— Так может рассуждать только малодушный человек! — воскликнул дом Рафаэль. — Да, война может смутить слабосильного, однако вы вряд ли способны оспорить тот факт, что люди в таких вещах уже столько лет действуют по одному и тому же принципу — использовать все доводы для того, чтобы добиться преимущества и потом заставить неприятеля подписать соглашение. Или мир… Собственно, зачем отказываться от желания, вместо того чтобы добиться его исполнения? Вам не дано изменить природу человека — мужчина всегда остается мужчиной. Что тут поделаешь! Если мужчина получает ответ, который его не удовлетворяет, ему наплевать на самые разумные и убедительные доводы, которыми оправдывается подобное решение. Если он настоящий мужчина, он все равно будет сражаться за то, что желает получить. Если бы это было не угодно природе, мы должны были бы рождаться без рук, без ног, без голов, чтобы никому и в голову не пришло взяться за оружие. Никто, кроме трусов, не может утверждать обратное, ларанцу.

— Грубость, — ответил Варзил, — никогда не была синонимом правды. Меня мало трогают обвинения в трусости, тем более когда я всеми силами борюсь с мелкими душонками, которые не решаются сойтись лицом к лицу с противником, а стараются спрятаться за всякими дьявольскими ухищрениями. Они мне напоминают тех школьников, которые, сотворив какую-нибудь пакость, громче других кричат: «Держи вора!» Вы лучше откровенно ответьте: если у моих солдат, выступивших против вас, в руках будут только мечи, вы решитесь обрушить на них клингфайр?

— Конечно, если у меня будет это зелье. Я не произвожу эту гадость, но, учитывая, что и против меня могут использовать липучий огонь, я заранее должен запастись им и применить раньше, чем это успеет сделать противник. Вы на самом деле считаете, что кто-то будет соблюдать ваш договор, если посчитает, что может проиграть?

— И вы его примените? Даже если этот дьявольский туман, вызывающий размягчение костей, будет разлит на вашей территории и от него пострадают ваши подданные? И любое другое средство, которое выдумают ваши лерони, — пусть даже в результате погибнут мирные жители? М-да, я считал вас разумным, добрым человеком…

— Я и есть разумный, никому не желающий зла человек, — ответил дом Рафаэль. — Именно поэтому я и не собираюсь погибать со своей армией, когда какой-нибудь захватчик вторгнется на нашу землю, чтобы обратить всех нас в рабов. В моем понимании все, что позволяет быстро добиться победы, является подходящим средством. Разумным и необходимым… Война, где сражаются только холодным оружием, представляется мне чем-то вроде рыцарского турнира, она может продолжаться долгие годы. Мы, например, сражаемся с Серраисом, сколько я себя помню. Пока излишне чувствительные люди дважды подумают, применять или нет клингфайр, я успею разгромить их. Нет, дом Варзил, ваше предложение лишь на первый взгляд выглядит разумным, а на поверку под привлекательной оберткой — сущая чепуха. Люди решат, что война при соблюдении договора — веселая игра. Им понравится размахивать мечами, устраивать поединки… Конечно, это, считай, развлечение, а не беда, не горе, каким на самом деле является война. Вы можете вернуться к Каролину и сообщить ему, что ничего, кроме презрения, я к этому договору не испытываю и никогда не буду соблюдать его. Если он выступит против меня, то обнаружит, что мои лерони имеют кое-что про запас. Пусть побережет свою голову, если решится отправиться на войну с одними мечами и копьями. Ваш договор — чепуха, нонсенс. Если это все, что вы собирались поведать нам, дом Варзил, то…

— Нет, — ответил тот.

— Что же еще? Я не хочу воевать с Хастурами, я предпочитаю заключить перемирие.

— И я тоже, — кивнул дом Варзил, — и Карелии тоже. Я наделен полномочиями взять с вас клятву в том, что вы не начнете первыми войну против нас. Мы считаем вас разумными людьми, это в ваших интересах получить передышку.

— Я не испытываю желания воевать, — сказал дом Рафаэль. — Но я не являюсь подданным Хастуров, тем более на своей земле, где ди Астуриен правили из века в век.

— Это неправда, — возразил посол. — Есть письменные свидетельства — они хранятся в Неварсине и Хали, — это куда более убедительный аргумент, чем патриотические легенды и народные сказки, которыми вы потчуете своих подданных. Эти документы достоверно свидетельствуют, что менее чем два века назад эта земля являлась частью королевства Хастуров. После изгнания отсюда народа кошек Хастур передал ее ди Астуриен на правах сеньора. Ди Астуриен должны были организовать оборону этого края — не более того. Теперь земли Дарковера оказались разделенными на множество мелких королевств, которые заявляют о каких-то мифических правах на самостоятельность и суверенитет. Наступило время хаоса, анархии. Почему бы нам не замириться?

— Мир? О каком мире вы говорите? — спросил дом Рафаэль. — Ваш мир окажется тиранией для нас. Зачем свободным людям Астуриаса склонять головы перед Хастурами?

— А зачем им склонять головы перед ди Астуриен? Мир вовсе не означает полного подчинения, в своих делах вы будете обладать полной автономией. Предположим, что ваши фермеры — каждый из них — заявят, что он свободный человек и не намерен никому подчиниться. При этом он отказывает любому другому человеку в праве свободно пересечь его землю без уплаты дани, и единственным законом на этой территории являлась бы его собственная прихоть.

— Это действительно глупо.

— Но ведь не меньшая глупость заявить, что Эль-Халейн, Астуриас, Маренжи — самостоятельные в полном смысле слова государства и могут жить так, как вздумается их правителям. Почему нельзя установить мир между сыновьями Хастура, наладить свободный товарообмен, открыть границы, распустить армии? В своем собственном королевстве вы будете свободны и суверенны. Единственное обязательство — следовать общим правилам, обязательным как для вас, так и для ваших соседей.

Дом Рафаэль отрицательно покачал головой.

— Мои предки завоевали эту землю. Валентин, сын Одрина, лишился наследственных прав в тот самый день, когда сбежал к Каролину со своей предательницей-матерью. Теперь я просто обязан сохранить это королевство для своих сыновей, и если Хастурам это не по вкусу, то пусть они придут и попытаются установить здесь свои порядки. Если смогут, конечно.

Дом Рафаэль говорил спокойно — чувствовалось, что этот человек уверен в себе, однако только Бард знал, что скрывалось за этим спокойствием: он припомнил разговор, который состоялся у них накануне свадьбы Джереми.

Серраис на востоке, Алдаран и Скатфелл на севере, Хастуры и все их союзники на западе, а с юга лежала Валеронская равнина — рано или поздно оттуда непременно последует вторжение.

— Итак, — заключил дом Варзил, — вы не желаете жить в мире с Хастуром, хотя все, что он просит, — это ваше обязательство не нападать на Хали и Каркосу, а также замок Хастуров и Башню Нескьи, которая находится под его защитой.

— Трон Астуриаса, — ответил дом Рафаэль, — не во власти Хастуров. Это мое последнее слово. У меня нет намерения нападать на Хастура, но он не имеет права вмешиваться в наши внутренние дела.

— Аларик, — обратился Варзил к юноше, — ты — властитель Астуриаса. Пока ты не достиг того возраста, когда имеешь право самодержавно заключать договоры, тем не менее прошу как родственника попросить отца еще раз подумать над моим предложением.

— Мой сын теперь не ваш заключенный, дом Варзил, — заявил регент, и его нижняя челюсть отчетливо выпятилась вперед. — Не знаю, сколько яда вы влили в него, настраивая против отца, но теперь…

— Отец, это несправедливо! — воскликнул Аларик. — Прошу тебя, не ссорься с домом Варзилом. Мы все-таки родственники.

— Только ради тебя, мой сын, я готов заключить мир. И еще, дом Варзил, больше не заводите разговоров насчет признания ди Астуриен вассалами Хастуров!

— Вижу, — сказал дом Варзал, — что вы уже замышляете нападение на соседей. Заметьте, вас окружают не агрессоры. Я знаю, как вы поступили с Маренжи. Я знаю точно, что весной вы собираетесь напасть на Серраис. Кроме того, вы намерены укрепить земли вдоль Кадарина…