– И я тоже! - заявляет Сёмка.
– Хорошо, и ты тоже! - говорит ему Рабинович, глядя благодарными глазами на Бетти.
Чуть свет поднялась Сарра. Нужно было свезти в "подряд" муку для мацы. Подрядила извозчика, выправила Сёмку в гимназию, присмотрела, чтоб он не зажилил утренней молитвы (медаль медалью, а молитва молитвой!), и уж собралась ехать, как увидала квартиранта и Бетти, готовых ее сопровождать.
– Да вы на самом деле, что ли, собрались мацу печь? - спросила радостно Сарра, любуясь прекрасной парочкой. - Ну что же, едем! Но, чур, не раскаиваться! Лодырничать вам не дадут!
Уселись втроем и поехали.
Утро выдалось прекрасное. Над головой голубело ясное небо. Солнце пригревало по-весеннему, а легкий теплый ветерок будто шептал шаловливо на ухо о том, что пора вместе с зимним настроением скинуть и зимнюю одежду, одеться полегче. Дело ведь идет к весне! К пасхе!
О, кто еще любит так же горячо этот весенний праздник, как еврейская улица? Как несчастные еврейские детишки? Вот они выползли, точно червячки, из темных, сырых, покрытых плесенью углов. Еле дожили до весны! Вот оно - синее небо! Вот оно - яркое солнце! Сюда, сюда, ребятишки! Не бойтесь быстро бегущих ручейков! Засучите штанишки повыше, и пойдем глазеть... Сколько там народу! Мужчины, женщины, мальчики, девочки... Как звезд на небе! Кто пешком, кто на подводе. А на подводах мешки с мукой. Следом идут хозяйки. Тянутся в "подряд" печь мацу. Мацу! Впервые за всю свою жизнь Рабинович видит столько еврейских детей. Оборванные, полуголые, босые, с изможденными личиками, с изголодавшимися глазами... И все же как они все веселы, оживлены и счастливы! Как это понять? Нет, тут не понимать, а чувствовать надо! Пережить самому, родиться на этой еврейской улице и жить ее жизнью, вырасти нужно тут, в нищете, в нужде...
– Ну, вот и "подряд"! - говорит Сарра с подводы. За ней слезают Рабинович и Бетти.
Широкий двор, большое кирпичное здание - какой-то завод. Внизу, в подвале, - просторная комната, освещенная газовыми рожками. Зияет огненная пасть огромной печи. По стенам новые, начисто выструганные столы. Евреи в балахонах, женщины в белых передниках, девушки с лукаво смеющимися глазами. Говор, шум, точно на ярмарке. Таков "подряд", где пекут мацу.
– Хорошо, что вы вовремя приехали! - встречает Сарру пекарь Пейсах-Герш, мужчина с блеклым лицом и жидкой растительностью на выдающемся подбородке. - А уж мы собирались выключить вас из очереди!
– Досталось бы вам от моего мужа! - говорит Сарра. - Ведь вы его знаете!
– Знаю, знаю! У меня хорошая память! - отвечает Пейсах-Герш и, повернувшись в сторону работников, вдруг начинает сыпать зычным голосом раешника на особом "подрядном" диалекте:
– Эй вы, бабы, молодицы! Подоткните сподницы! Разговоры кончайте! Работу начинайте! Муку в ушаты! Мацу на лопаты! Реб Залманбер, очнитесь, живей шевелитесь! Поменьше шума, голубушка Фрума! Веселей, ребята! Не торчи торчком! Вертись волчком!..
– В добрый, счастливый час! - говорит Сарра, засучивая рукава.
Глава 28
"ТАЙНА МАЦЫ"
Рабинович-Попов, пришедший в "подряд" наблюдать, как евреи пекут мацу, решил глядеть в оба. Он дал себе слово раз навсегда покончить со своими сомнениями, избавиться от давившего его кошмара, особенно терзавшего его последние дни, после загадочного убийства несчастного Володьки. В убийстве было так много жутких моментов, а газеты известного сорта до того оживленно комментировали всю эту печальную историю, что в душу Рабиновича, несмотря на все передовые взгляды и полное отсутствие чувства национальной вражды, нет-нет да и закрадывалось какое-то болезненное любопытство...
"Ясно как день, - распиналась черносотенная газета, - что убийство несчастного Володи - дело еврейских рук... Они не только убили его, но и замучили, выкачали из живого всю кровь! Сначала нанесли 49 колотых ран и только потом уж проткнули ему шилом сердце!"
Другие газеты не ограничивались "голыми фактами", а с видом знатоков пресловутых кабалистических тайн доказывали, что евреи не могут обойтись без крови при выпечке мацы и что кровь они берут от христианского мальчика не старше 15 лет и т. д. и т. д. В их описании евреи превращались в заматерелых людоедов, дикарей.
Рабинович не мог, конечно, верить всей этой белиберде. Слишком уж белыми нитками были шиты все эти "обстоятельные подробности". Но все же хотелось "лично убедиться". Он наблюдал, не отрывая глаз, за всеми этапами процесса... Весело и оживленно принялись за работу. Мигом вскрыли мешки с мукой. Зачерпнули новым деревянным ковшом воду, смешали ее с мукой в большом, ярко начищенном медном тазу. Две белые, чистые женские руки замесили тесто. Мягкое тесто переложили на свежевыструганный стол, разрезали на мелкие куски. Каждый кусок под ловкими руками работниц быстро превращался в тонко раскатанный опреснок. Операцию завершал парень с зубчатым колесиком в руках: он быстро проводил своим инструментом несколько раз вдоль и поперек пунктирными линиями... Со стола маца попадала к Залманберу на лопату, а лопату принимал сам Пейсах-Герш, который самолично сажал мацу в печь. Минуту спустя доносился приятный своеобразный запах поджаристой мацы, которая, как представлялось Рабиновичу, должна соблазнительно хрустеть на зубаx...
"И это все? А где же церемония, ритуал?" - думал Рабинович. Стыд и угрызения совести за недавние сомнения наполнили его.
– Чего вы стоите, как наблюдатель? - спросила его Сарра. - Будьте любезны, засучите-ка рукава и принимайтесь за работу! Не стойте без дела, ведь мы, кажется, условились с вами?
– Я с удовольствием! Что же мне делать?
– Что делать? Помогайте ссыпать муку, а Бетти будет воду наливать.
Сарра Шапиро в этот день была очень оживлена. Да и во всем "подряде" как-то по-особому было весело.
Рабинович стал засучивать рукава.
– Не так!.. Ну, не так же, - заметила Бетти и сама принялась засучивать ему рукава.
Рабинович был в восторге. Каждое прикосновение пальцев Бетти к его обнаженным рукам пробегало по всему телу, точно электрический ток, обжигая сердце. Он чувствовал запах ее волос и теплоту ее тела... У него кружилась голова.
"До каких пор? Доколе тянуть? Вот упаду сейчас к ее ногам!"
Но в это время Рабинович встретился взглядом с ее прекрасными понимающими глазами, глядевшими на него ласково и в то же время строго и будто предупреждавшими: "Не сейчас! И не здесь!"
Он замечает, что на них обоих устремлены лукавые взгляды девушек и молодых женщин, догадавшихся, что это - жених и невеста. А женщины постарше шептали Сарре:
– Жених?.. Дай Бог счастья!
Сарра не отвечала ни "да", ни "нет". Она улыбалась и с легким вздохом думала про себя: дай Бог, вашими устами да мед пить!
С ловкостью заправского жонглера переносил Пейсах-Герш целые охапки мацы, не поломав при этом ни одной, и грузил ее на подводу.
Сарра расплатилась, выслушав кучу самых добрых пожеланий, и вместе с одевшимися уже Рабиновичем и Бетти собралась домой.
– Ну, вы, дети, поезжайте домой, а я пойду за подводой!
Слово "дети", произнесенное с подчеркнутой нежностью, разлилось теплой волной по сердцам молодых людей. Оба покраснели.
– Мы лучше поедем все вместе, с мамашей и с мацой! - сказал Рабинович, обращаясь к Бетти.
– Мама, слышишь, что он говорит? - спросила Бетти смеясь.
– Слышу! Он не знает, что за мацой надо пешком следовать.
– Пешком так пешком! - согласился Рабинович и стал глядеть, как накладывают мацу.
Укладывая дома мацу в шкаф, Сарра заметила, что Рабинович глаз не спускает с ее рук. Она решила, что Рабиновичу хочется отведать мацы, и рассмеялась:
– Чего вы смотрите, как кот на сметану? Небось хотите попробовать? Скажите правду?
Рабинович хотел бы сказать правду, но ему мучительно стыдно самого себя. И чтобы не выдать себя, признался, что действительно не прочь был бы попробовать.