А вот еще один абзац, что должен был проимпонировать глубоко презирающей народ партийной власти: "ПОЧЕМУ СОВЕТСКАЯ ВЛАСТЬ, СТОЛЬ, КАЗАЛОСЬ-БЫ, ЧУЖДАЯ РУССКОМУ НАРОДУ, И СЕЙЧАС УПРАВЛЯЕТ ПОЛУТОРАСТ. МИЛЛИОННЫМ НАСЕЛЕНИЕМ. Конечно, не потому, что на стороне этих нескольких десятков людей полнота физической силы. Наоборот, полнота физической силы у полутораста миллионов, а не у нескольких десятков. НО ПОТОМУ ЭТО ПРОИСХОДИТ, ЧТО НАРОД САМ ВПОЛНЕ ДОСТОИН ЭТОГО ПРАВИТЕЛЬСТВА И САМ ВПОЛНЕ ДОВОЛЕН, ИЛИ, ВО ВСЯКОМ СЛУЧАЕ, НЕ НАСТОЛЬКО НЕДОВОЛЕН, ЧТОБЫ ВЗЯТЬ В РУКИ ОРУЖИЕ. Советская власть держится благодаря платоническим воззрениям русского народа (если только у этого многомиллионного стада баранов есть какое-нибудь мировоззрение)...".

Наивна легенда о том, что "Красный крест" Е.П.Пешковой мог обеспечить послабления Лосеву в лагере и его быстрое освобождение. Для того нужна была реальная власть -- впрочем, говорить точно о роли Сталина в судьбе философа можно будет на следующем этапе архивных открытий. Хорош сюжет: настоящего врага, призывающего к вооруженному выступлению, холят и лелеют на протяжении десятилетий, а высокий партийный бонза за профессорское место (да и вообще за свободу после такого!) просит Лосева оставить философию (какую, мы видим) и заниматься античностью. Когда-то эта фраза казалась "убийством" Лосева-мыслителя; теперь ясно, что рождена она той же логикой , что и "надежда" Сталина на мхатовское трудоустройство Булгакова.

Лосев отплатил партии за заботу. Он успел признать марксизм высшей точкой развития человеческой мысли, забыв, что тот "есть типичнейший иудаизм, переработанный возрожденческими методами". Государственная премия СССР с серпом и молотом на нагрудном знаке подтверждает: "русский Фауст" договор выполнил.

Значение текстов, показавшихся публикаторам столь очевидными, в том, что еще один советско-интеллигентский миф рухнул. У мыслителя скоро появятся новые поклонники, от которых станет жутко сегодняшним участникам "лосевской индустрии". Что ж, далеко не только "разумное, доброе, вечное" скрывают архивы Лубянки и Кремля.

Без текста, или

По плодам

Дмитрий Шушарин

Вряд ли стоит убиваться по поводу того, что Алексей Лосев оказался заурядным антисемитом. Именно заурядным -- ничего выдающегося и оригинального в юдофобии нет.

Интересно и весьма существенно другое: почему текст, не просто компрометирующий Лосева, а выводящий его за пределы культуры, был опубликован со столь странным введением. Ведь действительно странно, когда про автора трактата о вреде евреев говорится, что он "ученый с мировым именем, вся жизнь и деятельность которого были отданы служению Истине".

Одно из двух: либо публикатор сам антисемит, либо в его понимании смысл и содержание текста Лосева не имеют никакого отношения к характеристике последнего. Вторая версия кажется более близкой к действительности. Предполагалось, что никто не посмеет судить о Лосеве по этому тексту, вообще анализировать этот текст. У него другое назначение.

И потому вряд ли стоит ждать, что у поклонников Лосева "откроются глаза". Они и так видели, что, например, книга А.Ф. о Владимире Соловьеве к означенному философу не имеет отношения. Заметно было и многое другое. Но...

Но культовая фигура появляется независимо от текстов, кои этой фигурой производятся. Точнее сказать, независимо от качества, количества, смысла и содержания этих текстов. Во всяком случае в России, во всяком случае внутри русской интеллигенции, во всяком случае в советский период истории этой интеллигенции.

Лосев соответствовал нормативам культовой фигуры именно семидесятых -начала восьмидесятых годов, когда все было тихо и ранжировано. Отшумели марксисты-ленинцы шестидесятых, только начиналось время борьбы за духовность, северные реки и русские города. Слишком последовательному, а главное, профпригодному Солженицыну популярность не светила. Да и нельзя было о нем говорить, как и о Сахарове. Для массового потребления годилось что-то с Беломорканалом (или Соловками, как у Дмитрия Лихачева) в биографии, но при этом разрешенное к открытому пользованию. И, что немаловажно, уже не столь марксистское, как в шестидесятые. Постепенно все более модным словом становилась "духовность".

Профессор МГПИ им. Ленина, учебного заведения, ставшего позже одним из самых "памятливых" в Москве, что называется, "вписался". А то, что он написал, играло второстепенную роль. Обычаи корпорации, устная традиция интеллигентского ордена были гораздо существеннее и важнее при определении места человека в культурной иерархии, чем то, что он собственно мог предъявить. Хотя Добрый Король из "Золушки" Шварца-Кошеверовой предупреждал: рано или поздно предъявить попросят.

Но архаичные корпоративные законы казались незыблемыми. Впрочем, они сильны и сейчас. Модест Колеров как-то отметил, что у великого историка Гефтера нет научных трудов, позволяющих его так аттестовать. Обвинили в "публичном доносе". Только кому можно доносить после 1991 года? Получается, что общественному мнению.

Но вернемся к Лосеву. Публикаторы, чем бы они ни руководствовались, сделали важное и нужное дело. Заполнен еще один пробел в истории русского нацизма. Теперь мы знаем о его среднем звене -- среднем и хронологически, и культурно-иерархически.

На высшем уровне давно и прочно находятся интеллектуалы, которых нацистами и фашистами не назовешь. Они лишь способствуют эрозии культурной почвы, деградации мысли. Классик этого направления -- Василий Розанов. Продолжатели его дела -- Лев Гумилев и Георгий Гачев. О них в "Сегодня" уже говорилось.

Писали мы и о подонках в прямом и переносном смысле: о Родзаевском из Харбина и нынешних, постсоветских штурмовиках, вынужденных идейно вдохновляться книгами Гитлера и Розенберга, за неимением русскоязычных сочинений.

И вот теперь, как справедливо замечает коллега Кацис, выясняется, что в России за несколько лет до книги Розенберга уже было написано нечто вполне в том же духе и на том же уровне. Это вам не безотчетное разрушение цивилизационной самоидентификации русского национального сознания, как у классика и его продолжателей. И не примитивное "бей--спасай". Это масштабно, доходчиво и академично -- можно рекомендовать в качестве неспешного чтения и дамам, и гг. студентам, и будущим отцам-командирам штурмовых отрядов. Ну, самим штурмовикам, конечно, нужен уже "Штюрмер", издатель которого пятьдесят лет тому назад был повешен.