Во втором томе я прочел за подписью старшего дознавателя 2-го отделения милиции Ступинского ОВД ст. лейтенанта Кленова повторное постановление об отказе о возбуждении уголовного дела по факту исчезновения Светы Новиковой. Мотив прежний: сведений о чьем-то преступлении и чьей-либо виновности не добыто.

А шел уже месяц июнь. Мать Светы Антонина Игнатьевна вместе с мужем, прихватывая внучку (а с кем ее оставлять?) продолжала ездить, искать, спрашивать, не видел ли кто вот эту молодую женщину. Фотография Светы, казалось, выцветала от тех пристальных и сочувственно-печальных взглядов, которыми десятки людей ощупывали, исследили, избывали ее черты, ее глаза… Бедная, милая, незнакомая, где ты, что с тобой стряслось, жива ли ты еще…

Кто-то, видя, как убивается мать, посоветовал показать фотографию известной бабке-гадалке. Пришла к ней Антонина Игнатьевна, хотя, по совести, не верила этим бабкам, считала суеверием. Как-никак, закончила Антонина Игнатьевна вуз, Орловский пединститут, поступила поздно, училась одновременно с дочкой, и Свете ужасно нравилось, что мама решилась на это, она гордилась мамой и смеялась, когда у них обеих начиналась сессия и с внучкой приходилось сидеть деду.

Старуха, к которой ее привели, рукой отстранила деньги, сказала, что гадание денег не любит. Смотрела на фотографию долго. Потом дала пузырек воды, сказала, чтобы покропила ею вещи Светы и ждала тринадцать дней. Если дочь не придет, больше не жди…

Мне Антонина Игнатьевна после одного судебного заседания рассказывала, что эти 13 дней были для нее пыткой и заклинанием чуда одновременно. Если звонок по телефону или в дверь – бежала как не своя. Спать совсем не могла, так, какая-то полудрема, она даже снотворные принимала, чтобы, может, сон какой увидеть наводящий, Светиной тоской или зовом ее навеянный… Нет, ничего.

«Найдешь, крещеная кровь не пропадет», – запомнила она слова старухи.

Особенно она надрывала себе сердце, когда ездила по психбольницам в Курск и Малоархангельск. Была и в орловской «Кишкинке», и в добрынинском дурдоме. Жила, жила, родила двух дочерей, дожила до пенсионного возраста, работала себе воспитательницей в детском саду (у нее и диплом был по теме: «Воображение и мышление у детей дошкольного возраста»), короче, жила нормальной жизнью и не подозревала о существовании каких-то других пугающе запредельных ее сторон, где обитают несчастье, тихое и горячечное безумие, невнятные страхи. Сколько глаз, и погасших, и полыхающих страшным дивным огнем, мешали ей потом заснуть дома. В психбольницы потому надо было ходить, что поступали туда время от времени больные с черепно-мозговыми травмами, у которых «отшибло память», и они о себе ничего не могли сообщить.

А морги? Антонину Игнатьевну изумляло, сколько там неопознанных, невостребованных людей, убитых или умерших при невыясненных обстоятельствах, никому не нужных, никому не интересных… А тут, она хваталась за сердце, была бы чуть ли не обрадована, если б… и гнала, гнала это дикое ненормальное свое ожидание увидеть, опознать…

Еще ее повезли к гадалке, которая гадала по Луне. – Верите – нет, – рассказал мне Антонина Игнатьевна, – как она взяла фотографию, так она вся потемнела, только в уголке, где пальцы держали, – только там кончики и отпечатались на белом. И сказала она мне, что моей дочери нет в живых и что она чувствует запах гари.

Последняя, к кому она обратилась, была известный экстрасенс. Та сказала, что видит шоссе, над ним провода высоковольтной линии электропередачи и неподалеку на возвышенной насыпи… там болотистые места, но вот посадки, там железная дорога, она видит и слышит электричку.

Забегая вперед, скажу, что Света в самом деле сначала находилась в похожей местности. Но тогда, после визита к экстрасенсу, муж Антонины Игнатьевны пошел к начальнику железной дороги и получил разрешение проехать участок от Ступино до Москвы в кабине машиниста электрички (сама Антонина Игнатьевна сидела в вагоне), чтобы попытаться узнать место, согласно описанию экстрасенса. Сергей Александрович засек два места пересечения шоссе, железнодорожных путей и ЛЭП, потом они обшаривали все болотца, посадки, но ничего не нашли.

Милицейский розыск по-прежнему едва тлел, на все звонки и запросы там отвечали: ищем. Сергей, муж Светы, тоже уже перестал искать, что-то предпринимать. Более того, удивил тещу и тестя, приехав в Орел и подав в нарсуд гражданский иск на то, чтобы забрать себе дочь Юлю и общее домашнее имущество. Родители Светы возмутились: как, еще ничего окончательно не известно о судьбе Светы, может, она жива, а он уже отбирает их внучку и про вещи толкует. Нарсуд оставил без рассмотрения иск Новикова до получения окончательных результатов по розыску жены. Сергей уехал ни с чем.

Но у Антонины Игнатьевны не первый раз екнуло: знает зять что-то, знает. Особенно ее резанули его хлопоты об имуществе. Нашел время… Да и не нуждался ст. лейтенант в деньгах, потому что жил не на офицерскую зарплату, привез из Германии много дорогостоящей аппаратуры, имел деньги от бизнеса с машинами. После того, как уехал из германского г. Вюнсдорфа, продолжал в России заниматься перепродажей авто: там наши «Жигули» дешевле, чем за Брестом. Всего Сергей, как фигурировало в деле, перегнал десять или одиннадцать машин, подрабатывал и извозом на своих «Жигулях». Но деньги, богатство впрок, видимо, только тогда, когда они идут ради умной сверхзадачи, а не когда самоцель.

Тем временем в подмосковную Домодедовскую прокуратуру поступило дело по факту обнаружения на обочине 37-го км Новокаширского шоссе останков обгорелого трупа неизвестной женщины. «Одежда, волосы на трупе отсутствовали» (из протокола). Поскольку это был другой район, не нашлось никого, кто бы связал дело о пропавшей без вести Свете Новиковой с этой страшной придорожной находкой. Криминалисты исследовали место, остатки мешковины. Труп был так обезображен, что, по-видимому, не поддавался опознанию. Через некоторое время «бесхозные» останки отвезли на новое Домодедовское кладбище и закопали в могилу без имени-фамилии, под табличкой №1007.