М а р и н а. Не знаю. Я боюсь таких слов. Мне они кажутся немного трескучими. Иногда меня охватывает такая тоска...
М а й о р о в. Это все от безделья, Маринка. Ты не живешь, а прозябаешь. Надо вставать на рассвете и заниматься делом. Тогда появляются друзья и враги, желания и поступки. Жизнь сурова к праздным наблюдателям она казнит их скукой... Они разглядывают ее с унылым высокомерием богатых туристов, им кажется, что их обокрали. Но это вздор. Они просто нищие.
М а р и н а. Ох! (Закрывает лицо руками.)
М а й о р о в. Прости. Я не хотел тебя обидеть.
М а р и н а. Верю. Это-то и обидно. Я вдруг почувствовала, что ты считаешь меня таким ничтожеством... Со мной никогда в жизни никто еще так не говорил. Ты меня просто зачеркнул. Как же можно любить женщину, которая так никчемна, эгоистична, я уж не знаю, что еще... Ведь это так, по-твоему? Да полно, проверь себя, может быть, тебе просто показалось? Ну, немножко нравилась, немножко ревности, упрямство, задетое самолюбие? Но тогда это оскорбительно. Зачем же я тебе нужна такая? (Пауза.) Ну что ты молчишь?
М а й о р о в. А что говорить? Оправдываться? Не буду.
М а р и н а. Прекрасно. Значит, ты еще подтверждаешь?
М а й о р о в. Я не хочу ни подтверждать, ни отрицать. Ты сама знаешь, что наговорила чепухи. Набор слов, который означает, что ты обижена и хочешь обидеть.
М а р и н а. Сашка! Мы сейчас поссоримся!
М а й о р о в. Может быть. Если мы поссоримся, - значит, нас действительно ничего не связывает, кроме пустяков.
М а р и н а. Ты говоришь таким тоном, как будто у тебя появились какие-то права на меня.
М а й о р о в. Только одно. Право не лгать. Но я могу замолчать.
М а р и н а (жалобно). Ты знаешь, что я тебе верю, и пользуешься. Нет, пожалуйста, говори мне всегда только правду. Я, кажется, не очень умею ее слушать, но ты должен это понять и не быть таким резким. Надо бережнее.
М а й о р о в. Совсем не надо. Я и так переложил сахару.
М а р и н а. Ух, проклятый упрямец! (Она смотрит на него почти с восхищением.) Почему ты не женился, Саша?
М а й о р о в. Правду?
М а р и н а (сердито). Правду, правду.
М а й о р о в. Ты знаешь.
М а р и н а. И ты никого не любил после меня?
М а й о р о в. Любил? Нет. Никого.
М а р и н а. Мой дорогой! (Она обнимает его и крепко целует.)
Майоров подхватил ее на руки и легко поднял в воздух.
Зазвонил телефон. Марина выскользнула из рук
Майорова, отскочила, поправляя волосы.
М а й о р о в (взял трубку). Да. Это ты, Андрей? Нет, его нет... Марина здесь... Что?.. Очень хорошо. (Кладет трубку.)
М а р и н а. Он сейчас сюда придет?
М а й о р о в. Да.
М а р и н а (подходит к Майорову и кладет ему руки на плечи). Сашка! Скажи мне, только честно. Когда Андрей, в институтские времена, откровенничал с тобой, он не сказал тебе... Словом, он говорил тебе, что мы с ним... что я уже его жена?
М а й о р о в. Нет. Не говорил. Все равно - я знал.
М а р и н а. Ты не мог знать.
М а й о р о в. Я знал, что он не договаривает. Но для меня было ясно.
М а р и н а (задумалась, ее лицо стало жестким). Да, это Андрей. Он всегда полулжет.
М а й о р о в. Ну, будь справедливой. Я бы его не уважал, если б он проболтался. В чем ты видишь ложь?
М а р и н а. Он тебя обманул, не сказав ни слова лжи. За три года в институте он меня поцеловал один раз. А ты... Ох, теперь я понимаю. Нет, нет, не будем ворошить старье. Сашка! (Прижалась к нему.) Ты чудная, нелепая зверюга. Такой суровый, прожженный разведчик - и наивный, как девочка. Я хочу, чтоб ты сегодня повез меня в степь. Слышишь? И мы будем вместе до самого утра.
М а й о р о в. Вместе? В степь?
М а р и н а (быстро). Ну да. Может быть, завтра я буду жалеть, но сегодня меня тянет созорничать.
М а й о р о в. Это невозможно, Маринка.
М а р и н а. Ты не хочешь?
М а й о р о в. Я должен работать всю ночь. Завтра я уезжаю. И потом вообще невозможно.
М а р и н а (вздрогнула). Да, конечно, это дикость. Я говорю глупости. Все-таки мне обидно, что ты так благоразумен. Хочешь, я приеду к тебе в Баку? Ага! Ты рад?
М а й о р о в (радостно растерянный). Но... ты решила? Ты уверена, что сможешь?
М а р и н а (шепотом). Я постараюсь. (Пауза.) Почему ты стал такой мрачный?
М а й о р о в (он действительно потемнел). Видишь ли... Боюсь, что я все-таки не смогу обмануть Андрея. Нет, даже не то. Пожалуй, я бы смог. Понимаешь, я, кажется, слишком сильно тебя люблю, чтоб теперь завести с тобой интрижку.
М а р и н а. Понимаю. Я напрасно унижалась. Ты просто трус. (Пытается его оттолкнуть.)
М а й о р о в (вспыхнул). Трус? Хорошо. Ты слышишь на улице шаги? Это идет Андрей. Сейчас он войдет. Не вырывайся, я тебя никуда не пущу, пока не откроется дверь. Нам придется объясниться и порешить все разом. Так лучше. Мы товарищи и сумеем поговорить, не наворотив грязи. Андрею будет тяжело, но он поймет. Хочешь так?
М а р и н а (испуганно). Ты с ума сошел! Пусти немедленно! Сию минуту, слышишь? Я требую...
М а й о р о в (несколько секунд смотрит ей в глаза и потом сразу отпускает руки). Я пошутил. Конечно, я бы этого не сделал.
М а р и н а (пытается улыбнуться). Нельзя же быть таким отчаянным.
М а й о р о в. Да? (С горечью.) Если б ты видела, какие у тебя сейчас были злые глаза.
Вошел Гетманов.
Хорошо, что ты зашел, Андрей. Есть вопрос, который мы должны разрешить втроем.
Г е т м а н о в. Втроем?
М а й о р о в. Именно. Я хочу сказать - вместе с геологом.
М а р и н а. Я ухожу. Ты надолго, Андрей?
Г е т м а н о в. Не знаю. Ложись спать - у тебя зеленое лицо.
М а р и н а. Да. Я очень устала. (Уходит.)
Г е т м а н о в. Я захватил с собой нашу докладную записку. Ты можешь уделить мне несколько минут?
М а й о р о в. Ага! Наконец. (Перелистывает.) Постой! Чья это подпись?
Г е т м а н о в. Где?
М а й о р о в. Вот, вторая. Какой-то древнеиранский иероглиф.
Г е т м а н о в. А! Это - Рустамбейли. Ему временно поручен геологический надзор.
М а й о р о в. Обожди... А куда девался Морис?
Г е т м а н о в (помолчав). Морис у нас больше не работает.
М а й о р о в. Здравствуйте! Как так - не работает?