Дорилис всхлипывала, по-прежнему удерживаемая лараном Ренаты.

— Отпусти меня, кузина, прошу тебя! Я буду слушаться, обещаю! Прости меня!

— Ты должна извиниться не передо мной, а перед своей приемной матерью, — тихо напомнила Рената, освобождая девушку.

Дорилис упала на колени.

— Прости меня, Маргали! Я не хотела сделать тебе больно. Я просто рассердилась.

Девочка разрыдалась. Тонкие пальцы Маргали, скрюченные от возраста, нежно гладили щеку Дорилис.

— Я знаю, моя лапочка. Ты никому не желаешь зла, просто ты иногда не думаешь, что творишь.

Дорилис повернулась к Ренате с расширившимися от ужаса глазами и прошептала:

— Я могла… могла сделать с тобой то, что сделала с Дарреном… а ведь я люблю тебя, кузина. Я люблю тебя!

Она неистово обняла Ренату, и та, все еще дрожа от напряжения, обвила руками вздрагивающие плечи девочки.

— Не надо плакать, милая, — сказала она, прижимая Дорилис к себе. — Все будет хорошо, обещаю тебе.

Лерони вынула носовой платок и осушила слезы на лице Дорилис.

— А теперь убери свое шитье на место, и мы начнем урок.

«Теперь она знает, на что способна, и проявит достаточно благоразумия, чтобы бояться этого. Если бы только я могла контролировать Дорилис до тех пор, пока она не поумнеет и не научится сдерживать себя!»

Гроза за окнами смолкала. Послышался последний отдаленный раскат грома, а затем наступила тишина.

Через несколько часов Рената встретилась с Эллертом. Она все еще не оправилась от потрясения.

— Я оказалась сильнее… но не намного. Я так испугалась, родич!

— Расскажи мне, как это было, — попросил он.

Они сидели в гостиной небольших, но роскошных апартаментов, которые лорд Алдаран предоставил в распоряжение Ренаты.

— Эллерт, мне не хотелось пугать ее. Должен быть лучший способ для обучения, чем страх.

— В тот момент у тебя не было другого выбора. Дорилис должна научиться остерегаться собственных порывов. Страх тоже бывает разный.

Разговор усилил его собственные тревоги и опасения, пробудившиеся после визита в Башню Трамонтана и мысленного контакта с Кассандрой.

— Я сам боролся со страхом, парализовавшим меня, — продолжал он. — В таком страхе нет никакой пользы. Пока я не справился с ним, я оставался беспомощным. Но мне кажется, что Дорилис слишком мало знает об осторожности, и страх может послужить во благо, пока она не научится здраво мыслить и рассчитывать свои поступки.

— Если бы только она научилась обуздывать свои силы! — повторила Рената свою мысль, промелькнувшую в комнате перед началом их схватки.

— Что ж, — заметил Эллерт. — В конце концов, для того ты и находишься здесь. Не расстраивайся, Рената, она еще очень молода, и у тебя есть время.

— Времени слишком мало, — возразила Рената. — Я боюсь, что вот-вот начнется ее созревание, и не знаю, успею ли я научить ее всему, что она обязана знать.

— Выше головы не прыгнешь, — сказал Эллерт.

Были ли образы, мелькавшие в сознании, — лицо ребенка, озаренное молниями, Рената на последнем месяце беременности, плачущая в комнате со сводчатыми стенами, — образами реального будущего или лишь порождениями страха? Как различить то, что обязательно случится, то, что может произойти, и то, чего никогда не будет?

«Время — мой враг. Для всех остальных оно движется в одном направлении, но для меня оно ветвится и толкает меня в мир, где нереально абсолютно все, кроме настоящего момента!»

Эллерт заглушил беспокойство, встретившись с умоляющим взглядом Ренаты. Она казалась такой молодой, а на ее плечи уже легла ответственность. Юноша ненадолго задумался, припоминая какую-нибудь новость, способную поднять ей настроение, и наконец сказал:

— Я разговаривал с Башней Хали по системе дальней связи. Ариэлла передает тебе свою любовь и наилучшие пожелания.

— Дорогая Ариэлла! — вздохнула Рената. — Я тоже скучаю по ней. Какие новости из Хали, кузен?

— У моего брата родился сын, законный наследник, — ответил Эллерт. — Наш король серьезно болен, и принц Феликс созвал Совет. Башня Хали была атакована с воздуха.

Рената вздрогнула.

— Кто-нибудь погиб?

— Нет… Кассандра обязательно сказала бы мне. Но они совершенно измучены, работают днем и ночью.

Наконец Эллерт решился высказать то, о чем думал постоянно после разговора с женой:

— Меня тяготит, что я нахожусь в безопасности, когда жизнь Кассандры под угрозой. Я должен заботиться о ней и защищать ее, но не могу этого сделать.

— У тебя свои проблемы, и нельзя сказать, что здесь тебе не угрожает опасность, — заметила Рената. — Кассандра достаточно сильна; к тому же она среди друзей. Значит, теперь она стала полноправной Наблюдающей? Я знала, что у нее есть талант, ей оставалось лишь развить его.

— И я лучше приспособлен к тяготам и опасностям.

— Что тревожит тебя, родич? Неужели ты боишься, что если она больше не будет зависеть от тебя, то перестанет отвечать на твою любовь?

«Разве дело только в этом? Неужели я в самом деле настолько эгоистичен, что хочу видеть ее слабой и беспомощной, чтобы она каждый раз обращалась ко мне за поддержкой и защитой?» Эллерт многое почерпнул из разума Кассандры за время их мысленного контакта; о многом жена поведала бессознательно, и сейчас это начало всплывать в его памяти. Робкая, хрупкая девушка, движимая эмоциями, полностью зависящая от мужа, превратилась в сильную женщину, опытную лерони. Она по-прежнему страстно любила его — после их единения он не сомневался в этом, — но он больше не был для нее единственным в мире. Любовь заняла свое место среди многих сил, больше не владела Кассандрой безраздельно.

Эллерту было мучительно осознавать это. Еще более мучительным было чувство уязвленного самолюбия.

«Неужели я в самом деле хотел сохранить Кассандру такой — робкой, застенчивой, послушной, принадлежащей мне одному, знающей лишь то, что дозволено!» Обычаи, традиции касты и гордость семьи кричали «да, да!», но опыт показывал обратное.

Эллерт сокрушенно улыбнулся. Рената уже не впервые ходатайствовала за его жену, желая ей добра. Теперь перед Кассандрой открывались другие пути, кроме того, в конце которого он видел крушение их любви и ее смерть от родов. Как он мог лишить жену того, что снимало с нее груз постоянного страха перед будущим?

— Прости, Рената! Ты пришла ко мне за советом, и, как обычно, вышло наоборот. Конечно, мне хотелось бы побольше узнать о ларане Дорилис, но в одном я согласен с тобой: если вовремя не научить ее всему, может произойти катастрофа. Кстати, сегодня я видел Донела в действии. Он произвел на меня огромное впечатление — даже большее, чем когда угадывал, в какую сторону двинется пожар. Сейчас начинается опасный сезон, и мне пришла в голову мысль: а не стоит ли взять Дорилис на пожарную станцию? Пусть Донел немного поучит ее своему искусству. Он разбирается в этом лучше нас с тобой.

— Наверно, так и следует сделать, — задумчиво сказала Рената. — Донел благополучно пережил пороговую болезнь, и это может придать девочке уверенности, что с ней тоже не случится ничего страшного. Я рада, что она не может читать мои мысли. Не хочу, чтобы Дорилис заранее страшилась бед, которые могут обрушиться на нее в юности, но она должна быть готова и к этому. Больше всего ей хочется научиться летать; ты знаешь, что ребята в замке с малолетства осваивают планеры. Маргали говорит, что такое занятие не подобает молодой девушке, но раз ее ларан имеет отношение к грозовой стихии, она должна освоить полеты. Кстати, мне и самой хотелось бы поучиться, — с улыбкой добавила Рената. — Надеюсь, ты не станешь изображать из себя педантичного монаха и говорить, что это неприлично?

Эллерт рассмеялся, отсалютовав ей, точно фехтовальщик, признающийся в пропущенном ударе.

— Неужели неварсинское воспитание так сказывается на моем поведении, кузина?

Рената тоже рассмеялась, и Эллерт снова остро осознал, насколько она еще молода. Девушка обладала врожденным достоинством и манерами Наблюдающей, носила маску строгой учительницы, помогавшую ей заниматься с Дорилис, но на самом деле оставалась молодой девушкой, которой самой следовало бы быть такой же веселой и беззаботной, как и ее подопечная.