- Здравствуй, кацо! Послушай, Алеша, давай пуд соли купим, - весело сказал, входя в комнату, Антадзе.

- Зачем?

- Съедим по-быстрому, хорошо узнаем друг друга.

После суда над Шатровым "капелла" распалась. Шатров с Бергом не разговаривал. Савицкий и Ланев тоже как-то охладели к Бергу, но и с ними Алексей старался не встречаться. Общежитие было очень кстати, "мушкетеров" самих втайне давно уже тяготила совместная взбалмошная, нечистоплотная жизнь. Здесь они поселились в разных комнатах.

Берг в общежитие не переехал. Он остался на прежней квартире. Это обрадовало его бывших друзей - без него они чувствовали себя свободнее, непринужденнее. Но командование было недовольно решением Берга. Оно хотело собрать всю молодежь в одном месте не только, чтобы она была на глазах, но и чтобы постоянно заботиться о ее быте.

Вахрамеев беседовал с Бергом, настаивал на переезде в общежитие.

- Я на днях женюсь, - заявил Берг.

"Пусть женится, - подумал секретарь партбюро. - Это многих остепеняло".

Берг, конечно, жениться не собирался, это был лишь предлог, чтобы не переезжать в общежитие. Его тоже тяготила близость бывших партнеров. Он хотел остаться один. Ходил по городку теперь тоже один. Смотрел на всех вызывающе. Вечера проводил в компании гражданских танцплощадочных завсегдатаев.

Савицкий поселился с лейтенантом Анастасьевым. Анастасьев натащил в комнату кипы журналов. Он читал военные журналы, извлекая из них немало полезного и нового. Иногда он забирался в дебри пока еще не столь нужной ему стратегии и, запутавшись, надоедал потом лекторам бесконечными вопросами. Это пристрастие стало даже традиционной шуткой. После окончания любой лекции, когда лектор спрашивал: "Есть ли вопросы?", из задних рядов кто-нибудь обязательно отвечал под общий смех: "Есть, у лейтенанта Анастасьева!"

Савицкий журналами не увлекался, он прикрепил к стене над кроватью портреты двух хорошеньких девочек, вырезанные из "Экрана". Кто они, Игорь не знал, просто понравились, взял и повесил.

А вот Ланев никак не мог жить без покровителя. Видимо, не окрепло собственное "я". Он обязательно должен был при ком-то состоять, подчиняться кому-то сильному.

Ланев сунулся было в комнату Ваганова. Но Захар оглушительно рявкнул:

- Куда?

Гриша Ланев обомлел, пролепетав:

- Так ведь все места заняты. Одно это осталось.

- Ну ладно, черт с тобой. Селись. Только предупреждаю, будешь в комнате курить, вышвырну. Припрешься пьяным и станешь безобразничать р-р-рас-плющу!

Ваганов так пророкотал последнее слово, что стекла задрожали. Ланев мягко прокрался к свободной кровати. Быстро и без шума разложил вещи в тумбочке. Сел на койку и уставился преданными глазами на Ваганова.

На Ваганова действительно стоило посмотреть. Широченный в плечах, тонкий в талии. Голова массивная, круглая, острижена под машинку, только над крутым лбом крошечный чубчик - называется коротко и броско - "бокс". Шея у Захара была такой же примерно толщины, как талия у Ланева. Лицо мясистое - полное отсутствие резких линий, глаза серые, навыкате, губы негритянские - большие и вывернутые. Он смотрел на Ланева угрожающе-весело.

Ланев с первых же минут почувствовал в Захаре Ваганове человека, которому он готов подчиняться безоговорочно.

3

Лейтенант Шатров начал работать по-настоящему. Это он сам так считал. Приходил в роту рано, к подъему, занятия проводил точно по расписанию, присутствовал на вечерних мероприятиях, предусмотренных распорядком дня.

Он стал требовательным до скрупулезности. Неисполнительность, лень, медлительность некоторых солдат бесили его. Шатров ругал нерадивых, свирепо лепил им взыскания на полную катушку. Алексей из кожи лез, объяснял, как ему казалось, все предельно ясно, разжевывал, только глотай. А они не понимали, не усваивали. Лейтенант думал, что люди притворяются, издеваются над ним.

- Ну чего же тут непонятного? - со злостью спрашивал Шатров.

На огневой подготовке хватал сам автомат и, дрожа от возмущения, показывал взаимодействие частей автомата при выстреле:

- Газы давят на поршень, поршень отводит пружину, автомат снова взведен, нажмешь спусковой крючок, а при автоматической стрельбе он уже нажат, - и пружина посылает затвор вперед, боевые упоры входят в пазы, ударник бьет в капсюль - происходит выстрел. Понятно?

- Понятно, - хмуро гудел солдат, а Шатрову казалось, ничего он не понял, сказал просто так, чтобы от него отстали.

Особенно злил Алексея рядовой Колено. Этот огромный, сделанный будто из ветоши парень был от природы медлителен. Он постоянно искал возможность полежать, и горизонтальное положение было для него самое желанное. Он выработал правило: занятия есть занятия, от них никуда не денешься, а вот после занятий поменьше попадайся на глаза начальству - и будешь жить спокойно. Колено постоянно искали. Он каждый день исчезал. Находили его всегда спящим или полеживающим в самых неожиданных местах: в клубе, на борцовских матах, на крыше умывальни, в кузове неисправной машины. Однажды его обнаружили в траве, у забора, на одном из охраняемых постов. Уж тут он выспался всласть: никто не беспокоил.

- Вас же могли застрелить, - возмущался Шатров.

- Не... Часовой ушел на другой край, когда я заполз.

- А если бы обнаружил?

- Ну-к что. Обнаружил бы - увидел: то я, Колено. Прогнал бы, да и все.

- Трое суток.

- Есть!

Капитан Зайнуллин, заметив изменения в поведении Шатрова, стал к нему внимательно приглядываться. У Зайнуллина вообще был такой стиль работы. Он приглядывался к человеку со всех сторон. Ходил мимо, вроде бы внимания не обращал, а сам постоянно держал в поле зрения интересующего его человека. Через подчиненных офицеров или сержантов ставил того, за кем наблюдал, в различные условия и опять смотрел, смотрел со стороны.

- Пошлите рядового Никитина на кухню мыть посуду, - говорил он, к примеру, старшине. - Лейтенанту Анастасьеву скажите, что я просил его зайти в канцелярию в пятнадцать двадцать.

Потом Зайнуллин побывает в посудомойке. Он не будет смотреть, как работает Никитин, появится будто случайно, по какому-то делу. Но одного взгляда капитана достаточно для того, чтобы сделать заключение еще о какой-то черточке в характере солдата Никитина. В пятнадцать ноль-ноль капитан непременно будет в канцелярии роты, и, если лейтенант Анастасьев придет в пятнадцать пятнадцать, он напомнит ему, что вызывал на пятнадцать двадцать, и попросит прийти через пять минут, так как сейчас занят. Если же вызванный придет на две-три минуты позже, Зайнуллин строго отчитает его, да еще расскажет пример, к чему может привести опоздание на одну минуту.

Некоторые офицеры считали это странностями. Но он не очень-то прислушивался к посторонним мнениям, упорно проводил свою линию.

Изучив человека всесторонне, он брал его мертвой, бульдожьей хваткой за слабое место, и уж потом, как бы тот ни крутился, у Зайнуллина не вывернешься!

- Ничего, еще спасибо скажет, - успокаивал Зайнуллин замкомбата по политчасти капитана Дыночкина, когда тот тревожился по поводу очередного зайнуллинского зажима.

И многие действительно благодарили капитана за суровую школу. Солдаты в его роте были крепкие, немногословные, серьезные, как сам Зайнуллин.

Бывали у капитана и неудачи. Вот с Шатровым, например, зайнуллинский метод не сработал.

Потерпев неудачу, Зайнуллин, однако, не отступил навсегда. Приметив изменения в работе Шатрова, ротный насторожился.

Капитан слышал, как Шатров ругал рядового Колено. Он не вмешался в действия лейтенанта. Но когда Колено отправили на гауптвахту, Зайнуллин вызвал Шатрова в канцелярию.

- Не так надо, - угрюмо сказал капитан, привычно глядя на свои руки, положенные на стол. - Люди могут озлобиться.

Шатров не верил своим ушам - Зайнуллин, который, не считаясь ни с кем и ни с чем, давил, гнул и ломал, вдруг опасается озлобления! "Тебе все не так - думал Алексей Шатров, - все, что я делаю, обязательно будет не так".