В первой присутствовала вера, но не было правды; во второй, по его мнению, была правда, но не было истинной веры. И что же! Византия погибла, а турецкая монархия процветает. Греки потеряли правду и потому разгневали Бога неумолимым гневом и дали веру христианскую неверным на поругание.[56] А Махмет султан заимствовал из христианских книг настоящую мудрость, установил у себя в государстве праведный суд и, не будучи христианином, приобрел милость божию. Пересветов, таким образом, является проводителем в Московии восточных, турецких симпатий. Уже не раз было указано, что симпатии эти были очень распространены в Московии, что на все турецкое была даже известная мода.
Типичным проводителем этих тенденций является и Иван Пересветов. Он идет даже так далеко, что готов турецкого султана сделать настоящим христианином.
Но в чем же заключается та «правда», которой более было у турок чем у греков? Пересветов готов сказать, что правда прежде всего заключается в жизни, устроенной по евангельским заповедям, — "истинная правда — Христос Бог наш, сын Божий возлюбленный, в Троице единый, в божестве неразделимый, едино божество и сила; да оставил нам евангелие правду, любя веру христианскую надо всеми верами и указал путь царства небесного в евангелии".[57]
Однако не может не представляться странным то обстоятельство, что такой правдой обладали и турки. Отметим прежде всего, что для Пересветова правда не совпадает с милосердием и кротостью, напротив, качества эти он считает политически отрицательными и вредными. По мнению Пересветова, истинная погибель государству, если на царя "придет великая кротость" и если «оминет» его "прирожденная воинская мудрость". Истинному царю "не мощно царства без грозы держати". "Как конь под царем без узды, так царство без грозы".[58]
Правда государственная и совпадает прежде всего с царскою грозой. Пересветов поэтому сторонник твердой единоличной власти, идеолог царского гнева и царской грозности. Здесь он сближается с иосифлянами, хотя, как мы видели, и не возводит царскую власть в вере. Пересветов скорее не иосифлянин, он ближе к Маккиавелли, его интересует государственная мощь сама по себе, а не с точки зрения ее религиозных основ. Оттого идеалом его является восточный деспот, который "правый суд в царство свое ввел, а ложь вывел, и рек так: "Бог любит правду лутчи всего, не мощно царю царства без грозы держати".
Вот такой-то грозный царь призван прежде всего ввести в государство свое начало справедливости, устроить суды праведные, покарать несправедливых вельмож и лишить их власти.[59] На нем, далее, лежат и важные социальные задачи. Так, царь Магомет боролся у себя в государстве с порабощением и эксплуатацией. "В котором царстве люди порабощенны, говорит он, — и в том царстве люди не храбры и к бою против недруга несмелы: порабощенный бо человек срама не боится, а чести себе не добывает, хотя силен или не силен и речет так: однако если холоп, иного мне имени не прибудет".[60] Таким образом, пересветовская монархия есть монархия социальная. Но что самое главное, она есть монархия, основанная на диктатуре некоторой избранной, особо организованной военной группы.
Такую группу, по мнению Пересветова, нет смысла составить из родовой аристократии, из вельмож и князей. "Богатый, — по его мнению, — о войне не мыслит, мыслит о упокой". Военная группа должна быть составлена из средних людей, из "юнаков храбрых", числом так тысяч в двадцать. Таких воинов нужно держать, как соколов, во всем им не отказывать, ничем не огорчать.[61] Так и царь Магомет завел при себе сорок тысяч янычар, стал платить им постоянное жалованье, держал их близко к себе, чтобы не было в государстве никакой измены. Янычары эти у него верные люди, любимцы, верно ему служат за царское жалованье. "У него же, у турецкого царя, великие мудрости… и гроза велика царя турецкого".[62]
Такова политическая программа Ивана Пересветова, которая, как на это указывалось уже в литературе, оказала несомненное влияние на политические мероприятия Ивана Грозного. Историки, изучающие учрежденную царем Иваном опричнину, спорят о том, представляла ли она собою род "полицейской диктатуры" или же "известное государственное образование". С точки зрения политических принципов противопоставление это является совершенно искусственным. Опричнина, если угодно, была и тем и другим вместе. Она была попыткой ввести новый государственный строй при помощи диктатуры и следуя методам чисто революционным.
Причем формы осуществления этой диктатуры, конечно, вполне соответствуют тем планам, которые рисовал Иван Пересветов. Нет никакого сомнения, что царь Иван Васильевич Грозный, предпринимая свой отъезд из Москвы — отъезд, который оказал на него столь большое моральное действие, — исходил из своеобразно понятой идеи о государственной «правде». Вместе с Ивашкой Пересветовым владела мятежной душою его мысль, что иссякла в Московском государстве «правда»; и он вообразил себя, по-видимому, призванным ввести эту «правду» во что бы то ни стало и заслужить тем славу Августа или Александра Македонского.
Грамота, отправленная им в Москву, "слишком напоминает пересветовские обличения вельмож, чтобы не допустить здесь литературного влияния".[63]
Царь Иван Васильевич, правды ради государственной решил установить в Московии диктатуру немногих избранных верных людей — «опричников». "Опричные" — это были люди великого князя (die semen), земские же — весь остальной народ".[64] И не зная, как весь народ отнесется к диктатуре, он прибег к дипломатической игре. выехал из Москвы, как бы бежал из государства, сделал великий и небывалый политический «уезд». И когда он убедился, что простой народ его поддержал, прося его вернуться на царство и оборонять народ от "волков и хищных людей" и заявляя, что "изменников и лиходеев" народ сам истребит, Иван Васильевич придал диктатуре официальный характер и начал революционным путем истреблять «неправду». При этом в точности обнаружилась в Московии неизбежная картина всякой диктатуры. Официальные государственные органы продолжали существовать (как они существуют, скажем, теперь в Италии), но рядом с ними были учреждены новые органы политической диктатуры. В земщине действовали приказы с их боярами, а опричнина имела свою организацию, свои комиссии, свои бюро (как, например, политбюро коммунистической партии). Государственный аппарат как бы удвоился, причем воля органов опричнины превалировала над волею органов земщины. Что в опричнине было подписано, свидетельствует современник, "то было уже справедливо и в силу указа в земщине уже тому не перечили".
Диктатура опричнины вступила на путь чрезвычайный, на путь террора.
Царь Иван начал "перебирать один за другим города и уезды" и отнимать имения у тех, которых он не считал хранителями государственной правды. Опричники получили при этом чрезвычайные полномочия, которыми они пользовались худо, совершая насилия, несправедливости и грабежи. Вышло так, что, как бы правды ради, царь Иван поехал сам грабить свое собственное государство, как иронически замечает немец-опричник. "Великое горе повторили они (опричники) по всей земле!"… "Всемогущий Бог наказал Русскую землю так тяжко и жестоко, что никто и описать не сумеет". Иными словами, в XVI веке случилось в России то, что повторилось, правда, в другой ситуации, в веке XX. Русская история имеет характер циклический, в ней совершается некоторый круговорот событий, в течение которого имеют место многие повторения старого в новом. Но и тогда в XVI веке и теперь в XX диктатура удалась только потому, что она встретила поддержку среди народа, что она приобрела сторонников. В диктатуре выразилось известное народное настроение, известная стихия народных симпатий и антипатий.