кто же он? Неужели советский разведчик?! В глазах гитлеровца мелькнул ужас. Он рванулся к своей портупее…

Через полминуты Геттель был скручен и крепко привязан к стулу. Побелевшего от страха майора непрерывно била нервная дрожь. На лбу выступили крупные капли пота.

По воле случая игра отменялась. Теперь Николаю Ивановичу не оставалось ничего другого, как, отбросив ненужную маскировку, просто допросить гитлеровского контрразведчика. Геттель рассказывал все, что знал.

– Кто такой штурмбаннфюрер фон Ортель? – спросил Кузнецов.

– Этого я сказать не могу…

– Повторяю вопрос, кто такой Ортель? – Кузнецов повысил голос.

– Но я этого действительно не знаю! – истерически вскричал Геттель. – Это не известно никому!

– Даже доктору Йоргельсу, начальнику СД? – с иронией спросил Кузнецов.

– Но ведь я же не доктор Йоргельс! Лично мне известно только одно, что у штурмбаннфюрера фон Ортеля особые полномочия от Главного управления имперской безопасности в Берлине. Он имеет право лично связываться по телефону и телеграфу с Миллером и Шелленбергом.

Ого! Кузнецов чуть было не присвистнул. В Главном управлении имперской безопасности Миллер был начальником IV отдела – государственной тайной полиции, сокращенно именуемой гестапо. Шелленберг в том же Главном управлении возглавлял VI отдел, ведавший шпионажем за границей. Значит, фон Ортель действительно птица крупного полета.

Об официальном положении фон Ортеля в Ровно Геттель не мог сказать ничего определенного. Подтвердил только, что у штурмбаннфюрера есть нечто вроде конторы на Дойчештрассе, 272, замаскированной под зуболечебницу. Два или три раза к нему приезжали из Германии какие-то лица. Иногда он увозил к себе по собственному выбору арестованных из гестапо. Никто из них обратно не вернулся. Для чего они были нужны фон Ортелю и что он с ними сделал, ему, Геттелю, неизвестно.

Кузнецов видел, что майор не врет. Он понимал, что местные гестаповцы, судя по всему, ничего не знали о секретной деятельности фон Ортеля в Ровно. Ничего интересного и заслуживающего внимания Геттель больше рассказать не мог. В заключение Николай Иванович задал все же ему один вопрос:

– Почему вы предположили, что я англичанин?

– Никак не думал и не мог предполагать, что вы русский разведчик, – мрачно буркнул Геттель.

На следующий день майор Мартин Геттель не явился в рейхскомиссариат. Не вышел он на работу и послезавтра. Курьер, посланный к нему на дом, нашел пустую квартиру, в которой, судя по тонкому слою пыли на мебели, несколько дней уже никто не жил…

Сведения, полученные Кузнецовым от Геттеля (а они относились, конечно, не только к личности фон Ортеля), были достаточно интересны и сами по себе представляли немалую ценность. Но к тому, что Зиберту уже было известно о штурмбаннфюрере, фактически ничего не добавили, лишь утвердили в необходимости продолжать искать подходы к таинственному эсэсовцу.

Собственно говоря, даже если бы Кузнецов и решил сейчас прекратить знакомство, то сделать бы это уже не смог. Фон Ортель слишком привык к нему, заезжал нередко домой, приглашал к себе – словом, считал близким приятелем, если только этот человек вообще мог состоять с кем-либо в приятельских отношениях, не говоря уже о дружбе. Как бы то ни было, виделись они почти каждодневно.

Зиберт и фон Ортель часто встречались в одном из самых популярных среди оккупантов злачных мест города – офицерском казино на Дойчештрассе. Фон Ортель был неравнодушен к азартным играм. Кузнецов же посещал это заведение, потому что здесь всегда толпилось много офицеров всех родов войск, от которых он черпал ценные сведения.

– Знаете, Зиберт, – задумчиво сказал как-то фон Ортель при их очередной встрече, – вы мне чем-то глубоко симпатичны. О, не пытайтесь отшучиваться. Уверяю вас, что в этом подлунном мире отыщется не больше десятка людей, которым я симпатизирую.

– Почему? – осведомился Кузнецов.

– А вы можете назвать мне хоть пяток наших общих знакомых, которых бы вы хотели считать своими друзьями?

Пожалуй, в уме эсэсовцу отказать было нельзя, и Кузнецов совершенно искренне ответил: «Нет». Фон Оргель удовлетворенно рассмеялся.

– Вот видите! Но бог с ними! Поговорим о вас. Скажите откровенно, вы, получивший на фронтах уже две пули, а от фюрера два креста, неужели вы еще рветесь на фронт?

Зиберт резко откинулся в кресле. Голос его стал сухим и строгим:

– Я солдат, господин штурмбаннфюрер, и мой долг – сражаться без раздумий за фюрера, немецкий народ и великую Германию!

Фон Ортель укоризненно развел руками.

– Великолепно! Но, Пауль, зачем же так официально? И потом – почему вы думаете, что борьба с нашими врагами ведется только на фронте?