Но то был никакой не двугривенный, а нечто вроде апельсина, только синего цвета, - круглая голова на тонких длинных ножках в огромных ботинках с загнутыми носами. Голова приплясывала на ножках, кривлялась, радостно улыбалась и покачивала синими бантиками.
Автор полагает, что умный читатель уже догадался, что это был не кто иной, как вышеупомянутая Финдиляка. Истомин сразу решил, что она похожа на героиню какого-то мультфильма, на весьма добрую и конечно же положительную героиню: такая она была веселая, непоседливая, озорная на вид.
- Привет, Финдиляка, - сказал он.
- Здрасьте, дяденька, - пропищала Финдиляка. - Что это вы такой грустный?
- Заметно?
- Еще как!
Истомин плюхнулся на облезлую садовую скамейку, а Финдиляка устроилась верхом у него на коленке - этакий синий апельсинчик с ногами, существо фантастическое, не исключено - инопланетянин, загадочный обитатель неопознанного летающего объекта, незримо присевшего в окрестностях Переславля-Залесского.
Истомин, помнится, будучи в городе Париже в творческой командировке, смотрел нашумевший фильм про несчастного инопланетянина, гонимого взрослыми и обогретого лаской ребенка. Так тот, из фильма, вполне мог назваться дальним родственником Финдиляки: что-то у них общее было...
А что, собственно, общее? Только одно: никого из них в природе, в реальности, не существовало. Так, мираж, зыбь, пустая игра прихотливого воображения...
- Ты инопланетянка? - глупо спросил Истомин.
- Хорошо бы! - погрустнела Финдиляка. - Тогда бы я прославилась... Нет, дяденька, я просто рисунок. Смешной, верно? - И она опять заулыбалась в полрожицы: настроение у нее менялось мгновенно.
- Смешной. Кто нарисовал?
- Одна тетенька.
Вот тебе и раз! Значит, автор пометок на полях - женщина... Истомин еще больше расстроился: ладно бы мужик изгалялся - чего с него взять? - но женщина... Пренебрежение женщин Истомин переносил куда болезненней.
- Молодая?
- Что считать молодостью? - философски заметила Финдиляка. - Вот ты, например, молодой?
- Средних лет симпатичный мужчина, - похвастался Истомин.
- Ой-ой-ой, симпати-ичный... - иронически протянула Финдиляка, задрала ногу и почесала ею голову в районе банта. - Хвастунишка... А тетенька помоложе. Красивая-а-а!..
У Истомина появилось жгучее подспудное желание познакомиться с красивой молодой тетенькой.
- А она местная? - вроде бы невзначай поинтересовался он.
- Была местная. А потом уехала работать на остров Шикотан.
- А-а-а, - малость разочарованно пропел Истомин. - Чего ж она с книгами так обращается?
- Как так?
- Рисует на них. Слова всякие пишет.
- Не знаю, - помотала головой Финдиляка. - Понравилась, наверно. Или не понравилась... Да нет, скорее она о книге вовсе не думала, иначе бы меня не нарисовала.
- Какая связь? - не понял Истомин.
- Для нее - прямая. Она меня рисовала всегда, когда чему-то радовалась. Обрадуется и нарисует. На бумажке, на книжке, на песке. Или на зеркале помадой. Но ты не расстраивайся: наверно, она твоей книжке обрадовалась.
- Может, она чему другому обрадовалась? - засомневался Истомин. Может, муж пришел?..
- Она не замужем. Только женихалась.
- Слово противное, - поморщился Истомин.
- Почему? - Финдиляка вытаращила на него глаза-блюдца, часто-часто замигала. - Нормальное. Все так говорят. К ней подруги приходили, с фабрики, так только и слышно: эта женихается, и этот женихается. И все радовались.
- А ты где была?
- Везде. И в книге, и в тетрадке, и на зеркале... Да-а, вспомнила: она твою книгу вслух читала!
- Да ну? - приятно изумился Истомин. - Подругам?
- Ага. Не всю, конечно, а кусочками.
- Не помнишь, какими?
- Там, где про мужчин написано. Что они всю тяжелую работу женщинам уступили, что они ленятся, что они не любят зарабатывать деньги, что они детей не воспитывают... Я правильно называю?
Истомин писал о грустных явлениях излишней эмансипации прекрасного пола и - как следствие - все прогрессирующей феминизации сильного. Писал страстно, приводил конкретные примеры из жизни - чужой, вестимо! - и конечно же, Финдиляка несколько упрощала его мысли. Мягко говоря...
Но в сути она не ошибалась.
- Правильно, - подтвердил Истомин.
- Ой, здорово! - обрадовалась Финдиляка. - А я забыть боялась... И еще она читала про женщин. Что они рвутся во всем обскакать мужчин, что они забыли про женские обязанности, про дом, про мужей...
Истомин перелистывал купленную книгу и видел, что пометки "Верно!", "Логично!" и "Что-то есть..." намалеваны как раз в тех местах, о которых говорит Финдиляка.
Но ведь были и другого рода пометки, и больше их было, много больше...
- А где она не радовалась? - Истомин употребил любимый термин Финдиляки.
- Не знаю, - закручинилась Финдиляка, - она ж те места вслух не читала... Хотя, - Финдиляка вновь расцвела улыбкой, - она сердилась, что ты обвиняешь только женщин. Говорила, что во многом как раз мужики виноваты. И что много одиноких женщин, что они просто вынуждены эма... энсипи... - она запнулась.
- Эмансипироваться, - подсказал Истомин.
- Вот-вот, - закивала Финдиляка, - то самое. Вынуждены работать, зарабатывать, воспитывать детей в одиночку, потому что нет мужей... - Она собралась с духом и выпалила явно чужую фразу: - Вынуждены утверждать себя на работе, поскольку дома у них нет, вот!
- Красиво загнула, - согласился Истомин. Он знал, что Финдиляка, то есть неведомая ее изобретательница, права. Увлекшись письменной борьбой с женской эмансипацией, обвинив женщин во всех смертных грехах, он впопыхах не учел целого ряда, как говорится, смягчающих обстоятельств. И того, что баб одиноких не считано. И что работать как вол приходится потому, что мужниной зарплаты на жизнь не хватает, а он - зачастую! - и не стремится зарабатывать больше, его вполне устраивает семейное "равенство". И что домашние заботы - если есть дом, Финдиляка верно подметила, - падают в основном на женские плечи: и в магазин сбегай, и постирай, и приготовь, и уроки проверь. А когда? Да после службы, после трудовых побед в институтах, на заводах, в конструкторских бюро, где, к слову, мужики тоже крутятся. Только, отстояв свои вахты, они к телевизорам мчатся, а не в ясли или в универсамы... Кстати, и ясли и детсады у нас - прямо скажем... И в универсамах после шести тоже, знаете ли... Словом, надо бы диалектически к проблеме подойти, а Истомин не захотел, Истомин усмотрел корень зла лишь в нелепом желании женщины доказать, что она тоже человек, простите за вольность формулировки. Сколько он писем тогда получил - и все от женщин. И злые были письма, с хамством, и толковые, горькие. Разные. А вот и еще одно посланьице - Финдиляка...