Другим общим увлечением было военное дело. В школе училась дочь одного из видных военачальников Московского военного округа. Ее отец организовал шефство над школой по военной подготовке. Так появились стрелковые кружки. Раз в неделю в военном тире мы стреляли вначале из малокалиберных, а затем на Хамовническом стрельбище – уже из настоящих «трехлинейных» винтовок. В соревнованиях по стрельбе я даже получил дорогой по тем временам приз – шахматы. Заканчивался курс военной подготовки освоением пулемета «Максим» и боевыми стрельбами. При этом – никаких затрат времени на строевую подготовку, муштру или изучение устава караульной службы.

«Библиотечный уклон» давался нам в последних двух классах. Изучив теоретически технику классификации литературы, мы должны были пройти производственную практику в больших библиотеках. Я попал на такую практику в военную библиотеку при Центральном аэродроме – опять на знаменитую Ходынку.

Гуманитарный уклон требовал изучения истории искусств, истории революционного движения и обязательного чтения классиков русской литературы. «Изо» – так мы называли молодого архитектора, который потратил много времени, гуляя с нами по Москве и объясная разницу архитектурных стилей. Мы с ним заходили в старые церкви, были в Третьяковке, Музее изящных искусств и без ошибки могли, глядя на здание, сказать: «Это ампир, это барокко, модерн, русский классицизм,» – и так далее. Школа имела средства для организации экскурсий. Весной 1928 года я впервые посетил Ленинград и вместе со всем классом провел в этом покорившем нас городе целую неделю.

Объем гуманитарных наук, изучаемых в школе, был невелик, но я не раз с благодарностью вспоминал учителей, которые иногда с риском потерять работу отступали от директив и в буквальном смысле сеяли «разумное, доброе, вечное». Ни русской, ни всемирной истории мы не изучали. Просто не было таких предметов. Зато два года было обществоведение. По этому предмету мы изучали историю коммунистических идей «от Томаса Мора до Ленина» и всемирного революционного движения. Умный обществовед так вел уроки, что попутно с историей Великой французской революции и Парижской коммуны мы знакомились с историей народов Европы от Древнего Рима до мировой войны, а изучая в деталях движение декабристов и революцию 1905 года, вынуждены были вникать в историю России.

Много лет спустя я понял, какое огромное воспитательное значение имеет непосредственное общение с живой историей, настоящими произведениями искусства и архитектуры. Понял еще и потому, что в конце 20-х годов в советской школе-девятилетке я получил больший гуманитарный заряд, чем мои сыновья в послевоенных одиннадцатилетках и мой внук спустя шестьдесят лет! Правда, в их распоряжении было телевидение, современное кино и обширные домашние библиотеки. Однако одно дело самому почувствовать сырость Алексеевского равелина и совсем другое – смотреть на Петропавловскую крепость в домашней обстановке по телевизору.

Конечно, в течение пяти школьных лет, насколько помню, мне всегда не хватало времени. Зимой вечерами надо было еще успевать на катки. «Патриаршие пруды», «Искра» на Пресне и «Стадион юных пионеров» – вот три катка, на которых мы встречались в «нерабочее время». Здесь не только катались. Катки были местом свиданий и объяснений. В те строгие, пуританские времена считалось недопустимым, чтобы юноша в 14-15 лет шел под руку с девушкой. На катке можно было обхватить девушку за талию, кружить по льду до полного изнеможения и потом провожать ее домой, не опасаясь чьих-либо укоров. Такой был кодекс чести на катках. Лыжные соревнования проводились в Петровском парке. Участок теперешнего Ленинградского проспекта от метро «Динамо» до «Аэропорта» был отличной трассой, которую по воскресеньям заполняла московская лыжная элита. Редкие извозчики и автомобили не были помехой.

Весной 1929 года закончившим девятые классы в торжественной обстановке были вручены аттестаты, удостоверяющие успешное окончание средней школы. Мы выпускались в жизнь, где каждому предстояло выбирать свой путь. Каждый из нас, конечно, мечтал сразу поступить в вуз. Заряд, который дала школа № 70, не пропал даром.

Спустя 40 лет, встретившись с несколькими бывшими одноклассниками, мы подсчитали, что только из состава нашего класса вышло четыре доктора наук, пять кандидатов, три или четыре руководителя производств. Только три девушки стали профессиональными библиотекарями, другие получили педагогическое, строительное и даже высшее литературное образование. Один из «наших» даже окончил консерваторию по классу фортепьяно. Все, кого мы вспомнили из выпуска 1929 года, рано или поздно получили высшее образование. Трое не вернулись с фронтов Великой Отечественной войны.

В те годы уже началось всеобщее, обвальное увлечение техникой и точными науками.

Конкурсы в технические вузы составляли по семь – десять человек на место. Однако барьером для поступления был не только конкурс на вступительных экзаменах. Кроме обычной приемной комиссии, работали своего рода «отборочные комиссии», которые должны были обеспечить в числе принятых подавляющее численное превосходство рабочих, не менее чем с трехлетним стажем, членов профсоюза, детей чистого пролетарского происхождения, затем крестьян и на оставшиеся места допускались служащие и дети служащих.

Я по графе «социальное происхождение» значился сыном служащих и надежд на прием с первого раза почти не имел, тем не менее сделал попытку поступить на электротехнический факультет МВТУ. По наивности полагая, что мои радиотехнические труды могут играть какую-нибудь роль, я подробно написал об этом в автобиографии, сославшись на уже полученные три авторских свидетельства и публикацию в журнале. Экзамены я выдержал, но, конечно, не прошел по графе «социальное происхождение». Так мне честно и объяснил специально выделенный для разговоров с абитуриентами член приемной комиссии: «Поработайте года три и приходите. Мы вас примем как рабочего, а не как сына служащих».

Из всех рабочих специальностей мне показалась наиболее привлекательной работа электромонтера. Ближе всего к дому был Краснопресненский силикатный завод. Оснащенный зарубежным технологическим оборудованием, он начал выпускать белый силикатный кирпич. Я был принят на завод электромонтером с испытательным сроком. Попав под начало сурового старшего электрика, латыша, плохо говорившего по-русски, я, вероятно, был бы зачислен учеником. Но неожиданно выяснилось, что завод приобрел немецкий экскаватор с электрическими приводами. Фирма прислала немца – монтера для сборки и сдачи этой машины в эксплуатацию. Немец не знал русского языка, и ему был необходим понимающий помощник. Моего школьного запаса немецких слов оказалось достаточно, чтобы немец сказал «зер гут» и я, проработав с ним месяц, получил высокую оценку «иностранного специалиста». Таким образом, перескочив унизительную для самолюбия и зарплаты ступень ученика, я стал электромонтером четвертого разряда по семиразрядной рабочей сетке.