Было ужасно слушать, что есть такое спасительное изобретение и оно в значительной доле случаев должно оставаться неприложимым. Но Кесарь Степанович, владея острым умом и решительностью, нашёл, однако, средство, как преодолеть это затруднение, и усвоил для медицинской науки "перевёртошный способ", которым до тех пор зубоврачебная практика не пользовалась. Этот этюд был известен между нами под названием "Берлинского анекдота о бибиковской тёще".

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Жила-была, будто, "бибиковская тёща", дама "полнищая и преогромная", и приехала она, будто, на лето к себе в деревню, где-то неподалёку от Киева. В Киев ей Бибиков въезжать не позволял "по своему характеру", потому что он "насчёт женского сословия заблуждался и с тёщею не хотел об этом разговаривать, чтобы она его не стала стыдить летами, чином и убожеством" (так как у него одна рука была отнята).

Несчастная "полная дама" так и жила, будто, в деревне, и пошла, будто, она один раз с внучками в лес гулять, и нашла на кусте орешника орех-двойчатку, и обрадовалась, что счастье удвоится, и захотела раскусить. Внучки говорят ей:

- Не кусай, бабушка, двойчатку - у тебя зубки стары.

А бибиковская тёща отвечает:

- Нет, раскушу, - мне счастья удвоится.

Орехи она разгрызла, но только после этого у неё сейчас же зубы заныли и до того её доняли, что она стала кричать: "Лучше убейте меня, потому что это всё удвоивается и стало совсем невозможно вытерпеть". А у неё был управитель очень лукавый, и он ей говорит: "Чем если убивать - за что отвечать придётся, то лучше дозвольте я вам из Киева всепомогающего лекаря привезу: он из известной шияновской родни - и всякую зубную боль в одну минуту унять может".

Бибиковская тёща про Шияновых много хорошего слыхала и отвечает: "Привези, но только как возможно скорей".

Управитель, чтобы не произошло никакой медленности, сейчас же собрался и, даже не евши, уехал.

Вечером он из имения выехал, а рано на заре стал уже в Киеве на дымящихся и вспененных конях посреди печерского базара, а дальше тут уже не знал куда ехать: по Большой или по Малой Шияновской, и закричал во всё горло:

- Где тут всепомогающий лекарь Николавра, который во всякой зубной боли вылечивает?

(По причине большой известности этого доктора, фамилия его никогда не произносилась, а довольно было одного его имени "Николавра", которое было так же славно, как, например, имя Абеляр.)

Чумаки, которые стали тут с вечера и спали на своих возах с пшеном и салом и с сухою таранью, сейчас от этого крика проснулись и показали управителю:

- Годи тебе кричать, - говорят, - вот туточка сей лекарь живёт, тiльки що вiн теперь, як и усе христiянство, спочивае.

Управитель побежал по указанию и заколотил о запертые ставни.

Оттуда ему кричат:

- Кто се такiй, и чого вам треба?

А он отвечает:

- Отчиняйте скорей, або я все окна побью, - мне надо всепомогающего лекаря Николавру, который всякую боль излечивает. Здесь он или нет, а то я должен дальше скакать его разыскивать.

Управителю говорят:

- Никуда вам скакать дальше не треба, потому что всепомогающий доктор Николавра здесь живёт, но он теперь, як и усе христiянство, спит. А вы майте соби трохи сoвicти, и если в господа бога веруете, то не колотайте так крепко, бо наш дом старенький, ещё не за сих времен, и шибки из окон повыскакують, а тут близко ни якого стекольщика нет, а теперь зима лютая, и с малыми детьми смерзти можно.

Рассказывалось именно так, что при этом переговоре было упоминаемо про "зиму" и про "холод", и читатель не должен смущаться, что дело происходило во время летнего наезда бибиковской тёщи в своё имение. Вскоре мы опять увидим, вместо скучной и лютой зимы, весёлое знойное лето.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Управитель бибиковской тёщи был человек горделивый, потому что, по необразованности своей, считал, как и другие многие, будто государь Бибикову Киев всё равно как в подарок подарил и что потому все, кто тут живёт, ему, будто, принадлежат вроде крепостных и должны всё делать.

- Велика важность, - говорит, - ваши окна! Я от бибиковской тёщи приехал за лекарем, и подавай мне лекаря.

Ему отворили двери и привели его к самому Николавре.

Тот - лихой молодчина был и хотя такой учёный, что страшно всё понимал, но церемониться ни с кем не любил.

- Приведите его ко мне в спальню. Если он во мне надобность имеет, то может меня и без панталон во всяком виде рассматривать.

Управитель пришёл и рассказывает, а лекарь Николавра на него и внимания не обращает: лежит под одеялом да коленки себе чешет. А когда тот кончил, лекарь только спросил:

- А в каком строю у неё зуб болит, в верхнем или в нижнем?

Управитель отвечает:

- Я ей в зубы не глядел, а полагаю, что, должно быть, болит в строю в верхнем, потому что у неё опухоль под самым глазом.

Тогда Николавра завернулся к стене и говорит:

- Прощай и ступай вон.

- Что это значит?

- То значит, что если боль в верхнем строю, то мне там делать нечего: я верхних зубов лечить не могу.

Управитель говорит:

- Да вам-то не всё ли равно лечить, что верхний зуб, что нижний? Всё равно, - говорит, - кость окостенелая, что тот, что этот, одно в них естество, одно повреждение и одно лекарство.

Но лекарь на него посмотрел и говорить не стал.

Тот спрашивает:

- Что же, отвечайте что-нибудь.

Тогда лекарь дал ему такой ответ:

- Я, - говорит, - могу разговаривать с равным себе по науке, а это не твоего дело ума, чтобы я с тобою стал разговаривать. Ты управитель, и довольно с тебя - имением и управляй, а не в своё дело не суйся. Людей лечить это не то что навоз запахивать. Медицине учатся. А тебе сказано, что я в нижнем строю всё могу вылечить, а до верха моим спасительным лекарством дотронуться нельзя.

- Но через что же такое? - вопит управитель.

- А через то, что она в ту же минуту "окочурится" и мне за неё отвечать придётся; а я моей репутацией дорожу, потому что я очень много учился.

Управитель как услыхал, что она может "окочуриться", ещё больше стал просить лекаря, чтоб непременно ехал, а тот рассердился, вскочил, вытолкал его в шею и опять лёг ночь досыпать.

Тут в это дело и вступился везде находчивый Кесарь Степанович.