Ю л и я  А н т о н о в н а. Ладно, ладно. Работать надо, голубчик, тогда не будет впечатления.

Н и к о л а й  Э р а с т о в и ч (вынимая записную книжку). Если вы припомните, Иван Константинович, Маришей - я имею в виду даму, которая стоит перед вами, - было, через мое посредство, передано вам разновременно около четырех килограммов хлеба...

Х у д о ж н и к. Да-да, конечно. Отлично. Я готов. Пожалуйста, смотрите...

М а р и ш а (сурово). Эти? Посветить-то нечем?

Художник освещает картины.

Что-то больно нехороши? Улицы да вода, будто одной серой краской малевано. Скукота! Я тут от одной инженерши обстановку взяла: спальня лаковая, покой с балдахином - персиковый шелк. А эти мне не в масть. Цветы бы я взяла. Маки или сирень. А то еще фрукты в вазоне и птица битая висит - я в комиссионке видела. Нет таких?

Х у д о ж н и к. Нет.

М а р и ш а. Вон тот, черный, кто?

Х у д о ж н и к. Это эскиз к "Николаю Мирликийскому". Голова палача.

М а р и ш а. Здоровущий. Беру. Много ли просишь?

Вошли, постучавшись, Горбунов и Ждановский; на ходу

сбрасывая регланы, устремились к огню.

Х у д о ж н и к. Видите ли, эту картину мне бы не хотелось отдавать.

Ю л и я  А н т о н о в н а. Глупости! Конечно, не отдавайте.

Х у д о ж н и к. Это подарок Ильи Ефимовича Репина, и у нас в семье с ней связано много воспоминаний.

М а р и ш а. Цену набиваешь? Ладно, говори свою цену. Я девица широкая - долго не торгуюсь.

Х у д о ж н и к. Николай Эрастович, я в затруднении. Насколько я вас понимал, речь шла о каком-нибудь из моих этюдов...

М а р и ш а. Вот на! А это нешто краденая?

Х у д о ж н и к. Вы меня, видимо, не поняли. Моих, то есть...

Н и к о л а й  Э р а с т о в и ч. Мариша, Иван Константинович художник. Знаменитый художник.

М а р и ш а. Толкуй. Мне оценщик в скупке объяснял: настоящий художник, который знаменитый, так его уже лет двести как след простыл. Такой стоит цены. Еще не помер, а уж знаменитый! За дуру считаешь?

Х у д о ж н и к. Николай Эрастович, я не совсем понимаю, что она от меня хочет, эта женщина?

М а р и ш а. Ладно, не обижайся. (Остановилась перед одной из картин.) Твоя?

Х у д о ж н и к. Да. "Туман на Неве".

Ю л и я  А н т о н о в н а. И вы продадите ее этой бабе? Делайте, как знаете. В конце концов, это не мое дело.

М а р и ш а. Раскудахталась! Сама не возьму. На кой мне этот туман сырость разводить? Того, черного, хоть сейчас беру. Понравился.

Х у д о ж н и к. Что же вы мне за него дадите?

М а р и ш а. Сколько ты у меня буханок перебрал? Три? Чтоб недолго толковать, - еще две набавлю и квит. По рукам?

Х у д о ж н и к. Как? И это все? Послушайте, это даже забавно.

М а р и ш а. Ишь ты, дьявол! Забавно ему. Хлеб ему дешев стал. Хлеба не хочет! Вот погодите, посадят вас всех на осьмушку в день, не то запоете.

Г о р б у н о в (встал). Вы что, с ума сошли? На кого вы кричите?

М а р и ш а. А ты кто таков?

Г о р б у н о в. А вы не видите? Кто вы такая? Откуда у вас хлеб?

М а р и ш а. А тебе что, завидно?

Г о р б у н о в. Откуда у вас хлеб? Ни у одного человека в городе не может быть столько хлеба, если он не крадет.

М а р и ш а. Но-но, не пугай! Пуганая. (Николаю Эрастовичу.) Куда ты меня заманил? (Озирается.) А ну вас... Отдайте мне мое, я уйду.

Х у д о ж н и к. Да, но как же я отдам? (Выбрасывает из секретера деньги.) Вот, возьмите. Здесь, кажется, около двух тысяч. Если этого не хватит...

Мариша протягивает руку к деньгам.

С о л о в ц о в. Не торопись, тетка. Деньги счет любят. Разрешите, товарищ командир? Мы с ней поладим. (Наложил руку на деньги.) За сколько тебе, говоришь? За четыре кило? Значит, по восемь гривен... три двадцать. (Отсчитал и положил на край стола.) В расчете. Бери.

М а р и ш а. Ты что, окосел?

С о л о в ц о в. Говорю, бери.

М а р и ш а. Да я лучше... Подавись ты ими!

С о л о в ц о в. Матросом черт подавился. Бери, тетка. Пока не поздно.

Ю л и я  А н т о н о в н а. Молодец!

Г о р б у н о в (переглянулся со Ждановским). Как?

Ж д а н о в с к и й. Эге!

Г о р б у н о в. Вот я тоже так думаю. Соловцов!

М а р и ш а (взяла деньги и метнулась к выходу). А ну вас всех к дьяволу!..

С о л о в ц о в. Отставить, тетка. Никак опоздала. Есть, Соловцов!

Г о р б у н о в. Проводите гражданку к дежурному. Ясно?

С о л о в ц о в. Ясно.

Г о р б у н о в. Вот так действуйте.

С о л о в ц о в. Есть. Туляков, дай-ка пушку. Шагай, тетка.

Выходит, пропустив вперед Маришу. Пауза. Николай

Эрастович деланно захихикал, но, видя, что никто не

поддерживает, смутился и умолк.

Г о р б у н о в (художнику). Прошу прощения за самоуправство.

Ю л и я  А н т о н о в н а. Глупости. Вы прекрасно поступили.

Г о р б у н о в. Понимаете, если б эта тетка унесла вашу картину черт! - тогда, значит, вы не художник, а я не командир.

Молчание.

Вы сердитесь?

Х у д о ж н и к. Сержусь? Нет, конечно. Напротив. Не скрою, я несколько аффрапирован... Должен сознаться, что я уже почти решил отдать картину. Видите ли, скоро должна прийти моя дочь...

Г о р б у н о в. Ясно. А у нас сегодня корабельная годовщина. Короче говоря, вы окажете нам честь, разделив с нами наш скромный ужин.

Н и к о л а й  Э р а с т о в и ч. Блестяще! Вот это великодушно!

Г о р б у н о в. Решено?

Х у д о ж н и к. Нет-нет. Я вам бесконечно благодарен, но - нет. Я совсем не в том смысле... Ах ты, боже мой! Жалею, что начал этот разговор.

Г о р б у н о в. Повторяю, кают-компания нашего корабля просит вас и вашу дочь оказать нам честь - как это говорится? - своим присутствием на нашем скромном торжестве. (Юлии Антоновне.) Вас тоже покорнейше прошу.

Х у д о ж н и к. Но...

Г о р б у н о в. Мы приняли ваше гостеприимство. Почему вы пренебрегаете нашим?

Х у д о ж н и к. Но...

Г о р б у н о в. Может быть, вас почему-нибудь не устраивает наше общество? Тогда, будьте добры, объяснитесь.

Х у д о ж н и к. Ну, а это уже совсем... так нельзя. Как вам это могло прийти в голову? Напротив, я очень рад...

Г о р б у н о в. Ясно. Совершенно удовлетворен вашим объяснением. Теперь технический вопрос: у вас есть тарелки?

Х у д о ж н и к. Тарелки? Простите, о каких тарелках вы говорите?

Г о р б у н о в. О мелких. Есть?

Х у д о ж н и к. Да, конечно.

Ю л и я  А н т о н о в н а. А у вас нет? Как же вы живете без тарелок?

Г о р б у н о в. Видите ли, от глубинных бомб очень портится посуда.

Ю л и я  А н т о н о в н а (разглядывая стопку тарелок). Это всё? А рюмки?

Г о р б у н о в. Ну вот, рюмки! Есть стаканы.

Ю л и я  А н т о н о в н а. И вы предполагаете, что я сяду за стол, где водку хлещут из стаканов? Нет, это все никуда не годится. Пусть кто-нибудь пойдет со мной за посудой, и я организую вам стол так, чтоб это было хоть на что-то похоже.

Г о р б у н о в. Леша!

Г р а н и ц а. Есть.

Г о р б у н о в. В распоряжение Юлии Антоновны. (Вернувшемуся Соловцову.) В распоряжение Юлии Антоновны.

С о л о в ц о в. Есть.

Ю л и я  А н т о н о в н а. Пойдемте. (Николаю Эрастовичу.) Пойдемте, голубчик, я вам по дороге кое-что объясню.

Уходят.

Г о р б у н о в (вскочил). Ладно. Праздновать так праздновать. Все побоку. Туляков, кончайте вашу музыку. Свет будет?

Т у л я к о в. Все будет нормально, товарищ командир.

Г о р б у н о в. Механик, у вас с собой тужурка? Надеваем крахмальные воротнички и галстуки. Полный парад. Куда вы, Иван Константинович?

Х у д о ж н и к. Не могу же я один оставаться в таком виде. Через пять минут я буду готов. (Уходит.)

Г о р б у н о в (сбрасывает китель). Праздник так праздник. Наперекор стихиям. Сегодня должно быть весело. Хочу, чтоб было светло, музыки хочу. Танцевать буду, черт возьми!