— Неужели вы в этом сомневаетесь, отец? — перебил его Бард, но, прежде чем он смог выплеснуть нахлынувшие на него чувства, к ним подошла худенькая седовласая женщина в богато расшитом платье.

— Значит, ты вернулся, приемный сын? Смотрю, семь лет изгнания не очень-то отразились на тебе. Конечно, — добавила леди Джерана, глядя на его отделанный мехом плащ, украшенное драгоценными камнями оружие, на косичку, в которую были вплетены самоцветы, — ты неплохо нажился на войнах. Это на тебе костюм волка?

Бард вежливо поклонился мачехе. Тут же мелькнула мысль: «Ты тоже, хладнокровная, язвительная сучка, ни капельки не изменилась. Чтобы в тебе проснулось что-то человеческое, необходимо три раза по семь лет. Но лучше всего ты будешь выглядеть в гробу…»

— А вам, приемная матушка, эти семь лет пошли только на пользу, — вежливо ответил Бард.

Женщина чуть усмехнулась:

— Да, твои манеры заметно улучшились.

— Конечно, домна, ведь семь лет я был вынужден полагаться только на свой разум и меч. Там, где я был, с теми людьми, с которыми имел дело, — одно из двух: либо быстро научиться хорошим манерам, либо погибнуть. Как видите, я оказался в числе выживших.

— Вижу, твой отец не очень-то радушный хозяин. Он даже не предложил закусить. А ты крайне неосторожен. Разве можно в нынешнюю пору скакать ночью? — Тут она сделала жест слугам, и те быстро накрыли на стол.

— Разве это так опасно, домна? Точно, старый Гвин тоже поминал лихие времена. Я подумал, в его возрасте начинает мерещиться всякая чертовщина.

— Рассудок у него вполне ясный, — вступил в разговор дом Рафаэль. — Это я распорядился закрывать ворота с заходом солнца. К этому времени все люди и скот должны быть в замке. Более того, я выслал отряды по границам земель — они должны предупредить нас, если наши пределы пересечет более трех конных. Потому, Бард, тебя и встретили не так любезно. Никому из нас и в голову не могло прийти, что ты помчишься сломя голову — без охраны, без слуг!

— Не зря меня Великим называют, — ответил Бард. — Да еще кличут либо Одиноким Волком, либо Бродягой. Это еще самые ласковые имена.

Отец не обратил на это замечание никакого внимания и продолжал говорить о своем:

— Несмотря на все меры предосторожности, разбойники так и шныряют по округе. Сам-то я думаю, что их подсылает Джереми. Вот и грабят, угоняют лошадей, чтобы навести страх на людей. Нам пришлось соорудить укрепления перед замком и внутри стен. Там можно и скот держать, но крестьяне все равно отгоняют его по подворьям. Налетчики забирают в основном зерно и орехи, уже потеряна половина урожая яблок. До голода дело не дойдет, однако рынок заметно обеднел. Значит, цены вырастут, людям потребуется больше денег, вот некоторые деревни сами начали вооружаться. Был даже разговор о том — не нанять ли лерони. Решили обороняться от налетчиков с помощью колдовства, однако ничего из этого не вышло. И хорошо! Подобные меры мне не по сердцу.

— Мне тоже, — кивнул Бард. — Маленький Эрленд упоминал, что и его тренируют как ларанцу.

Леди Джерана ответила:

— У мальчика уже проявился ларан, и воспитатели считают, что его будущие не в умении обращаться с мечом.

Между тем слуги принесли вино, аппетитно выглядевшие закуски. Бард замер, глянув в глаза невысокой полной женщины, чьи волосы напоминали цветом огонь, игравший в камине. Косы были кольцами подвешены на затылке, и все равно соблазнительные пряди вились на висках и шее.

— Мелисендра!

— Мой лорд, — ответила она и, чуть присев, склонила голову. — Эрленд прибежал ко мне и сообщил, что уже виделся с вами.

— Замечательный, сообразительный мальчишка. О его существовании я узнал совсем недавно, перед самым отъездом. Я, если честно, никогда не думал об этом. Любой мужчина может гордиться таким сыном.

Мелисендра слабо и, как почувствовал Бард, облегченно улыбнулась:

— Такие слова являются лучшей наградой, полноценной платой за перенесенные страдания. Теперь верю, что этот ребенок — достойное возмещение того, чего я лишилась. Я, правда, не сразу догадалась об этом.

Бард молча изучал лицо женщины, родившей ему сына. Все те же округлые черты, пухлые щеки, мягкая линия подбородка… Одета она была скромно: серая накидка без пуговиц наброшена на простенькое голубое платье, украшенное вышивкой на груди и рукавах. Мелисендра держалась свободно и уверенно. Тут Барда кольнула мысль — вот в кого пошел мальчик рассудительностью. Раньше она была другой… Ну, какая она была раньше, Бард, собственно, и припомнить не мог, что-то смутно маячило в памяти: хныканье, безответность, пышная грудь. Да, это точно… Остальное расплывалось в дымке лет.

— Леди Джерана была очень добра к нам. Так же как и ваш отец… — сказала Мелисендра.

— Рад слышать, — отозвался Бард. — Я был воспитан в доме отца. Не вижу причин, почему моему сыну должно быть отказано в этом.

В глазах женщины блеснула ирония.

— Как раз об этом вы мне сказали в тот вечер — заверили, что ваш отец не позволит сослать меня и ребенка на ферму.

— Внук есть внук! — Бард словно не заметил укола. — Даже если его рождение обошлось без всякой церемониальной чепухи. Без благословения…

— Любое рождение угодно небесам, — тихо заметила Мелисендра. — Церемония, Бард, должна всего-навсего смягчить сердце неверующих. Мудрые люди ведают, что в любом случае благословляет только богиня. Разве может то, что утешает душу, просветляет мысли, быть чепухой?

— Я так понимаю, что ты не относишься к числу невежд, которые жаждут официальных обрядов?

— Я нуждалась в них, мой лорд, когда была столь неопытна, что вы вряд ли можете себе представить. Молодая, глупая… Теперь я знаю, что только богиня способна утешить человека. Все остальное — церемонии, обряды — всего лишь декорации.

Бард хмыкнул:

— Все богиня да богиня! О какой именно вы говорите? Как мне известно, их несколько дюжин.

— Спасительница одна, как ее ни назови. Каким бы стихиям ни поклонялись непосвященные, над всеми ними довлеет одна рука. Справедливость и добро едины…

— Выходит, мне следует самому выбрать подходящую форму обращения, чтобы поблагодарить ее за подаренного мне сына. Но мне как-то приятней думать, что в первую очередь следует выразить признательность вам, Мелисендра.

Она покачала головой:

— Это вовсе не обязательно, Бард, — и тут же повернулась и ушла.

Он хотел было последовать за ней, однако в эту минуту в зале появились музыканты и сразу заиграли знакомую мелодию. Бард вернулся и вновь сел рядом с отцом. В другом конце зала начались танцы, женщины вышли в круг, однако краем глаза Бард заметил, что Мелисендры среди них нет. Он наклонился и негромко спросил отца:

— На каком основании Джереми заявляет, что эти земли принадлежат Хастурам? Ведь само название Астуриас — производное от нашей фамилии. Астуриас — значит «земли, принадлежащие ди Астуриен». При чем здесь Хастуры?

— Он заявляет, — ответил дом Рафаэль, — что когда-то ими владела одна из ветвей рода Хастуров и что они были отданы ди Астуриен исключительно по воле Хастуров. Со временем первый звук перестали произносить, за ним на письме исчезла согласная, а на древнем языке Астуриас — значит «земли Хастуров».

— Он сумасшедший!

— Если и так, то это очень удобная форма помешательства. Исключительно в свою пользу. Одним словом, Джереми заявляет, что сувереном Астуриаса является король Карелии из каркосских Хастуров.

— Фантастическое заявление! — развел руками Бард и тут же выпрямил спину, как-то подобрался. — Давай-ка покончим с главным. Я скорее соглашусь с претензиями принца Валентина на трон — пусть даже ты прав, говоря, что несчастья приходят на землю, где в правителях двухлетний ребенок, — чем с требованиями Джереми, основанными на преданиях и мифах о потомках Хастура и Кассильды. Я никогда не присягну тому, чье право на корону основывается на бабушкиных сказках.

— Я тоже, — поддержал его дом Рафаэль. — Я скорее поверю, что когда-то, как утверждают легенды, Хастуры являлись богами и первый Хастур был сыном Властелина Света. Да пусть он окажется сыном самого Алдонеса — все равно они не дождутся, чтобы я безропотно уступил свое право на земли Астуриаса, которые все эти годы принадлежали нашей семье. К тому же народ решительно настроен против Хастуров. Однако я и пальцем не могу пошевелить, пока Аларик в их руках. Возможно, Джереми рассчитывает использовать Аларика как марионетку, но для этого они должны сломать парня. — Рафаэль на мгновение задумался, потом бросил в сердцах: — Негодяй!