Песочный Человек визжал, кричал, плакал. Роби не знал, как ему быть. Он теперь безмолвно спорил с самим собой. Чего он хочет больше всего на свете? Бежать с Острова. Но ведь это глупо: его обязательно поймают. Чего еще он хочет? Пожалуй, играть. В настоящие игры, и чтобы не было психонаблюдения. Да, вот это было бы здорово! Гонять консервную банку или бутылку крутить, а то просто играть в мяч – бей себе в стену сада и лови, ты один и никого больше. Конечно. Нужен резиновый красный мяч.

Песочный Человек закричал:

– Не…

И – молчание.

На земле прыгал резиновый красный мяч.

Резиновый красный мяч прыгал вверх-вниз, вверх-вниз.

– Эй, где ты? – Роби не сразу осознал, что появился мяч. – А это откуда взялось? – Он бросил мяч в стену, поймал его. – Вот это да!

Он и не заметил, что незнакомца, который только что кричал, уже нет.

Песочный Человек исчез.

Где-то на другом конце дышащего зноем сада возник низкий гудящий звук: по вакуумной трубе мчалась цилиндрическая кабина. С негромким шипением круглая дверь в толстой стене сада открылась. С тропинки послышались размеренные шаги. В пышной раме из тигровых лилий появился, потом вышел из нее мистер Грилл.

– Привет, Роби. О! – Мистер Грилл остановился как вкопанный, с таким видом, будто в его розовое толстощекое лицо пнули ногой. – Что это там у тебя, мой милый? – закричал он.

Роби бросил мяч в стену.

– Это? Мяч.

– Мяч? – Голубые глазки Грилла заморгали, прищурились. Потом напряжение его покинуло. – А, ну конечно. Мне показалось, будто я вижу… э-э… м-м…

Роби снова бросил мяч в стену.

Грилл откашлялся.

– Пора обедать. Час Размышлений кончился. И я вовсе не уверен, что твои не утвержденные министром Локком игры министра бы обрадовали.

Роби ругнулся про себя.

– Ну ладно. Играй. Я не наябедничаю.

Мистер Грилл был настроен благодушно.

– Неохота что-то.

Надув губы, Роби стал ковырять носком сандалия землю. Учителя всегда все портят. Затошнит тебя, так и тогда нужно будет разрешение.

Грилл попытался создать у Роби заинтересованность:

– Если сейчас пойдешь обедать, я тебе разрешу видеовстречу с твоей матерью в Чикаго.

– Две минуты десять секунд, ни секундой больше ни секундой меньше, – иронически сказал Роби.

– Насколько я понимаю, милый мальчик, тебе вообще все не нравится?

– Я убегу отсюда, вот увидите!

– Ну-ну, дружок, ведь мы все равно тебя поймаем.

– А я, между прочим, к вам не просился.

Закусив губу, Роби пристально посмотрел на свой новый красный мяч: мяч вроде бы… как бы это сказать… шевельнулся, что ли? Чудно. Роби его поднял. Мяч задрожал, как будто ему было холодно.

Грилл похлопал мальчика по плечу.

– У твоей матери невроз. Ты был в неблагоприятной среде. Тебе лучше быть у нас, на Острове. У тебя высокий интеллект, ты можешь гордиться, что оказался здесь, среди других маленьких гениев. Ты эмоционально неустойчив, чувствуешь себя несчастным, и мы пытаемся это исправить. В конце концов ты станешь полной противоположностью своей матери.

– Я люблю маму!

– Ты душевно к ней расположен, – негромко поправил его Грилл.

– Я душевно к ней расположен, – тоскливо повторил Роби.

Мяч дернулся у него в руках. Роби озадаченно на него посмотрел.

– Тебе станет только труднее, если ты будешь ее любить, – сказал Грилл.

– Вы бог знает до чего глупы, – отозвался Роби.

Грилл окаменел.

– Не ругайся. А потом, на самом деле ты, говоря это, вовсе не имел в виду «бога» и не имел в виду "знает". И того и другого в мире очень мало – смотри учебник семантики, часть седьмая, страница четыреста восемнадцатая, "Означающие и означаемые".

– Вспомнил! – крикнул вдруг Роби, оглядываясь по сторонам. – Только что здесь был Песочный Человек, и он сказал…

– Пошли, – прервал его мистер Грилл. – Пора обедать.

В Робот-Столовой пружинные руки роботов-подавальщиков протягивали обед. Роби молча взял овальную тарелку с молочно-белым шаром на ней. За пазухой у него пульсировал и бился, как сердце, красный резиновый мяч. Удар гонга. Он быстро заглотал еду. Потом все бросились, толкаясь, к подземке. Словно перышки, их втянуло и унесло на другой конец Острова, в класс Социологии, а потом, под вечер, – снова назад, теперь к играм. Час проходил за часом.

Чтобы побыть одному, Роби ускользнул в сад. Ненависть к этому безумному, никогда и ничем не нарушаемому распорядку, к учителям и одноклассникам пронзила и обожгла его. Он сел на большой камень и стал думать о матери, которая так далеко. Вспоминал, как она выглядит, чем пахнет, какой у нее голос и как она гладила его, прижимала к себе и целовала. Он опустил голову, закрыл лицо ладонями и наполнил их своими горькими слезами.

Красный резиновый мяч выпал у него из-за пазухи. Ему было все равно. Он думал сейчас только о матери. По зарослям пробежала дрожь. Что-то перестроилось, очень быстро. В высокой траве бежала, удаляясь от него, женщина! Вдруг она поскользнулась, вскрикнула и упала.

Что-то поблескивало в лучах заходящего солнца. Женщина бежала туда, к этому серебристому и поблескивающему. Бежала к шару. К серебряному звездному кораблю! Откуда она здесь? И почему бежала к шару? Почему упала, когда он поднял глаза? Похоже, она не может встать! Он вскочил, бросился туда. Добежав, остановился над женщиной.

– Мама! – не своим голосом закричал он.

По ее лицу пробежала дрожь, и оно начало меняться, как тающий снег, потом отвердело, черты стали четкими и красивыми.

– Я не твоя мама, – сказала женщина.

Роби не слушал. Он слышал только, как из его трясущихся губ вырывается дыхание. От волнения он так ослабел, что едва держался на ногах. Он протянул к ней руки.

– Неужели не понимаешь? – От нее веяло холодным безразличием. – Я не твоя мать. Не называй меня никак! Почему у меня обязательно должно быть название? Дай мне вернуться в мой корабль! Если не дашь, я убью тебя!

Роби качнуло как от удара.

– Мама, ты и вправду не узнаешь меня? Я Роби, твой сын! – Ему хотелось уткнуться в ее грудь и выплакаться, хотелось рассказать о долгих месяцах неволи. – Прошу тебя, вспомни!

Рыдая, он шагнул вперед и прижался к ней.

Ее пальцы сомкнулись на его горле.

Она начала его душить.

Он попытался закричать. Крик был пойман, загнан назад в его готовые лопнуть легкие. Он забил ногами.

Пальцы сжимались все сильнее, в глазах у него темнело, но тут в глубинах ее холодного, жестокого, безжалостного лица он нашел объяснение.

В глубинах лица он увидел остаток Песочного Человека.

Песочный Человек. Звезда, падавшая в вечернем небе. Серебристый шар корабля, к которому бежала женщина. Исчезновение Песочного Человека, появление красного мяча, а теперь – появление матери. Все стало понятным.

Матрицы. Мысли. Представления. Структуры. Вещество. История человека, его тела, всего, что только есть в мире.

"Женщина" убивала его.

Когда он не сможет думать, она обретет свободу. Он ужа почти не шевелится. Нет больше сил, нет. Он думал, это – его мать. Однако это его убивает. А что, если представить себе не мать, а другое? Надо попробовать. Надо. Он опять стал брыкаться. Стал думать в обступающей тьме, думать изо всех сил.

"Мать" издала вопль и стала съеживаться.

Он сосредоточился.

Пальцы начали таять, оторвались от его горла. Красивое лицо размылось. Тело уменьшалось, его очертания менялись.

Роби был свободен. Ловя ртом воздух, он с трудом поднялся на ноги.

Сквозь заросли он увидел сияющий на солнце серебристый шар. Пошатываясь, Роби к нему двинулся, и тут из уст мальчика вырвался ликующий крик – в такой восторг привел его родившийся у него внезапно замысел.

Он торжествующе засмеялся. Снова стал, не отрывая взгляда, смотреть на это. То, что оставалось от "женщины", менялось у него на глазах, как тающий воск. Он превратил это… в нечто новое.