Расскажу анекдот… Сменим жанр…

Гуляет по лесу дракон. Встретил медведя:

— Медведь, — говорит дракон, — у меня в восемь часов ужин. Приходи — я тебя съем.

Идет дальше. Бежит лиса:

— Лиса, — говорит дракон, — у меня в семь утра завтрак. Приходи — я тебя съем.

Идет дальше. Скачет заяц.

— Стой, заяц, — говорит дракон, — у меня в два часа обед. Приходи — я тебя съем.

— У меня вопрос, — поднял заяц лапу.

— Давай.

— Можно не приходить?

— Можно. Я тебя вычеркиваю из списка.

…Нас ведут по перрону… Девчонки машут… Мамы плачут…

В памяти остаются только голоса:

— Сорок таблеток… Попытка суицида… Белый билет. В армию не берут… Надо быть дураком, чтобы остаться умным… Бей меня! Бей! Ну и пусть я говно, мне наплевать. Зато я — дома, трахаюсь с девчонками, а ты — с винтовкой пошел играть в войну…

Человека можно запрограммировать. Он сам этого хочет. Ать-два! Ать-два! В ногу!!! Что такое вор в законе? Человек, у которого нет романа со смертью, он решил свои отношения со смертью. Зацепи — вилку в глотку воткнет! Жизнь прожита, сожжена дотла. Такой прыгнет, укусит. А сотня молодых мужчин вместе? Зверье! В тюрьме и в армии живут по одним законам. Беспредел. Заповедь первая: никогда не помогай слабому, слабого бей сапогами по голове. Ночью кто хрюкает, кто квакает, кто маму зовет, кто воздух портит… Но слабого бей сапогом по голове!

Чехов писал, что надо каждый день выдавливать из себя по капле раба. Но иногда человеку хочется быть рабом, ему это нравится.

Подъем. Команда:

— Лечь! Встать!

Все встали, один лежит.

— Лечь! Встать!

Лежит.

Сержант стал желтый, затем фиолетовый.

— Ты что?

— Суета сует…

— Ты что?

— Суета…

Сержант — к командиру роты, тот — к гэбэшнику. Подняли дело: баптист. Как он в армию попал?! Его оградили от всех, потом куда-то увезли. Он фантастически опасен! Не хочет играть в войну…

Покончить с собой я хотел пять раз. На пятый… решился… Сначала думал повеситься… Нормально. Все возле этого когда-то проходили… Командир просил:

— Только не стреляйтесь. Людей списать легче, чем патроны.

В человеке есть война, война возбуждает. Мне бы сказали — строить этот дом, в котором я живу, — долго. Скучно. А разрушить — в два дня. Какой восторг! Бить, крушить! Нам это нравится. Системы возврата нет… Я боюсь замкнутых пространств… Ненавижу социальную жизнь… Встать-лечь! Лечь-встать! Почистили нас, помыли. Вынесли красное знамя: „И если я нарушу эту мою торжественную присягу, то пусть меня постигнет суровая кара…“ Ночью во сне я убегал от отца, он целился в меня, целился…

Первое письмо от девушки… Руки затряслись… Но жизнь больше Феллини, чем Бергман. Письма хранить нельзя.

Проверка тумбочек:

— Бабы ваши, будут наши. А вам еще служить, как медным чайникам. Неси свою макулатуру в унитаз…

Положен набор: бритва, авторучка, блокнот… Сидишь на „очке“ и читаешь последний раз письмо: „Люблю… Целую…“

Полярная ночь. Бесконечная. Стоим вдвоем в карауле. В руках — оружие. Мне пришла мысль, что это совсем просто: секунда-две, и ты свободен… Я могу назвать не причину, а повод. Если искать причину, то надо начинать оттуда, когда мама хотела девочку, а папа хотел аборт. Где-то в подсознании у меня это закодировано… И папины заклинания: „Герой! Герой!“ Героев я представлял без рук, без ног. С кровавыми звездами на спине… Я никогда не хотел быть героем. Я ненавижу героев! Я их презираю! Миражи! Мифы! Иллюзия! Подмена! В детстве мы играли в самураев. Самурай должен был красиво умереть: не имел права упасть лицом вниз, закричать. Я всегда кричал… Меня не любили брать в эту игру…

А повод? Повод мог быть ерундой… Сержант сказал, что ты мешок с говном, или колбасы в обед не досталось. Чай без сахара… Столкнуть могла чепуха…

Но жизнь больше Феллини, чем Бергман.

Стоим в карауле. Шепот (парень деревенский, с Украины):

— Ты знаешь, что такое оргазм? Пробовал?

Это мы — с ракетами и ядерными головками, которые могут тысячи людей убить? И я, который хочет себя убить?..

…Смерть похожа на любовь. И последнее мгновение — страшные и некрасивые судороги. Мы не способны вернуться из смерти, но из любви мы возвращаемся. И можем вспоминать, как было… Вы тонули когда-нибудь, вас затягивал вир? Я тонул… Чем больше сопротивляешься, тем меньше сил. Смирись — и дойди до дна. Там уже твой выбор: или ты хочешь умереть, или ты хочешь жить. Хочешь жить — пробивай небо воды, возвращайся. Но сначала дойди до дна…

Я дошел и понял: хочу жить! Просто жить! Я никого не убил, единственный человек, в которого я стрелял, я сам… Только ранил…

Но жизнь больше Феллини, чем Бергман…

Там? Там никакого света в конце тоннеля… И ангелов я не видел… Сидел отец у красного гроба… Гроб пустой…

Сон… Жизнь… Эта жизнь? Или та? Как у Мережковского: „Лишь тенью тени мы живем“…»

История коммуниста последнего поколения

и некоторые размышления об обаянии красного идеала

Игнатий Валерьянович С. - заведующий отделом обкома партии, 54 года

Из разговора с бывшим помощником первого секретаря обкома партии.

«Зачем вам эта история? Не хочу говорить! Зачем? Все свалили на коммунистов… Натравили на нас народ… Семнадцатый год… По знакомому сценарию… Еще один семнадцатый год… У нас директора керамического завода рабочие на тачке вывезли за ворота. Горлопанили. Били стекла. Забыли, что дальше в этом сценарии, в следующем действии: брат пойдет на брата, сын на отца… История повторяется… Те же действующие лица…

Сажусь в такси.

— Скоро коммунистов бить будем? — спрашивает у меня водитель.

— Так это же снова кровь?

— А без крови у нас ничего не получится. Я сначала бы всех коммунистов перестрелял. А потом брокеров и спекулянтов. И сжег бы эти ларьки!!

Музыка играет. Хорошие сигареты. И ведь стрелял бы! Стрелял!

Вот она — родина Пугачева и Стеньки Разина… Нравится кровь пустить… За справедливость! Только, когда дым рассеется, увидят, что брат убивал брата. А вы говорите — народ. Народ сам о себе сказал, что из него — и дубина, и икона.

Не хочу отвечать на ваши вопросы! Не буду! Зачем вам эта история? Он, как и я, из тех, кого вы собираетесь судить… Устроить Нюрнберг… Кричат на улицах: „Довели страну! Разорили! Преступная партия! Кровью залили…“ Хотят судить живых и мертвых… В столице бьют, сваливают памятники днем, принародно, а у нас, в провинции, тайком, ночью. Памятники Марксу, Ленину… Рассказывают, рабочие стащили Ленина на железном троссе вниз и кукишей ему надавали. Ночью валят… Как воры… Зачем? Проститесь с большевизмом честно. Наука принесла человечеству куда более неисчислимые бедствия. Давайте тогда истребим ученых! Предадим анафеме отцов атомной бомбы… Марксизм, как любая великая идея, дал своих мучеников и своих негодяев. В этом „красная религия“ похожа на все другие религии.

Кто я сейчас? Обыкновенный школьный учитель. Преподаю историю. По старым учебникам… Новые еще не написаны… Уходит одна мифология, приходит другая. Никаких идеалов… Я уже не говорю об идеалах… Никаких идей…

Зачем вам эта история? Эта нелепая смерть… Необъяснимая…

Вы думаете, что сегодня не опасно быть искренним? Что изменилось? Во всем обвинили коммунистов. Их нет у власти. И что изменилось? Пришли демократы — и скорее к той же кормушке, к рогу изобилия… Теперь вы поняли, что не в коммунистах дело? А в кормушке… А там все строго по рангу… Как еще и при Сталине… Об этом ходило немало партийных легенд… Например, как при Сталине заведующим секторами ЦК разносили чай с бутербродами, а лекторам — только чай. Но потом ввели должности заместителя заведующего сектором. И вот в управлении делами долго думали: как быть? Кончилось тем, что заму стали подавать чай без бутерброда, но на белой салфетке. Идеальная вечная схема: сначала пью простой чай и мечтаю о чае на белой салфетке, получив чай на белой салфетке, хочу чай с бутербродом. Кто вам сказал, что Сталин умер? Вы что — человека измените? Винят идею… При чем здесь идея? Великая идея… Человек виноват… Он ничуть не изменился со времен старого Рима и древнего Иерусалима. Человек историей не живет… Идеей не живет: родился, влюбился, женился, машину купил, дом построил. Кого-то ревнует, кому-то завидует, чего-то все время хочет. Мы об идее говорим, об этом принято у нас говорить, но мы ею не живем. Вот у меня болеет дочь… У нее лучевая болезнь… У девочки… Я этим живу… Кого-то жена бросила… Никто идеей не живет, только сумасшедшие. Наивные. Я встречал таких, но среди партийных профессионалов их не было. Я боюсь быть искренним… Я боюсь за свою семью, за детей. К моей дочке, она учится в пятом классе, подошли на перемене одноклассники.