- Не знаешь, отец, где дивизионная газета располагается?
- Эти... писатели, что ли? - спросил шофер. Удостоверения он не взял, только кивнул головой, прикрытой грязной, засаленной пилоткой.
- Примерно... фронтовые журналисты.
- Рядом с нашей АХЧ, говорили. На сгоревшем хуторе, что ли... Садись.
За ужином Кузин опять рассказывал о довоенной московской жизни, упоминал имена известных столичных журналистов и писателей, с которыми, так или иначе, сводила его судьба. Некоторые из этих имен, слышанные когда-то Полиповым, всплывали теперь в памяти, он с завистью глядел на Кузина, а потом и сказал откровенно:
- Завидую вам, подполковник. Интересная жизнь. В самой гуще, так сказать...
- Да, Петр Петрович, не сбоку припека, - не стал скромничать и Кузин. Хотя, конечно, я не Стеклов или, скажем, Кольцов. То были журналисты международного класса. Но, в общем, ничего. Война нашему брату-газетчику сейчас много дает. Открывает великие творческие горизонты... Есть у меня мечта - после нашей победы засесть за книгу о фронтовых журналистах. С кем, как говорится, встречался, с кем общался... Увековечить скромный, но так необходимый для дела великой нашей победы труд фронтового газетчика...
Все это Кузин-Валентик говорил не без умысла, чувствуя, что Полипов, согласившийся пойти с ним на передовую, может от этого под каким-то благовидным предлогом и отказаться. И пути для отступления ему надо было отрезать.
- А вы, Петр Петрович, откуда родом? Где до войны работали?
- Да я что же? - скромно пожал плечами Полипов. - Был на советской и партийной работе. Долгое время трудился первым секретарем сельского райкома партии. Я коренной сибиряк.
- Ну-у! - воскликнул подполковник, и глаза его вспыхнули. - Ах, как я мечтал побывать в этом легендарном краю! Алексей Максимович Горький все любил повторять: удивительные люди там живут! И тоже, как я, грешный, все хотел поехать в Сибирь, да так и не успел... А сибирские дивизии что под Москвой сделали, а?! Спасли, можно сказать, столицу!
- Это вы уже через край, - усмехнулся простенько Полипов. - Не одни сибиряки под Москвой воевали.
- Да, это так, разумеется. Ничего, история разберется, все оценит. Ну-ну, расскажите мне чуток о своей жизни.
- Да что в ней интересного? Борьба, работа... И тюрьмы, конечно.
В глазах Кузина за стеклами очков мелькнуло удивление, настороженность. Он тихонько потрогал свой ус, спросил:
- Какие, простите, тюрьмы?
Полипов, чувствуя, как все его существо заливает волна удовлетворения, понимая, что сейчас сразит этого хвастливого подполковника, в жизни, видимо, удачливого, наповал, еще немного помолчал и как бы нехотя произнес:
- Известно, какие тюрьмы... Царские. Потом белочешские.
- Что вы говорите?!
- Да... Мы там, в Сибири у себя, с азов начали. С организации социал-демократических кружков в массе рабочих. Ну, а историю гражданской войны в Сибири вы знаете. Белочешские контрреволюционные выступления, Колчак...
Настороженность в глазах у Кузина исчезла, а удивление осталось. Полипов сразу же отметил это, усмехнулся про себя.
Неподалеку затрещал, приближаясь, мотор. Кузин сразу же повернул на звук голову. Полипов встал, подошел к окошку, увидел Сашу Березовского, подъехавшего на каком-то черном мотоцикле с коляской. Его окружили наборщики, сержант Климов, мелькнул потом Горохов.
- Что это такое? - спросил Полипов, открыв окно.
- Сейчас, товарищ майор! - крикнул Березовский, пошел к крыльцу.
- Опять что-то выкинул этот Березовский, - проговорил Полипов недовольно.
Березовский меж тем влетел в комнату, вытянулся у дверей.
- Товарищ подполковник! Разрешите обратиться к товарищу майору?
- Ну, между своими-то зачем уж эта официальность? - улыбнулся Кузин. Обращайтесь...
- Товарищ майор! У автотранспортников одолжил, - кивнул Березовский за окно, где стоял мотоцикл. - Трофейный. Разрешите довезти вас до войск? Мне ж тоже надо на передовую. К завтрашнему номеру кое-что подсобрать...
Кузин, оглядывая Березовского, молча пошевеливал бровями.
- Хорошо, Березовский, - сказал Полипов. - А нельзя этот мотоцикл вообще забрать для редакции?
- Так вы попросите в штабе дивизии. Чего ж нельзя...
- Хорошо, идите. Мы сейчас.
Через несколько минут они выехали. Полипов предложил Кузину место в ко-ляске, сам неловко взгромоздился позади Березовского.
Когда усаживались, Кузин спросил:
- Выходит, Петр Петрович, что вы член партии с дореволюционным стажем?
- Да... - ответил Полипов, поймав любопытный взгляд Березовского. - Осенью 1905 года я, будучи почти мальчишкой, уже в Новониколаевской тюрьме сидел.
- Это где же?
- Новониколаевск? Да теперешний Новосибирск.
- Ах, да...
- А в девятьсот восьмом году снова. Но это было уже в Томске.
Больше Кузин ничего не спрашивал, сидел в коляске, о чем-то задумавшись. Полипов, чувствуя, как поскрипывают под ним пружины сиденья, тоже молчал. В голове сами собой ворошились мысли, что, если этому Кузину удастся написать свою книгу, вовсе нелишне, если в ней будет фигурировать и он, Петр Петрович Полипов. "Неплохо, неплохо, что Кузин забрел в редакцию. Конечно, теперь он будет внимательно следить за мной, надо не ударить в грязь лицом, пойти на самые передовые рубежи... хотя бы и немцы наступать начали... Это бы даже хорошо, если бы начали. И Березовского - с собой. Пусть все узнают в редакции, что я не робкого десятка. И что я еще в девятьсот пятом в тюрьме сидел, потом в девятьсот восьмом... Березовский не утерпит, раззвонит. И все неловкости, неизвестно даже, как и почему возникшие в день прибытия в редакцию, забудутся навсегда..."
Так думал Петр Петрович Полипов, не подозревая, что в его жизни с каждой секундой приближается новый, неожиданный поворот, причиной которого являются давние-давние поступки, совершенные именно в те годы, о которых он сейчас говорил и вспоминал.
На каком-то подъеме мотоцикл затрещал сильнее, и это будто вывело подполковника Кузина из задумчивости. Он вскинул голову, огляделся. Солнце давно село, закат розово догорал, краски с каждой минутой блекли, светло-серое вечернее небо было прошито тонкими звездами, на востоке уже довольно густо, на западе пореже.