И на другой день она решила навестить сестер фетяска.

- Нет, - решительно заявили они, убедительно прибавив, что и не могли ничего заметить, потому что не держат кота, не сушат сухарей и не занимаются архитектурным черчением.

Словом, вопрос, что называется, остался открытым, если бы им не заинтересовался Петька Воробьев, старинный приятель Тани.

Уже давно никто его не называл Воробьем с сердцем Льва и теперь ему не надо было бросаться в Немухинку с трехметровой вышки, чтобы доказать свою храбрость.

Учитель географии Петр Степанович Неломахин, который, кстати, был Международным гроссмейстером по спасанию людей, птиц, зверей и полезных насекомых, считал его одним из самых способных учеников. Они оба не пропускали ни одной передачи "Очевидное-невероятное", и разница между ними заключалась в том, что все невероятное казалось Петьке очевидным, а Петру Степановичу - наоборот.

Эта существенная разница сказалась, между прочим, и в том, как они отнеслись к странностям в доме Заботкиных.

Петр Степанович думал, что все случившееся на деле не случилось, а померещилось не только Марии Павловне и Тане, но и коту Тюпе.

- Давно доказано, - сказал он, - что лешие, кикиморы, русалки и домовые не что иное, как плод народного воображения.

Петька не стал спорить. Однако к вечеру явился к Заботкиным в более чем странном наряде. Брюки с рубашкой и майка с трусиками были на нем вывернуты наизнанку, правая туфля надета на левую ногу, левая - на правую, а кепка торчала на затылке козырьком не вперед, а назад.

Увидев его, Таня покатилась со смеху, но он сделал большие глаза и приложил палец к губам.

- Читала "Демон" Лермонтова? - шепотом спросил он. - Нудная штука, но я одолел. Автор тоже, между прочим, считал невероятное очевидным. А у писателя - забыл фамилию - я прочел, что для того, чтобы увидеть какую-нибудь кикимору, надо ее удивить. Например, одеться шиворот-навыворот и сказать что-нибудь вроде: "Пречистые замки ключами не заперты, ладаном не запечатаны ныне и присно и во веки веков". Короче говоря, айда на чердак!

- Почему на чердак?

- А где, по-твоему, должны жить привидения?

На чердаке не было электричества, и Таня зажгла карманный фонарик.

- Погасить! - строго сказал Петька. - С логической точки зрения - это дело темное, а темные дела должны происходить в темноте.

Впрочем, ночь была лунная, и на чердаке не очень темно, свет украдкой проникал в невидимые щели. Плохо было, что Таня давилась от смеха, а между тем в ожидании чуда - как же иначе называть то, что должно было случиться, - нужно было, по мнению Петьки, сохранять "стоическое", как он выразился, то есть железное, спокойствие.

Однако прошло минуты две, и хотя Таня была не робкого десятка, она вдруг почувствовала, что ей вовсе не смешно, а даже, пожалуй, страшно.

На чердаке пахло пылью, в одном углу были свалены тяжелые сломанные карнизы, в другом - кресла с торчащими пружинами, и она стояла в перекрещивающихся лунных полосках, которые как будто связывали ее по рукам и ногам.

Петька шумно откашлялся - может быть, чтобы показать, что он ничуть не боится.

- Пречистые замки ключами не заперты, ладаном не запечатаны, открыты ныне и присно и во веки веков, - громко сказал он.

Сперва зазвенела пружина, точно кто-то вскочил с кресла, потом в наступившей тишине послышалось слабое дыхание. Что-то совершалось, очевидно, чудо. Можно было вообразить, что невидимые руки лепят какую-то неясную фигуру из сумеречного света, из пылинок, которые стали видны, из самого воздуха, который как бы уплотнился, хотя это было, кажется, невозможно.

- Можно, я зажгу фонарик? - дрожащим голосом спросила Таня.

Петька не успел ответить.

- Конечно, пожалуйста! - отозвался ясный молодой голос.

Теперь, при свете фонарика, можно было различить странную фигуру, чем-то похожую на детские рисунки. Ноги были как ноги - в потрепанных джинсах; руки как руки, хотя и покрытые шерсткой, на широких плечах ковбойка, но голова... Голова походила на шлем, с поднятым забралом, и неестественно большие глаза мягко сияли на лице, вогнутом, как сломанный обруч.

- Кто ты? - загробным голосом спросил Петька. - Домовой?

- Такой же, как ты, - отозвался спокойный голос.

- Извините, - вежливо возразила Таня. - Но если вы человек, почему у вас такая необычная внешность?

- Прежде всего познакомимся. Меня зовут Юра Ларин. Я из Хлебникова, может быть, вы слышали о таком городке на Черном море? Я ученик девятого класса Хлебниковской школы. Вы оба, кажется, тоже в девятом классе? Но ты, Таня, кажется, в музыкальной школе? Черт возьми, если бы не моя мачеха, мне тоже удалось бы поступить в музыкальную школу. Я играю на флейте.

- Так эту игру мы с мамой иногда слышали по ночам?

- Я нашел на чердаке старую окарину, на которой осталось только шесть дырочек вместо девяти. Говорят, Паганини на одной струне исполнял сложнейшие партии. Ну вот, так же и я. Вместо флейты играл на окарине, в которой вместо девяти дырочек всего-навсего шесть.

Петька, конечно, понятия не имел, кто такой Паганини, но Таня прекрасно знала, что был такой знаменитый скрипач и композитор.

- Я немного боялся, что беспокою Марию Павловну, - вежливо добавил Юра. - Славик мешает ей спать, а тут еще я со своей окариной.

- Нет, мама не слышала, а мне было даже приятно. Мне мерещилось, что я слышу звуки флейты во сне.

- Ну ладно! Как говорится, вернемся к делу, - сказал Петька. - Все-таки ты, может быть, расскажешь нам, кто ты такой, как появился в Немухине и, в частности, в этом доме? Между прочим, заклинание, которым я тебя вызвал, относится не только к домовым.

- Может быть. Но на меня подействовало не твое заклинание. Просто смертельно соскучился и очень обрадовался, когда вас увидел. Конечно, пора объяснить, как я здесь оказался. Но с чего начать? Может быть, с мачехи? задумчиво сказал Юра.

Его бледное лицо, как будто вырезанное в глубине лунного ободка, омрачилось, погрустнело.

- Валяй с мачехи, - согласился Петька. - Она кто у тебя? Ведьма?

Да, брат, тебе досталось

- Можете мне не поверить, но каких-нибудь две недели тому назад я почти ничем не отличался от вас. Когда мне было два года, у меня умерла мать, отец женился на молодой красивой женщине, но, к сожалению, с очень дурным характером и большими ногами. Не удивляйтесь, что я упоминаю о ногах. Она всю жизнь старается скрыть, что ей впору туфли сорок первого размера, и покупает двумя номерами меньше. А попробуйте-ка, особенно летом, в жару, носить такие туфли! Злость закипала у нее в ступнях, а потом поднималась вверх, как ртуть в градуснике. Короче говоря, утром моя мачеха еще могла улыбаться, особенно когда она кокетничала, а к вечеру просто кипела от злобы. Огрызалась, скрежетала зубами, старела на глазах и просто умирала от желания кого-нибудь съесть. И съела!