- А почему скандал?
- Николаю Митрофановичу вчера донесли, что Васса ходит на какие-то молитвенные собрания. Ему как представителю эволюционного учения это, конечно, неприятно... Ты бы зашел к ней, Олег, все-таки ты больше понимаешь в терапии, чем я.
Активистка Васса и религия! Васса верит в бога? Я осторожно выражаю сомнение. Бета пожимает плечами.
- Ни в какого бога она не верит. Бога не выбирают по месту жительства. А тут по соседству объявился проповедник какого-то замысловатого толка - и совратил. Будь поблизости другая секта, она угодила бы в нее. Все это от пустоты, от женской тоски... Васса из тех честных, но не очень думающих людей, которым необходимо верить и поклоняться. Они религиозны не по мировоззрению, а по складу характера. Было время, поклонялась мужу и принимала на веру все, что он говорит...
- Фундаментально! - орет Алешка. - Беттина, ты взглянула в самый корень...
- А ты что же - знал? - Бета смотрит на него с любопытством.
- Знал, конечно. Я и проповедника этого знаю. Мы уже сталкивались с ним на идеологической почве, и я разгромил его, как Гексли епископа Уилберфорса. И с Вассой тоже говорено-переговорено. Увлечение уже идет на убыль, и я ручаюсь, что к осени вся эта фантасмагория забудется как дурной сон. А если для Николая Митрофановича все это полная неожиданность, то пусть пеняет на себя. В обязанности парторга не входит докладывать мужьям, где бывают их жены.
- Зайди к ней, Олег, - повторяет Бета.
- Зайду. Ну а самого ты видела?
- Видела. И без обиняков спросила его... ну, ты знаешь, о чем.
- Ну и что он?
- Что он может сказать? "Мальчишка, пьян, озлоблен..." И вот тут я взбесилась. Знаешь, что меня взбесило? Ведь знает, что я ему не верю, но это его нимало не беспокоит, достаточно, чтоб я промолчала. Я поняла: меня обволакивают, и это только начало, если я промолчу сейчас... И я сказала, что у меня к нему единственная просьба - позвонить в обком, чтоб за нами прислали машину и забронировали места на скорый. Так что обратно мы с тобой поедем с комфортом.
Мы замолкаем, Бета стоит, опираясь плечом на изгиб ствола, греется на солнце, вид у нее отрешенный, но я чувствую, как она напряжена.
Нарушает молчание Алексей. Очень сдержанно, без привычного балагурства он излагает свой план: если мы с Бетой позаботимся о судьбе Ильи, он берется поднять Илью на открытый бунт и довести битву до победного конца.
Бета слушает не перебивая, лицо ее почти неподвижно, но я и так понимаю: что-то во всем этом ей тягостно, но она не считает себя вправе уклоняться.
- Хорошо, - говорит она, убедившись, что сказано все. - Но сперва я должна сама поговорить с Илюшей.
Обратно мы идем другим путем. Бета и Алексей заворачивают к домику, где живет Илья, а я захожу за своим несессером и отправляюсь к Вассе. Дверь вдовинской квартиры открыта настежь. Вхожу в просторные сенцы. Газовая плита с баллоном. На грубо сколоченном столе шаткая башня из эмалированных кастрюль и пузатые банки с соленьями, в углу железный умывальник и помойное ведро с плавающей в нем яичной скорлупой. Здесь же вход на застекленную веранду, отгороженную от кухни завесой из каких-то висюлек. Веранда мне кажется необитаемой, и я уже готов идти дальше, когда из-за висюлек доносится слабый голос: "Оля, Оленька..." Возвращаюсь, раздвигаю висюльки и вижу накрытый клеенкой обеденный стол, а за ним на низком топчане укрытую до подбородка одеялом; Вассу. Пока я мучительно вспоминаю, на "ты" мы или на "вы", она поворачивается ко мне:
- А, Олег! Ты все-таки соизволил нанести мне визит? - Бедняга пытается выжать из себя иронию.
- Рассматривай его как визит врача, - говорю я нарочно ворчливо и присаживаюсь на стоящий рядом табурет.
- Вот как? - Кривя губы, она разглядывает мой несессер. - Не рано ли? Ведь ты, кажется, патологоанатом?
- Патологоанатомы тоже врачи. И самые универсальные - они учатся на ошибках всех других врачей. Не морочь мне голову, мать, и дай смерить давление. Пикироваться будем потом.
Мой генеральский тон столь же вымучен, как ее ирония, но производит впечатление. Она выпрастывает из-под одеяла голую руку, и я надеваю манжету бароскопа. Давление как будто приличное, пульс немного частит. После некоторого сопротивления она позволяет прослушать тоны сердца.
- Что ты принимаешь? - спрашиваю я.
- Не помню. Давали что-то...
На столе лежит патрончик с таблетками. Нитроглицерин. Гляжу на лиловый штампик - срок годности давно истек. С таким же успехом она могла принимать соду.
- Вот что, Васса Ефимовна, - говорю я. - Я, конечно, могу сделать тебе укол. Но особой нужды в этом нет. Полежи.
- Ты тоже считаешь, что у меня никакого спазма не было?
Я прекрасно понимаю, что значит "тоже", но нарочно пропускаю мимо ушей.
- Наверно, был. Но сейчас тебе нужен покой и больше ничего.
- Покой? Может быть, ты заодно укажешь аптеку, где его взять?
Я уже готов огрызнуться, но вовремя замечаю - по щекам Вассы катятся крупные слезы. Мне стыдно.
- Полежи, полежи. За тобой кто-нибудь присматривает?
- Только Оля-маленькая. Чудная девочка. Разрывается между мной и Галиной.
- А что с Галей?
- Откуда я знаю? Мне ничего не говорят. Ни муж, ни дочь. Все как бешеные. А от меня бегают. Я никому не нужна.
Молчу. Вероятно, так оно и есть. Даже я знаю больше Вассы, и всякое утешительное слово, какое я смогу из себя выдавить, будет такой же фальшью, как мой вопрос о Гале.
Васса приподнимается на локтях, одеяло сползает, и я впервые замечаю то, о чем не думал, когда прослушивал топы сердца. Тело немолодой женщины. Бледность покровов. Лишний жир. А ведь она ровесница Беты. Боязливо оглянувшись, Васса шепчет:
- Слушай, Олег, ты что-нибудь знаешь? Почему все с ума посходили?
Мне жалко Вассу, но в этом доме мне надо вести себя политично, и я помалкиваю. Васса смотрит на меня просяще, настойчиво, и я не выдерживаю:
- Спроси кого-нибудь другого. Я здесь человек посторонний.
Убедившись, что от меня толку мало, Васса откидывается на подушки и прикрывает глаза.
- Я хуже, чем посторонняя, - вздыхает она. - Двадцать три года смотрела Николаю в рот. Куда он, туда и я следом, как Санчо Панчо какой...