Через неделю мать обнаружила, что постель сухая, она вернулась к себе в комнату, а в семь часов, извинившись, объяснила, что проспала. Мальчик пришел на первый прием первого июля, а к концу июля постель у него уже постоянно была сухая. А мать все «просыпала» и извинялась, что не разбудила его в пять утра.

Смысл моего внушения сводился к тому, что мать будет проверять постель и, если она мокрая, то «надо вставать и переписывать». Но в этом внушении был и обратный смысл: если сухо, то не надо вставать. Через месяц у Джима была сухая постель. А отец взял его на рыбалку – занятие, которое он очень любил.

В этом случае пришлось прибегнуть к семейной терапии. Я попросил мать заниматься шитьем. Мать сочувствовала Джиму. И когда она мирно сидела рядом со своим шитьем или вязанием, ранний подъем и переписывание книги не воспринимались Джимом как наказание. Просто он чему-то учился.

Наконец я попросил Джима навестить меня в моем кабинете. Я разложил переписанные страницы по порядку. Глядя на первую страницу, Джим недовольно заметил: «Какой кошмар! Я пропустил несколько слов, некоторые неправильно написал, даже целые строчки пропустил. Ужасно переписал». Мы просматривали страницу за страницей, и Джим все больше расплывался от удовольствия. Почерк и правописание значительно улучшились. Он не пропускал ни слов, ни предложений. А к концу своих трудов он был очень удовлетворен.

Джим снова начал ходить в школу. Недели через две-три я позвонил ему и спросил, как идут дела в школе. Он ответил: «Просто чудеса какие-то. Раньше меня в школе никто не любил, никто не хотел со мной водиться. Мне было очень горько, и отметки у меня были плохие. А в этом году меня выбрали капитаном бейсбольной команды и у меня одни пятерки и четверки вместо троек и двоек». Я просто переориентировал Джима в оценке самого себя.

А отец Джима, с которым я так и не познакомился и который годами игнорировал сына, ездит теперь с ним на рыбалку. Джим не успевал в школе, а теперь обнаружил, что может очень хорошо писать и хорошо переписывать. А это дало ему уверенность, что и играть он может хорошо, и с товарищами ладить. Такая терапия годится именно для Джима.

Приведу случай с еще одним молодым человеком, учеником старших классов. Года за два до того, как я его увидел, у него на лбу выскочил прыщ, и он его выдавил. Подростки всегда сражаются со своими прыщами, давят их нещадно. И вот Кении два года не оставлял в покое свой прыщ, так что он превратился в огромную язву. У родителей кончилось терпение, и они отвели его к доктору. Тот наложил ему тугую коллодийную повязку, но Кении машинально продолжал подлезать под повязку и расковыривать фурункул. Доктор пригрозил, что дело может кончиться раком кожи. К каким только наказаниям ни прибегали родители: били его по рукам, пороли его, отнимали любимые игрушки, не выпускали на улицу играть. В школе Кении учился только на тройки и двойки, и учителя тоже ругали его. Наконец, родители пригрозили Кении, что они отведут его к доктору, который лечит психов. Кении разозлился и стал совсем неуправляемым. Бывали дни, когда его держали на хлебе и воде, что уж тут говорить про мороженое, десерты и торты. Сунут ему банку холодной свинины с бобами, вот и весь обед. В то время как сами родители и сестра питались как положено. Они без конца пилили его за то, что он ковыряет свой лоб, хотя Кении уверял, что это у него машинально получается, а не нарочно.

Когда родители предложили ему показаться мне, он отказался наотрез, поэтому мне пришлось зайти к ним, когда Кении был дома. «Кении, – обратился я к нему, – я знаю, ты не хочешь у меня лечиться, верно?» «Конечно, не хочу», – ответил он. «Я согласен, это дело твоего выбора. Только послушай, что я скажу твоим родителям».

Я обратился к папе и маме Кении: «Вы должны обращаться с Кении точно так же, как с его сестрой. Кении будет питаться так же, как и другие члены семьи. Вы вернете ему футбольный и бейсбольный мячи, его биту, лук и стрелы, пневматический пистолет, барабан и все остальное, что вы у него отобрали. Теперь Кении мой пациент, и лечить я его буду, как сочту нужным. А вы должны обращаться с сыном, как положено нормальным родителям. А теперь, Кении, согласен быть моим пациентом?» «О чем речь!» – ответил Кении. (Смех.)

«Послушай, Кении, я думаю, ты не в восторге от своей болячки на лбу, мне она тоже не нравится. Да и вряд ли она кому-нибудь может понравиться. Я буду лечить ее своим способом, но потребуются значительные усилия. Я думаю, ты работы не испугаешься. А работа будет вот какая. В течение недели тебе придется написать тысячу раз следующее предложение: „Я полностью согласен с доктором Эриксоном и осознаю, что продолжать расковыривать болячку на лбу неумно, нехорошо и нежелательно“. И так тысячу раз в неделю в течение четырех недель». Через две недели болячка зажила. (Эриксон улыбается.)

Увидев это, родители воскликнули: «Слава тебе, Господи, наконец-то перестанешь переписывать свое предложение!» На что Кении резонно ответил: «Доктор Эриксон сказал вам не вмешиваться в лечение. Доктор Эриксон велел мне переписывать в течение четырех недель, что я и выполню». И выполнил. Каждую неделю он приносил мне свои труды.

Через четыре недели я сказал Кении: «Все идет хорошо. Ровно через месяц, в субботу, зайди, пожалуйста, ко мне». «Будет сделано», – ответил Кении. И пришел. Я разложил по порядку все его листочки, и мы стали их рассматривать. Прочитав первый лист, Кении сказал: «Жуткий почерк. Ошибок много, слова пропущены и строчки кривые». По мере того как мы переворачивали лист за листом, глаза у Кении удивленно расширялись и он заметил: «Почерк-то все лучше и лучше. Нет ни ошибок, ни пропусков». «Скажи-ка, Кении, – спросил я, – как у тебя дела в школе?» «За последний месяц у меня одни пятерки и четверки. Такого со мной раньше не бывало».

(Эриксон смотрит на Кэрол и на других студентов.) Надо было направить в другое русло его энергию, которая приносила зло. В результате пациент исцелился, а родители значительно исправились. (Эриксон улыбается.) Учителя тоже.

Был у меня десятилетний Джерри, тоже из водоплавающих по ночам. У него был восьмилетний братишка, повыше и покрепче Джерри. Тот блаженствовал в сухой постели.

А над бедным Джерри издевался всяк кому не лень. Родители пороли его и оставляли без обеда. Они принадлежали к одной малочисленной религиозной конфессии. И вот в церкви вся паства молилась, чтобы Джерри перестал мочиться в постель. Такая огласка принесла ему одни унижения и издевательства. На него вешали картонные щиты спереди и сзади и стягивали их матерчатой полосой с надписью: «Я мочусь в постель». Родители измывались над ним как могли, но он все равно продолжал мочиться.

Я очень подробно побеседовал с родными Джерри и выяснил, что они чрезвычайно религиозны. По моей просьбе они привели мальчика ко мне на прием. Отец с матерью втащили его за руки в мой кабинет и заставили лечь на пол лицом вниз. Я попросил родителей выйти и закрыл за ними дверь. Джерри вопил что есть мочи.

Если человек вопит, то иногда ему надо передохнуть. Терпеливо дождавшись, когда Джерри на минуту смолк, чтобы набрать воздуха в легкие, я завопил сам. Джерри изумился, а я сказал: «Это была моя очередь. Теперь твоя». Джерри снова заголосил. Когда он выдохся, заголосил я. Так мы орали по очереди, пока я не заявил: «Сейчас моя очередь сесть в кресло». Джерри сел в другое кресло. Теперь я мог поговорить с ним.

«Я знаю, что ты любишь играть в бейсбол. А что ты знаешь о бейсболе? Эта игра требует координации зрения и движений плеча и руки, умения балансировать всем корпусом. Это не просто игра, а наука. Требуется точная координация, согласованность зрения, слуха. Это в футболе нужны ноги да мускулы, чтобы гнать напролом». Футболом увлекался восьмилетний брат Джерри. (Эриксон смеется.) Мы поговорили о бейсболе с научной точки зрения, и Джерри был просто в восторге от моего объяснения всех тонкостей этой игры.