Всю ночь Паночка не уходила с плантации, стояла промокшая до нитки, озябшая, не чувствуя ни рук ни ног, и, когда на раннем рассвете поутихло, бросилась проверять корни.
К счастью, только незначительное число корней прибило дождем, остальные выстояли и, омытые ливнем, радовали своей свежестью и горделивой красотой...
Спустя год - был 1959-й - корни на этих двух плантациях достигли полной зрелости, и с наступлением погожей уссурийской осени их начали выкапывать.
Собрали около шестисот килограммов корня - неслыханный урожай, даже самые малые корешки были весом по пятьдесят граммов.
Значит, место для плантаций было выбрано правильно. Поблизости нет-нет да попадался дикорастущий женьшень.
- Урожай в шестьсот килограммов женьшеня, - рассказывала дальше Зинаида Ивановна, - можно было с полным правом считать промышленным. Тогда и возникла мысль создать специальный совхоз для выращивания "корня жизни". - И, помолчав, с грустью добавила: - Правда, не все у них там ладно в совхозе. Сами знаете, когда вокруг нового дела начинают возникать межведомственные неурядицы, пользы от них мало. Выберем погожий денек и съездим в совхоз "Женьшень", в пути я и расскажу, как мы его создавали. Это, к слову сказать, целая одиссея...
Когда-то Василий Кучерявенко насчитал во Владивостоке около полусотни фадеевских мест, столько же их, вероятно, по дороге в совхоз "Женьшень".
Смотришь из "газика" по сторонам, и невольно приходят на память места, описанные Фадеевым и в "Разгроме", и в "Последнем из удэге". Через эту таежную падь отступал, должно быть, Левинсон с остатками своего отряда, потому что и сегодня все так же... "за рекой, подпирая небо, врастая отрогами в желтокудрые забоки, синели хребты, и через их острые гребни лилась в долину прозрачная пена бело-розовых облаков, соленых от моря, пузырчатых и кипучих, как парное молоко".
И чем дальше асфальтовая дорога (тогда ее не было) уходит в тайгу, тем чаще попадаются то участки кедрового и широколиственного леса, то березовые рощи; несутся сквозь густые заросли, грохоча на перекатах, ключи Тигровый и Медвежий, и перекинутые через них мостики дрожат и гнутся под колесами нашей машины.
Дальше совсем уж дремучие дебри, и ждешь, что из чащобы вдруг выйдет удэге Сарл в своих мягких улах, пестро расшитой круглой шапочке-помпу и наплечниках и, пропустив машину, пойдет по следам оленя, который неожиданно мелькнул в кустах...
Еще крутой поворот, и кажется, что "газик" на полном ходу заскочит в пещеру, а я опять про себя думаю: "Не в этой ли пещере молодой Масенда проходил испытание, прежде чем стать охотником и воином?.."
А потому так все казалось, что ехали мы по Анучинскому району, долиной реки Тудагоу, в том самом месте, где она, сливаясь с Эрльдагоу, образует мощную, стремительную Даубихэ, чьи гористые берега когда-то служили привалом для приморских партизан.
Названия этих рек можно прочесть на страницах "Последнего из удэге".
Вот наконец и село Старая Варваровка, раскинувшееся в окружении небольших лесистых сопок.
Здесь совхоз "Женьшень".
- А одиссея все-таки была, - говорит Зинаида Ивановна. - Это теперь сядешь в машину и едешь прямо в совхоз. А когда мы его только замышляли, по неделе мотались из района в район, искали подходящее место для плантаций: в одном - лес был не тот, в другом - сопки слишком далеки, в третьем - до реки добрых два километра... Наконец остановились на Старой Варваровке. Здесь оказалось все, что необходимо. Хотя совхоз и назван "Женьшень", тут выращивают десятки других лекарственных растений: валериану, шалфей, наперстянку, актинидию, заманиху, клещевину, китайский лимонник, шиповник, несколько видов ромашки... - И с грустью добавляет: К сожалению, наших надежд совхоз пока не оправдал.
- Почему же не оправдал? - насторожился я. - О нем столько писали в газетах, столько шумели, что он стал знаменит чуть ли не на всю страну.
- Это верно, что много писали и шумели, - соглашается Зинаида Ивановна. - А беда в том, что, хотя совхоз и носит название "Женьшень", к "корню жизни" там подходят с той же меркой, что и к любой культуре. А женьшень культура особенная! За ним нужен глаз да глаз. Он требует, как у нас принято говорить, полной отдачи. Уже одно то, что мы в заповеднике заставили его расти на плантациях, - немалая победа! Хотя в Супутинке сажали женьшень в условиях, приближенных к природным, мы ни на один день не оставляли его без внимания. Ничего этого в совхозе нет. Те же работники, что ухаживают, скажем, за валерианой или ромашкой, время от времени занимаются и плантациями женьшеня. И еще, я уже говорила вам, эта ведомственная неразбериха, когда некоторые люди, совершенно непричастные к делу, начинают делить шкуру неубитого медведя. Глядишь, живет человек в Москве, никакого представления о женьшене не имеет, только понаслышке знает о нем и к созданию совхоза рук не приложил, а не прочь примазаться к чужой славе. А в первые годы совхоз был действительно славен, урожаи давал богатые. На будущее планировали получать с плантаций до шести тонн корня и до двух центнеров семян. Доход - два миллиона двести тысяч рублей, в новых ценах. План этот, конечно, не выполнили. Да и как его выполнишь, если из года в год скудеют плантации.
Я чувствую, что Зинаиде Ивановне доставляет мало радости приезжать в совхоз. Она водит меня по плантациям и как бы мимоходом, искоса смотрит на унылые, угнетенные стебли женьшеня с подгнившими, а местами отвалившимися листьями и украдкой вытирает слезы.
И мне невольно приходит на память одна из древних легенд, в ней говорится: если кто-нибудь даже нечаянно растопчет всход женьшеня или его стебель, на том месте ровно пятьдесят лет не вырастет новый "корень жизни"...
БЫЛ У МЕНЯ ХОРОШИЙ ДРУГ
1
Должно быть, не так уж часто бывает, чтобы люди дружили без малого сорок пять лет и ни в один из этих шестнадцати тысяч дней ни разу не ссорились и не говорили друг другу обидного слова. И вот он обиделся на меня, когда я посоветовал ему не возвращаться в больницу, откуда его отпустили повидаться с родными. Опасались, что второй операции ему не вынести.
- Наверно, ты что-то проведал про меня нехорошее и не хочешь говорить. И это нечестно, дружок мой, помнишь нашу клятву, что дали мы смолоду: всегда говорить правду, какой бы горькой она ни была. - И тут же переменил разговор: - Название твоей книги "От снега до снега" - удачное. Так что желаю успеха, и не забудь, когда она выйдет, подарить мне экземплярчик, я ведь в долгу, сам знаешь, не останусь. - Помолчав, добавил тихим, каким-то неуверенным голосом: - Только бы мне снова выбраться на свет божий...
Это был последний наш разговор незадолго перед новым, 1972 годом, который ему уже не суждено было встретить.
Потеряв друга, я до сих пор не могу отделаться от чувства одиночества - ведь столько доброго в моей жизни было связано с ним, и всякий раз, отправляясь в далекую дорогу, думаю и тоскую о нем.
Вот и нынче на берегах Амура вспомнилось, как мы впервые встретились в июне 1925 года в общем вагоне почтового поезда на пути в Ленинград, куда мы, шестнадцатилетние, ехали искать свое счастье.
У меня не было билета, и от самого Рогачева, скрываясь от контролеров, я крадучись перебегал из вагона в вагон, забирался на третью полку и сидел там ни жив ни мертв в закутке.
Не было у меня с собой и еды, ведь уехал я второпях, чуть свет, когда в доме все спали.
И вот на станции Дно, во время очередной перебежки, я столкнулся с коренастым, синеглазым, по виду деревенским пареньком в черных, из "чертовой кожи" брюках, застиранной футболке с засученными повыше локтей рукавами и в парусиновых туфлях на босу ногу.
По моему растерянному виду он догадался о моих дорожных злоключениях и отдал мне свой билет.
- Сиди, у меня уже проверка была!
На всякий случай я взял у негр билет, но спокойнее мне от этого не стало: вдруг при проверке обнаружат, что билет у меня чужой, и, чего доброго, оштрафуют обоих?